Христос и церковь в новом завете

В связи с экстремальными условиями гонений выдвигаются особенно суровые нравственные требования [1065].

С одной стороны, перед нами типичное библейское видение истории — не безнаправленное вращение с бесконечными повторениями, а устремленная к цели прямая линия. Такой взгляд на историю, характерный для Библии в целом, полностью принимается апокалиптикой. С другой стороны, взгляд апокалиптика четко различает некий разрыв в историческом процессе и вообще в бытии двух (или даже более) миров. Греческое ai)w/n можно перевести и как «век» (чаще всего так и делают), но и как «мир», «мироздание».

Всевышний сотворил не один мир, но два (2 Езд. 7, 50)

Для апокалиптика «век грядущий абсолютно другой» [1066].

В свою очередь и этот, нынешний век также разделен на промежутки, олицетворяемые различными зверями (как, например, в Книге Даниила) или печатями (как в Откр).

Христианские апокалипсисы отличаются от иудейских тем, что век грядущий уже наступил, ибо его наступление связано с состоявшимся Пришествием Христа.

С различием двух веков связана одна парадоксальная особенность апокалиптики: сочетание крайнего пессимизма и оптимистической надежды. Пессимизм в апокалиптике связан с этим веком, а надежда на процветание и блаженство — с будущим. Этот век непременно закончится поражением и всеобщей погибелью (очевидно, именно поэтому слово «апокалипсис» в просторечии стало синонимом выражения «конец света», означающего мировую катастрофу). На пепелище воскреснет будущий век цветущей жизни. В ее описаниях авторы не скупились на средства. «Одно из наиболее грандиозных, даже гротескных выражений этой надежды содержит текст 2 Вар. 29, 5:

Земля будет плодоносить в десять тысяч раз больше, на каждой лозе будет тысяча ветвей, на каждой ветви по тысяче гроздей, а в каждой грозди по тысяче виноградин. И каждая виноградина будет приносить кор вина (450 литров!) [1067]

В описаниях Небесного Иерусалима в Откр. 21–22 мы встречаем аналогичные образы изобилия (см., например, Откр. 21, 16-21; 22, 2. 5).

Подобные настроения, сочетающие крайний пессимизм и сверхнадежду, во времена гонений тоже были вполне уместны. Чтобы поддержать веру и надежду в верующих, автор пытается открыть конец истории, снять с нее покров и показать, что мир неисправимо порабощен злом, но в конце концов Бог его разрушит и воссоздаст Свой мир в преображенном виде.

При этом важно, что имеется в виду не абсолютно новое творение, а воссоздание мира заново: ведь именно таким и был замысел Божий, сокрытый до века. Несмотря на то, что зло идет к своему видимому торжеству, Бог тем не менее полностью контролирует события. И Он открывает избранным Свой план установить Свое Царство.

Описываемый в апокалиптике кризис свидетельствует о жажде Конца.

На сколько времени...? (Дан. 8, 13); Когда будет конец...? (Дан. 12, 6); Как же и когда это будет? (3 Ездр. 4, 33)

Рядом со сдерживающими словами «Не спеши подниматься... выше Всевышнего, ибо напрасно спешишь быть выше Его! Слишком далеко заходишь!» (3 Ездр. 4, 34) одновременно создается и впечатление, что Конец не за горами. Уже исполнилась целая вереница пророчеств, из которых осталось лишь стремительно осуществиться последним: камень уже оторвался от горы (см. Дан. 2, 34).

Апокалиптическая катастрофа описывается по-разному: как социально-политические катаклизмы (войны, массовые убийства), как стихийные бедствия (эпидемии, засухи, наводнения и т. п.) и даже как сверхъестественные космические катаклизмы. Нередко в них участвует весь видимый и невидимый мир, в том числе ангелы, духи и т. д.

«В пророческой литературе Божий замысел осуществляется обычно посредством Мессии, который является человеком. Но апокалиптические писания традиционно говорят о Сыне Человеческом — трансцендентном, почти божественном существе (Дан. 7, 13-14; 1 Енох; Мк. 13, 24-27; Откр. 14, 14-16; возм., 3 Езд. 13)» [1068].

В конечном итоге все это приводит к блаженству народа Божия.

