Святые в истории. Жития святых в новом формате. XVI-XIX века

Настоятель хотел и самого Ивана отправить в Алтайскую миссию, да того отец не отпустил.

В 1846 году архимандрит Макарий получил разрешение Синода на поездку в Иерусалим сроком на один год и стал собираться в дорогу.

Но как-то странно он собирался: ездил и ходил по домам прощаться с жителями Болхова, как будто покидал их навсегда.

Ходили разговоры, будто бы для настоятеля готовится особый экипаж-фургон, а на Святой Земле он поселится в Вифлееме в пещере блаженного Иеронима и закончит какие-то переводы.

Но одному своему знакомому, который тоже по весне собрался на Святую Землю и хотел договориться о встрече, отец Макарий вдруг сказал со вздохом: «Ах, Филипп Григорьевич! Если бы то Бог помог мне встретиться с вами в Горнем Иерусалиме, вот это было бы хорошо».

Когда же одна богатая благотворительница привезла в монастырь тысячу рублей для поездки настоятеля в Иерусалим, он не взял у нее деньги, сказал – потом…

Весной отец Макарий заболел.

Как вспоминает болховский житель Михаил Иванович Абрезумов, за неделю до смерти настоятель сказал народу после проповеди: «Приходите провожать меня» – и назначил день. Все подумали, что он говорит о своей поездке на Святую Землю, но оказалось, что отец Макарий имел в виду другой Горний Иерусалим.

В тот самый назначенный день, 18 мая 1847 года, он скончался, не дожив до пятидесяти пяти лет.

Последние слова, которые отец Макарий произнес тихим, еле слышным голосом, были: «Свет Христов просвещает всех».

Святитель Филарет Московский

(† 1867)

Святитель Филарет Московский.

Акварель. Владимир Иванович Гау. 1854 г.

В конце сентября 1842 года Филарет, митрополит Московский и Коломенский, прибыл в Троице-Сергиеву Лавру на празднование памяти святого Сергия Радонежского.

Всем запомнились проникновенные слова, которые Филарет произнес 27 сентября после освящения нового лаврского храма явления Божией Матери Преподобному Сергию, устроенного над мощами преподобного Михея, – они звучали как исповедь:

«Мне же, который недолго беседую с пустынею и о пустыне и потом долго пребываю в молве и попечениях града и дел человеческих, кто даст мне криле, яко голубине; и полещу, и почию! (Пс. 54: 7). Могу ли сказать себе – или когда наконец возмогу сказать: се удалихся бегая, и водворихся в пустыни?!» (Пс. 54: 8–9.)

В тот день после праздника неожиданно выглянуло солнце. Погода переменилась к лучшему, и митрополит Филарет предложил наместнику

Лавры архимандриту Антонию наконец-то съездить в Корбуху.

В письмах они не раз обсуждали идею построить неподалеку от многолюдной, ежедневно принимающей тысячи паломников Лавры уединенный скит. Архимандрит Антоний предложил сделать это в Корбухе – пустынном, поросшем густым лесом местечке в трех верстах от Лавры. «Мысль о ските очень вожделенна, но требует немалого размышления», – писал в ответ архимандриту Филарет и обещал вернуться к этому делу по прибытии в Лавру.

Часа в два пополудни владыка и наместник сели в экипаж и по старой дороге, ведущей в Александров, отправились осматривать место для будущего скита. Возле леса им пришлось выйти из кареты и идти пешком по мокрой и топкой тропинке.

Погода в тот осенний день стояла какая-то особенно торжественная: пели хоры птиц, солнце просвечивало сквозь колонны деревьев.

На одной поляне митрополит Филарет остановился возле большого дерева и спросил: где основать храм? Архимандрит Антоний удивился: прежде он уже приходил на эту поляну с другим Филаретом, митрополитом Киевским и Галицким (четверть века назад тот был ректором Московской духовной академии и часто приезжал в Лавру). И киевский владыка выбрал для устройства скита то же самое место.

