Духовный мир

– На каком же основании ты его не взял? – спросил старший офицер, обращаясь к унтер-офицеру.

– Ваше благородие, по словам крестьян, там уже несколько лет как завелась не чистая сила.

– Что за вздор ты говоришь? – со смехом вскричал офицер, – вероятно это тебе бабы наговорили.

– Никак нет, ваше благородие, по этому случаю и управляющий из него выехал. А до яблок и груш в саду ни один крестьянин не прикоснется.

– А дом хорош?

– Хороший, ваше благородие: четыре больших комнаты, кухня и комната для прислуги.

– Мы все можем поместиться? – продолжал допрашивать штаб-ротмистр Маркович.

– Вполне, ваше благородие.

– А отдадут ее под постой?

– С превеликим удовольствием.

Мы с радостью изъявили согласие и в количестве шести офицеров и восьми человек прислуги направились к заколдованному домику. Дом был одноэтажный, окруженный большим фруктовым садом и прилично меблированный. Как только управляющий узнал о нашем желания взять помещение, то сейчас же пришел к нам. Это был мужчина лет 60, с очень добродушной физиономией. Вот, что он нам сообщил:

– Я служу дет тридцать его светлости и пять лет тому назад был переведен из другого хутора. Со дня моего переезда но ночам раздавался какой-то гул в этом доме, напоминающий стон, а иногда случалось, что какая-то невидимая рука переставляла всю мебель. Кое-как я промаялся два месяца, но потом не выдержал, и с разрешения князя переехал в другой дом. В саду масса яблок и груш, но озолотите любого крестьянина, он до фруктов не дотронется. Ходит легенда, что это место проклятое, и что тут, несколько десятков лет тому назад, один из управляющих, находясь в белой горячке, перерезал всю семью, и в том числе грудного ребенка. Мой предместник не послушался крестьян и построил здесь домик. В нем он прожил пять месяцев, и однажды утром его нашли без признаков жизни лежавшим на полу. Вот на его-то место я и поступил. А может быть, с вашим приездом – закончил он рассказ – все будет обстоять благополучно, и нечистая сила оставит в покое этот дом.

Поблагодарив управляющего за сообщенные нам сведения, нисколько не изменившая нашего решения, мы прекрасно устроились в помещении, облюбованном сынами ада. Собравшись в столовую, мы весело болтали, вспоминая старую стоянку.

Вдруг раздался какой-то гул, словно кто-то молотом колотил по железу, и вслед за этим в доме послышался стон. Мы взглянули на часы: было ровно без четверти двенадцать. Испуганная прислуга выскочила из кухни и прибежала к нам. С фонарями в руках осмотрели весь дом, все закоулки, побывали в погребе, обошли сад, и нигде не нашли нечего подозрительного. Гул продолжался до четверти первого, и потом все стихло.

– Это первый бенефис, устроенный для нас, – сказал штаб-ротмистр Маркович, – знаете, господа, я готов пари держать, что это не что иное, как какая-нибудь мистификация. Вероятно, кому-нибудь нужно, чтобы этот дом был свободен от постоя, вот и свалили все на чертовщину. Завтра займусь розыском подземелья, и когда его найду, то и дух пропадет.

Мы приняли участие в розысках, но подземелья не нашли.

Явилось предположение, что кто-нибудь по ночам забирается в сад и, спрятавшись в нем, пускает в ход таинственную музыку, а потому, с разрешения эскадронного командира, майора Османова, с вечера были поставлены часовые в сад, а равно и около дома. Но ничто не помогло. На следующий день ровно с четверти 12 до четверти первого произошло то же самое, что и накануне. Часовые тоже слышали стон, как бы выходящий из нашего помещения. Если бы наша прислуга не состояла из денщиков, то мы бы ее лишились. Только строгая дисциплина могла удержать ее на месте.

Один из молодых офицеров заявил нам, что у него так расходились нервы, что он сейчас же отправляется искать помещение. Как мы его не уговаривали, ничто не помогло. Через час времени он возвратился очень довольный, так как ему удалось нанять у одного крестьянина комнату за три рубля в месяц. Его денщик, вероятно, с радости, что покидает проклятое место, напился пьян, и П. вынужден был отправить его под арест. При помощи наших денщиков товарищ перебрался на новую квартиру. В назначенный час гул возобновился, и спустя полчаса все стихло. Мы легли спать. После этого прошло не более двадцати минут, как в дверях раздался сильный стук, и вслед за этим мы услыхали голос покинувшего нас П…

– Господа, отворите скорее, это я.