«В отношении язычников мнения расходились. Некоторые, особенно ранние писания содержат предвидения того, что язычники будут приведены к совместному блаженству с Израилем. Но более характерны (особенно для поздних произведений) другие интонации: все народы, выступавшие против Израиля, будут уничтожены — мечом или непосредственным вмешательством Божьим. Есть некоторая надежда для народов невинных или раскаявшихся; но, хотя они и пощажены, их роль в новом веке — служить Израилю.

Частично эта эсхатологическая надежда связывается с воскресением... Умершие праведники будут возвращены к жизни для блаженства в новом веке. Реже встречалась вера в то, что грешники тоже воскреснут, чтобы быть судимыми. Раннюю формулировку этого чаяния мы находим в Дан. 12, 2:

Многие из спящих в прахе земли пробудятся, одни для жизни вечной, другие на вечное поругание и посрамление.» [1069]

§ 17. Первоначальное христианство как апокалиптическое движение

Нетрудно заметить, что многое из сказанного выше глубоко усвоено христианством и удерживается в качестве базисных духовных и богословских истин. Прежде всего это касается богословского осмысления мировой истории и ее смысла: православные христиане твердо знают и даже любят говорить о конце истории как о некоей неизбежной финальной катастрофе («о нашем поражении» и т. п.), из которой вырастет «жизнь будущего века» — ведь и Христос потерпел полное и окончательное поражение, умерев на Кресте, чтобы затем не просто ожить, а воскреснуть, прославиться в новом бытии.

Однако явное преемство прослеживается, строго говоря, лишь на уровне самой идеи, которая бережно и адекватно воспринята и хранима в сознании Церкви. Легко увидеть и разницу между до предела обостренным, нетерпеливым ожиданием скорейшего Конца и вторжения Бога в историю, чтобы с ней покончить (такое ожидание было свойственно первым христианам), и тем спокойным «пребыванием в курсе дела» по поводу неизбежного, но неизвестно когда имеющего случиться конца истории, которое составной частью входит в систему нашей церковной догматики.

Вокруг апокалиптических ожиданий периодически обостряется нездоровый ажиотаж. Он происходит от недостаточной воцерковленности, а также от культурного и религиозного невежества, поэтому и встречает богословски грамотный отпор и неприятие здравой части Церкви. В то же время этот ажиотаж свидетельствует все о той же неутолимой жажде «апокалиптизма», к которой первые христиане, надо полагать, относились с меньшей критичностью. В самом деле, они же не знали, что наступление Конца так «затянется» и что постоянно будут находиться сумасброды и фокусники, готовые постоянно и разнообразно спекулировать на этой теме. Впрочем, Христос предупреждал:

^23 Тогда, если кто скажет вам: вот, здесь Христос, или там, — не верьте. ^24 Ибо восстанут лжехристы и лжепророки, и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных (Мф. 24, 23-24).

«С исторической и богословской точки зрения, апокалиптическое христианство всегда было одним из самых поразительных и важных выражений христианской веры. Несмотря на это, основное направление христианской традиции феномен апокалиптического христианства в основном игнорировало: «великую Церковь» смущала его сильная духовная восторженность, а вследствие склонности к фанатизму основные церкви его даже обычно подавляли. Тем не менее, как теперь считается, христианство впервые возникло именно в контексте апокалиптической мысли. Более того, мы далее увидим, что вначале само христианство было в большой мере эсхатологическим и восторженным движением, имевшим ряд явно апокалиптических черт. От I века до середины средних веков появилась масса апокалиптической литературы. Никакая «траектория» так не заметна в историческом христианстве, как та, что ведет от апокалиптических чаяний поздних иудейских пророков, через раннеиудейскую апокалиптическую литературу, Кумран, Иоанна Крестителя, Иисуса, первоначальную палестинскую общину, раннего Павла, Книгу Откровения, ранний монтанизм, различные иудейские и христианские апокалипсисы первых двух-трех веков христианской эры и далее — к средневековым хилиастическим сектам, яснее всего выразившись в 1534 году, в «мессианском» правлении Иоанна Лейденского в Мюнстере. Далее влияние апокалиптической мысли прослеживается в различных направлениях. С одной стороны, это религиозные движения типа свидетелей Иеговы и пятидесятничества, с другой — тоталитарные коммунистическое и национал-социалистическое движения. Осознание исторической значимости апокалиптического христианства послужило одной из причин, по которым апокалиптическая перспектива опять оказалась в центре внимания библеистов и богословов» [1070].