Россия собирает своих евреев

В атмосфере всеобщей тревоги и обостренного религиозного чувства всякое проявление иноверия и ереси вызывало немедленную реакцию властей, хотя поначалу, столкнувшись с новыми и незнакомыми учениями, власти упустили момент, когда идейное противостояние между христианством и иудаизмом несколько сгладилось. Ереси, отрицавшие догмат Святой Троицы, издавна распространенные в Польше под именем социнианства, могли рассматриваться, и иногда действительно рассматривались, как род жидовствования, ведь было известно, что иудаизм тоже не воспринимал этот догмат. Вспышка «обращений в иудаизм» вызывала всеобщую озабоченность, кульминацией которой стал в 1539 г. арест и казнь Катажины Вайгель, вдовы видного краковского бюргера. Эти события, много нашумевшие в свое время, сопровождались волной слухов о том, что будто бы евреи обращают поляков в иудаизм и укрывают их в Турции и Палестине. Это было обвинение двойной силы, так как связывало евреев еще и с Османской империей – извечным противником Речи Посполитой. Слухи об этих обращениях были восприняты столь серьезно, что в Литву отправился специальный королевский комиссар, который должен был выявить в еврейских общинах таких «новообращенных» [109].

То, что происходило в Польше, зачастую имело косвенную связь с Россией. Беглый холоп и монах, философ Феодосии Косой, перешел в 1540 г. из России в Литву, где стал известен своими радикальными богословскими теориями, в которых усматривались элементы жидовствования [110]. Под влиянием подобных известий на Руси с ее тогдашними традициями богословской полемики усиливалось ощущение идеологической опасности. А поскольку такой религиозный противник, как иудаизм, был более знаком и привычен по библейским стереотипам, чем, например, непонятный и туманный протестантизм, это вело к усилению антииудейских тенденций. Это можно заметить в богословском споре, который вел Иван IV с протестантами. В религиозных дебатах с Яном Рокитой, представителем протестантской Общины чешских и моравских братьев, Иван возражал:

«Что касается других слов Второзакония, то если есть необходимость их придерживаться, то необходимо быть обрезанным и все законы Моисеевы соблюдать. И поэтому вы являетесь жидовствующими, а не истинными христианами. Их же [законы Моисеевы. – Авт.] Христос своим божественного телесного явления таинством отменил и Новый Завет установил» [111].

Стоит заметить, что в Москве все чаще отождествляли евреев с Польшей, которая была не только домом евреев, но и прибежищем всех жидовствующих ересей. Эта связь нашла свое подтверждение во время Смуты, тяжелого династического и социального кризиса в Московском государстве. Как ни боялись его власти вполне реального католического, «латинского» влияния, в это время проникавшего в страну из Польши, не меньше заботило их и распространение иудаизма. Поэтому, когда велись переговоры о возведении на московский престол польского королевича Владислава, было специально оговорено, что евреям не будет дозволено появляться в русском государстве [112]. Московские публицисты пытались опорочить Лжедмитрия II тем, что он «родом жидовин», живущий в окружении еретиков и «богоубийц-жидов» [113]. И для этих волнений по поводу евреев имелись реальные основания. Евреи служили при польской армии, вторгшейся в Москву после избрания на трон первого представителя династии Романовых [114]. Число польско-еврейских военнопленных было достаточно для того, чтобы их судьба нашла отражение в специальных статьях мирного договора [115]. Таким образом, когда религиозная и политическая целостность России оказалась под угрозой, евреи, сколь бы мало их ни было, находились во враждебном ей лагере. Поэтому в представлении современников защита русской земли стала тождественна в том числе и защите от «богоубийц-жидов».

