Россия собирает своих евреев

Хотя императрица держалась в стороне от всяких антиеврейских религиозных настроений, она проявляла озабоченность иного рода по поводу присутствия евреев в России, охладившую ее стремление к немедленным переменам в «еврейской» политике. В письме к Дидро в 1773 г. Екатерина писала о евреях, что «вся Белоруссия кишит ими», – выражение довольно неожиданное, учитывая малочисленность белорусского еврейства. И в том же письме она по поводу допущения евреев в страну заметила, что «возвращение их в Россию могло бы сделать большой вред нашим мелким торговцам, так как эти люди все захватывают в свои руки, и легко может статься, что было бы более жалоб, чем выгод от их возвращения» [140].

Так или иначе, поначалу Екатерина поддерживала русский кордон против евреев, точно так же, как она продолжала, в слегка смягченном виде, и елизаветинскую политику мелочных преследований и обращения в православие мусульман. Так, издавая указ о приглашении иностранцев селиться в Российской империи, она специально исключила евреев из числа приглашенных – и снова это было сделано в угоду общественным настроениям. Однако вскоре Екатерина осознала, что ей следует ублаготворить также группы, представляющие другие интересы. В 1764 г. она получила обращение по поводу прав Малороссии от шляхты, старейшин и гетмана, в котором имелась и просьба разрешить хотя бы краткосрочно впускать евреев на земли Украины. В марте того же года городской совет Риги эхом повторил малороссийскую петицию, подчеркнув экономические трудности, которые переживал город после изгнания евреев [141]. Одновременно правительство приступило к активному привлечению иностранных переселенцев в Новороссию, так как Россия укрепила к этому времени свое положение хозяйки Черноморского побережья. Вскоре русские агенты уже обшаривали Европу в поисках желающих переселиться на свободные земли. Руководившие ими чиновники не оговаривали специально национальности этих новоселов. Как позже скажет князь Потемкин, он готов был заселять эти земли «хоть евреями» [142]. И действительно, управлявший Новороссией в 1764 г. А.П. Мельгунов нанимал французских эмиссаров, чтобы привлечь еврейских колонистов из Пруссии и Польши [143].

Эти отдельные элементы складывались в замысел, осуществлявшийся под покровительством самой императрицы – сделать потихоньку то, что она не отваживалась делать открыто. Была заключена секретная договоренность, согласно которой избранным еврейским купцам даровалось разрешение жить и заниматься предпринимательством в Риге, а те взамен брались финансировать переселение своих единоверцев в Новороссию. По-видимому, обе стороны выполнили свои обязательства [144]. Чтобы ускорить и упростить эти тайные шаги, Канцелярия опеки над иностранцами, которой было поручено развивать иностранную колонизацию в России, направила следующее распоряжение властям Новороссии: «Люди любой национальности и вероисповедания, пересекающие границу с намерением вступить в службу или поселиться в Новороссийской губернии, должны немедленно допускаться в названную губернию. У них не следует ни спрашивать об их нации и вере, ни просить предъявить паспорт» [145]. Вот так Екатерина придумала уникальный способ обойти законы империи, которой она правила – пограничные чиновники попросту перестали заглядывать в паспорта!

Когда таким образом табу на поселение евреев в России было нарушено, екатерининские власти постепенно сделались менее осмотрительны. В 1768 г. разразилась война между Россией и многонациональной Османской империей. Военнопленным, по обычаю, разрешалось селиться в России. Теперь в законе о них специально упоминались и евреи, с оговоркой, что они могут обосноваться только в Новороссии. Тем не менее евреи рассеялись по всей империи, причем иногда их можно было видеть в самых неожиданных местах. В переписке с Дидро Екатерина упоминала, что почти десять лет несколько евреев проживали прямо в столице – в доме ее собственного духовника.