К нам вошел наш товарищ, бледный как полотно.

– Что случилось с тобою? – в один голос вскричали мы.

– А вот слушайте. В 12 часов я лег спать. После пережитых волнений, я с удовольствием окидывал взглядом свою крошечную комнатку. Вдруг кто-то постучался в мою дверь. Предполагая, что это хозяин, я спросил: кто там? Ответа не последовало, а стук, но еще более сильный, повторился.

Мой денщик, как вам известно, сидит под арестом, но я, желая показать тому, кто ко мне стучится, что я не один, громко сказал: «Иван, посмотри, кто там?» Вслед за этим раздался третий стук, но такой сильный, что дверь задрожала. У меня промелькнула мысль, что мужики опять взбунтовались и, пользуясь моим одиночеством, решились на меня напасть. Ну, думаю себе, я дешево не продам вам своей жизни. Моментально я вскочил с кровати, надел пальто, выхватил из ножен саблю, взял ее в левую руку, а в правую револьвер. Подойдя к двери, я локтем отбросил крючок и ногой отворил дверь. Коридор был пуст. Выходная дверь была заперта деревянною балкою. Тут, господа, у меня мурашки забегали. Я вернулся в комнату, зажег фонарь и затушил свечу. Поставив в коридоре саблю в угол, я открыл балку и вышел в огород. На улице зги не видать, и несмотря на то, что у меня был фонарь, я не мог отыскать калитку. Пришлось перелезать через забор. Шпорой я задел за изгородь, и, конечно, растянулся на земле. Фонарь разбился и потух, а мое оружие выпало из рук. Я его едва нашел и насилу к вам добрел.

При этой фразе раздался гомерический хохот. Он был так заразителен, что П… сам расхохотался.

На другой день наш, товарищ, выпустив из под ареста денщика, послал его за вещами, а равно приказал привести хозяина своей квартиры.

Мы все были в сборе, когда он пришел на зов. Это был старик лет 70, белый как лунь.

– Ну, братец, – сказал П…, – данный тебе в задаток рубль возьми себе, а, больше я в твою проклятую хату не вернусь.

– Спасибо, ваше благородие, за милость, но деньги ваши я вам принес обратно, мне на старости лет не следовало вас обманывать, да бедность заставила польститься на эти три рубля. Да вот за обман и пришлось краснеть.

– За какой обман? – спросил П…

– Нужно было всю истину открыть вашему благородию. Изволите видеть, у меня был единственный сын, добрый, тихий парень. Двадцати лет я его женил. Жена у него была примерная, и жили они душа в душу. Бабенка через год принесла мне внучку, да Богу и отдала свою душу. Зачах после этого мой сынок родимый, да через год и сам за любимой женщиной отправился на тот свет. В голосе старика слышались слезы. – Внучка моя, царство ей небесное, красавица была, вся в моего покойного сына. Моя старуха да я только в ней утеху и находили. Подросла она, ну, за ней и стали женихи увиваться. Богачи были, только ей, красавице, не по сердцу приходились. Был у нас один бобыль, солдатский сынок, полюбился он внучке, и стала она просить нашего благословения. Мы со старухой даже обрадовались, что раз бобыля в дом принимаем, ну, и наша внучка при нас останется. Сыграли свадьбу. Два года счастливо жили, только одного не доставало – детей. Стали мы замечать, что наш приемыш стал задумываться. Как мы его ни расспрашивали – молчит. После оказалось, что он нашу голубку приревновал к какому-то парню, и, видит Бог, напрасно. Однажды ночью он зарезал Машу, и сам с собою хотел прикончить, только Господь смерти не дал. Его вылечили, да суд на каторгу Петра и сослал. Не дошел только до места, дорогою помер. Вот с тех самых пор, два раза в месяц, кто-то в дверь и стучится. По этой самой причине мы из этой комнаты и перешли. Вот, ваше благородие, ваш рубль, простите мне, старику, мой грех.