Страх «московитов» перед иноземным политическим или религиозным игом несколько ослабел после того, как военная удача стала изменять полякам. Столетие спустя это наглядно подтвердилось вмешательством Петра Великого в избрание польских королей и триумфами России в Северной войне. Вопрос о евреях, при всей его религиозной значимости, во времена Петра I не относился к числу важных. Этому способствовало и известное бесцеремонное отношение Петра к религии вообще. Несмотря на то, что существуют апокрифические рассказы о контактах Петра I с евреями [116] (причем буквально все эти истории посвящены нерелигиозным, а экономическим сюжетам), в его правление не было принято ни одного указа, их касающегося. Между тем еще в XVII в. Россия присоединила часть польской Украины, где имелось еврейское население.

Зато непосредственные преемники Петра I проявляли в отношении евреев как религиозную, так и социальную нетерпимость. Время от времени они выражали озабоченность по поводу деятельности евреев-корчмарей и налоговых откупщиков и, начиная с 1727 г., периодически пытались выселить евреев с Украины [117]. Тем не менее евреи все же допускались в Россию на ярмарки. А поскольку властям регулярно приходилось подтверждать распоряжения об их изгнании, становится ясно, что эти приказы, по существу, не выполнялись.

Когда Российское государство в следующий раз принялось энергично бороться с евреями, побудил его к этому именно страх перед прозелитизмом. В 1738 г. власти расследовали дело отставного капитана русского флота Александра Возницына, который принял иудаизм под влиянием смоленского еврея Боруха Лейбова. Дело завершилось публичным сожжением обоих – и Возницына, и Лейбова – в Санкт-Петербурге, при большом стечении народа, 15 июля 1738 г. В технике следствия проявилась большая целеустремленность властей. Лейбов, сверх прочего, обвинялся в ритуальных пытках православной девочки-служанки с целью извлечения крови и в убийстве православного священника. Сенат доложил императрице Анне, что эти обвинения не удастся расследовать должным образом, если Лейбова казнят слишком поспешно. И тем не менее с казнью поторопились [118]. Только это происшествие заставило Анну подтвердить указ об изгнании евреев, подписанный Екатериной I в 1727 г., согласно которому все евреи должны были покинуть Украину [119].

Но всякая снисходительность кончилась раз и навсегда в 1741 г., с приходом к власти дочери Петра I, императрицы Елизаветы. Она отличалась большой набожностью и ярой нетерпимостью к иноверцам. В годы ее правления власти энергично взялись за насильственное обращение иноверцев в православие. В первую очередь это коснулось мусульман и евреев. 2 декабря 1742 г., возрождая указы своих предшественников, Елизавета провозгласила изгнание евреев – «этих ненавистников имени Христа Спасителя», на том основании, что их деятельность может принести лишь вред благочестивым христианам [120]. Но это вошло в явное противоречие с экономическими реалиями. В Сенат поступили петиции от властей Риги и Малороссии с просьбой позволить евреям хотя бы временно проживать в городах и участвовать в ярмарках, игравших такую важную роль в хозяйственной жизни страны. Однако невзирая на то, что Сенат не рекомендовал налагать полный и безоговорочный запрет на присутствие евреев в России, императрица осталась непреклонной. Она ответила следующей резолюцией: «От врагов Христовых не желаю интересной прибыли». Многие исследователи, не принимая во внимание те петиции, которые вызвали эту отповедь со стороны Елизаветы, видели в этом проявлении «московской» нетерпимости полное и законченное выражение позиции русского государства в отношении евреев [121]. Дополнительно возникло одно непредвиденное последствие от установления «санитарного кордона» против евреев. Пока в России не было польских евреев, ее религиозная культура оставалась свободной от польских антиеврейских предубеждений. До присоединения польских земель в самой России не случалось процессов о святотатстве и ритуальном убийстве. И даже после разделов Русская православная церковь не торопилась признавать почитание жертв ритуальных убийств, включенных в православный церковный календарь на польских территориях [122]. Что же касается Талмуда, то сомнительно, чтобы многие русские церковники вообще знали о его существовании. Для русского православного духовенства и для его паствы преступления евреев состояли в распятии Христа и упорном отрицании его божественной природы, чего казалось вполне достаточно, чтобы не впускать евреев в страну. Польские и западноевропейские приемы юдофобии – более изощренные и причудливые – здесь просто не понадобились.