Именно прагматизм определял поведение русских властей после раздела Польши в 1772 г. Евреи все еще оставались малоизвестным народом для русских политиков. А так как главной заботой правительства Екатерины в это время было поддержание порядка, то это достигалось сохранением status quo

Но постепенно, все ближе знакомясь со своими еврейскими подданными, русские власти осознавали существование и еще одного подхода к «еврейскому вопросу», а именно, реформаторской традиции.

Власть и традиция реформирования еврейской жизни

Необходимо проводить четкое различие между прагматической и реформаторской традициями. Прагматическая традиция, как описано выше, состояла в стремлении по возможности получать от евреев пользу в рамках существующих систем и институтов. Реформаторская же традиция была нацелена на основательное преобразование отношений между евреями и неевреями в рамках государств и сообществ. Существовало множество интерпретаций идей реформирования. При этом если источником преобразований были идеи общеевропейского Просвещения, то реальная политика формировалась под влиянием многочисленных конкретных просветительских течений, из которых французское движение «Люмьер» и германское «Ауфклерунг» являлись самыми известными. Вследствие этого реформаторская традиция была значительно более разнородной и пестрой, чем прагматическая.

Просвещение не питало религиозных предрассудков в отношении евреев или, точнее, все проблемы, связанные с еврейством, рассматривались на светском уровне. В целом просветители не считали, что евреи от природы обладают определенным набором недостатков, которые можно искоренить лишь силой. Они были убеждены в том, что избавиться от этих отрицательных качеств евреи смогут лишь при изменении условий их экономического, социального и общественного быта. Преобразования такого рода должны были превратить евреев в «достойных» граждан, безвредных для соседей и полезных государству.

Для просветителей было характерно ослабление религиозной антипатии к евреям, наметившееся еще у их предшественников. Как провозгласил Джон Локк в «Письме о веротерпимости»: «…если мы вправе говорить истину, как подобает людям, то следует признать, что ни язычник, ни магометанин, ни еврей не могут быть лишены гражданских прав государства из-за религии. Евангелие ничего подобного не предписывает. Церковь, „которая не судит тех, кто вне ее“, не желает этого. И государство, которое включает без различия всех, кто честен, миролюбив и трудолюбив, не требует этого» [146].

К 1781 г. общественное мнение Европы созрело до такой степени, что была предпринята попытка воплотить эти абстрактные ощущения в политическую и социальную реальность. В этом году чиновник прусского двора Христиан Вильгельм Дом опубликовал трактат «О гражданском совершенствовании евреев» («Ober die biirgerliche Verbesserung der Juden»), представляющее собой ярко выраженную просвещенческую декларацию, сочинение, богатое плодотворными идеями, в котором многим реформаторам предстояло черпать вдохновение. (В какой степени Дом выразил идеи, носившиеся в воздухе, можно заключить из того обстоятельства, что знаменитый эдикт Иосифа II «О веротерпимости» был провозглашен еще накануне публикации книги Дома.) [147]

В своем трактате Х. Дом четко проводил главную мысль, что с его точки зрения явные признаки упадка еврейской расы не являются прирожденными, но сложились за столетия, в течение которых евреи подвергались дурному обращению и угнетению [148]. Дом предлагал объяснить такой парадокс: почему все государства Европы, стремящиеся увеличить свое население, в то же самое время постоянно стараются избавиться от евреев? Он утверждал, что такая дискриминация опирается на распространенное среди христиан неправильное мнение о том, что евреи их ненавидят, а к тому же являются морально испорченным народом. Первое из этих обвинений опровергалось тем обстоятельством, что доктрины иудаизма открыто отрицали всякую нелюбовь к христианам [149]. Дом утверждал, что комментаторы приняли причину за следствие: все, что было в жизни евреев неправильного и порочного, исходило не из их природы, а было результатом вековых преследований [150]. Мало того, этот процесс являлся обратимым: «Если угнетенное положение, в котором он [еврей. – Авт.] находился в течение многих веков, разложило его душу и нравственность, то более благоприятное обращение его исправит», – писал Дом [151].