С этого чудесного совпадения, по воспоминаниям Д. Дмитриева, и был основан Гефсиманский скит – любимое детище московского митрополита Филарета. Владыка потом говорил: «В каких монастырях не бываю, а лучше Гефсиманского скита не нахожу».

Как на «криле, яко голубине» стремился он сюда, стараясь провести в скиту все лето, а иногда и осень. В простой келье Гефсиманского скита с некрашеными полами и простыми деревянными скамьями он имел возможность в мире отделиться от мира.

Московский митрополит и в скиту по своему ежедневному строгому распорядку занимался «попечениями града и дел человеческих»: рассматривал многочисленные прошения, принимал гостей. Но в расписании Филарета был один час, когда, взяв с собой часы луковкой, в простом подряснике и камилавке, с белой деревянной палкой, он уходил в лес, в свою пустынь. И в этот час даже его келейники – иеромонахи Даниил и Досифей – старались не мешать его желанному молитвенному уединению в подмосковной Гефсимании…

О жизни Филарета в ранние годы можно составить представление из его писем к родным и особенно к отцу, с которым у него были уважительные и глубоко доверительные отношения.

С восемнадцати лет Филарет (в то время Василий Дроздов) жил вдали от семьи и поддерживал связь с родными в основном через письма, не считая редких и встреч.

Родился он 26 декабря 1782 года в Коломне в семье диакона Успенского кафедрального Коломенского собора Михаила Федоровича Дроздова и был назван в честь святого Василия Великого. Все его предки по отцу и по матери были духовного звания.

Начальное обучение Василий Дроздов прошел в Коломенской семинарии, где преподавал его отец. С ранних лет этот щупленький, небольшого роста, по воспоминаниям Н. П. Гилярова-Платонова, очень скромный «рябенький» мальчик во фризовом сюртуке отличался выдающимися способностями и успехами в учебе.

Василий имел немало друзей среди сверстников, но уже тогда больше любил проводить время в уединении за чтением книг или игрой на гуслях.

Друг будущего митрополита Филарета с детских лет русский поэт и драматург Николай Васильевич Сушков вспоминал интересную подробность: однажды двенадцатилетний Василий во время богослужения услышал прокимен: Не отврати лица Твоего от отрока твоего (Пс. 68) – и был крайне взволнован: ведь он как раз и есть отрок…

В марте 1800 года Василий Дроздов был зачислен в философский класс Троицкой семинарии в Сергиевом Посаде. Но прежде прошел непростое испытание: на глазах у ректора и преподавателей он должен был на латыни написать сочинение на философскую тему «Существуют ли врожденные идеи?»

В отзыве ректора семинарии архимандрита Евграфа (Музалевского-Платонова) о Василии Дроздове и еще одном семинаристе, Матфее Знаменском, содержится такая характеристика: «И по прилежанию, и по остроте ума, как в других науках, так и преимущественно в поэзии, они, без сомнения, лучше всех. Отличаются особенною скромностью».

В письмах к родным Василий сообщает о своих успехах в учебе, о назначении старшим по уходу за больными в семинарской больнице. Упоминает он и о том, что к нему благоволит и оказывает особое покровительство московский митрополит Платон (Левшин), патрон семинарии. При посещении митрополита Платона «он редко видит начальника, а чаще отца, наставника».

Василий посвятил митрополиту Платону и свои юношеские стихи:

Но в этом отношении не было подобострастия и желания быть замеченным. Как вспоминает Н. В. Сушков, однажды ректор, устраивавший по давнему обычаю в Лавре праздник в честь именин митрополита Платона, предложил Василию и другим ученикам написать стихи на латыни. Предполагалось, что во время праздника семинаристы прочтут свои сочинения митрополиту, после чего вступят с гостями в импровизированную беседу на латыни, чтобы продемонстрировать свои знания. Стихи на латыни Василий Дроздов написал, но от публичного чтения и разговоров, к неудовольствию ректора, отказался, сказав, что это театральное представление, а он не желает быть актером…