Очерки времен и событий из истории российских евреев том 2

ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ

ОЧЕРК ПЕРВЫЙ

ОЧЕРК ВТОРОЙ

ОЧЕРК ТРЕТИЙ

ОЧЕРК ЧЕТВЕРТЫЙ

ОЧЕРК ПЯТЫЙ

ОЧЕРК ШЕСТОЙ

ОЧЕРК СЕДЬМОЙ

ОЧЕРК ВОСЬМОЙ

ОЧЕРК ДЕВЯТЫЙ

ОЧЕРК ДЕСЯТЫЙ

ОЧЕРК ОДИННАДЦАТЫЙ

ОЧЕРК-ПРИЛОЖЕНИЕ

ЕВРЕИ КАВКАЗА

ЕВРЕИ СРЕДНЕЙ АЗИИ

ЕВРЕИ СИБИРИ

ИУДЕЙСТВУЮЩИЕ

ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ

ОЧЕРКИ ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ ИЗ ИСТОРИИ РОССИЙСКИХ ЕВРЕЕВ

(Часть вторая: 1772-1882 годы)

НАУЧНЫЙ РЕДАКТОР МАРК КИПНИС

Ассоциация "Тарбут"

Иерусалим

1990

"Очерки времен и событий", часть вторая - естественное продолжение предыдущей книги с тем же названием, повествование в которой было доведено до второй половины восемнадцатого века.

В этой книге мы продолжаем рассказ об истории евреев Российской империи - с 1772 по 1882 год. От первого раздела Польши, когда десятки тысяч евреев стали российскими подданными, и до погромов 1881-82 годов, которые обозначили веху на их историческом пути.

Автор прочитал много работ на эту тему, разбросанных по книгам и журналам, перелистал старые газеты, воспользовался и воспоминаниями очевидцев, чтобы пересказать затем в хронологической последовательности - год за годом, событие за событием. Порой автора увлекал стиль записей прошлого, которому невольно хотелось подражать, порой это была удачная фраза, которую стоило сохранить, - можно сказать, что эти очерки вместе с автором писали и те, кого не оставила равнодушной история российских евреев. Эти люди были ближе, чем мы, к событиям нашей книги; они острее ощущали атмосферу, нерв той эпохи, - еще и поэтому хотелось использовать их свидетельства и оценки, их боль, отчаяние и радость. Всем им, неназванным, сохранившим по крупицам нашу прежнюю жизнь, глубокий поклон и признательность. Мы сможем отблагодарить их по-настоящему, если, в свою очередь, оставим и наши свидетельства, чтобы идущие за нами составили в будущем хронику еврейской жизни нашего времени.

"Пойдем и будем работать"…

Иерусалим, 1990 год.

ОЧЕРК ПЕРВЫЙ

В середине восемнадцатого века жило в Европе более полутора миллиона евреев - в тесноте, нищете, унижении и бесправии. Условия их существования диктовали правительства, землевладельцы и магистраты городов, и это были отношения между хозяевами и пришельцами, даже если эти пришельцы и жили в данной стране уже много веков. Им отводили места для жилья и разрешали заниматься определенными промыслами на определенных условиях, чтобы их конкуренция не вредила коренному населению. Юридически евреи были временными жильцами повсюду, на любой земле, можно сказать - вечными иностранцами, но если прочих иностранцев защищали договоры между странами, то у евреев не было своего государства на земном шаре, и ни один международный договор на них не распространялся.

За право жительства евреи платили особый подушный налог, как его называли - налог "за покровительство", налог "за терпимость", а также другие специальные налоги: этр была как бы повышенная квартирная плата с бездомных и безответных жильцов, у которых не было своего места на земле. В некоторых странах закон даже ограничивал прирост еврейского населения и определял максимальное число браков в каждой семье. В Моравии, к примеру, по особому "семейному закону" только старший сын в еврейской семье мог вступать в брак, "чтобы число семейств не увеличилось", - и этот закон существовал там до середины девятнадцатого века.

Во всех германских государствах было тогда около двухсот тысяч евреев, и каждое из государств устанавливало преграды на своих границах. Переезжая из страны в страну и даже из города в город в пределах одной страны, еврей должен был платить особую пошлину. И у ворот каждого города, и на границе каждого германского государства повторялась одна и та же унизительная процедура с непременными издевательствами: со всякого еврея брали точно такую же поголовную пошлину, какая была установлена для ввоза скота.

"Есть государства (в составе Германии), - писал в 1781 году прусский экономист, историк и дипломат Христиан Вильгельм Дом, - где жительство евреям совершенно запрещено, где только путешественникам разрешается за определенную плату пользоваться покровительством местной власти, иногда на одну ночь… Если еврейский отец имеет нескольких сыновей, то только одному из них имеет он право оставить льготу на проживание в стране, а прочих он вынужден отсылать в другие страны, где им приходится преодолевать такие же затруднения… Земледелие еврею запрещено, и почти нигде ему не разрешается непосредственно владеть недвижимым имуществом. Всякий ремесленный цех счел бы бесчестьем для себя, если бы обрезанный был принят в число его членов…, а народная масса не может - даже ради выдающихся качеств ума и сердца - простить таким людям вину их принадлежности к еврейству… Каждый рождающийся ребенок увеличивает налог, которым еврей отягощен, каждый шаг его обложен данью". А другой свидетель того времени писал: "Отношение к еврею и христианину можно сравнить с отношением к двум вьючным животным: оба тянут воз, а когда доходит до кормления, одно получает овес, а другому предоставляется право подбирать сорную траву на обочине".

Во Франкфурте-на-Майне была одна из самых крупных еврейских общин Германии. "Представьте себе, - писал современник, - длинную улицу, застроенную домами в пять и шесть этажей, к которым сзади примыкают еще дома и пристройки, так что узенький двор едва пропускает дневной свет. Все уголки в этих домах до крыши, все комнаты и каморки битком набиты тысячами человек, которые считают себя счастливыми, когда они выходят из этих нор, чтобы подышать свежим воздухом своей грязной и сырой улицы". Из еврейского квартала жителей выпускали только по делам и в определенные часы; в городе им запрещали ходить по тротуарам, приближаться к зданию ратуши или гулять по бульварам; а к вечеру стража запирала ворота и никого уже не выпускала наружу до утра. "Евреи… были предметом нежнейших забот со стороны своих правителей, - с иронией писал один из жителей этого квартала. - По воскресным дням им не позволяли выходить со своей улицы, чтобы их не избили пьяные. До двадцатипятилетнего возраста им не разрешали жениться, - конечно же, для того, чтобы обеспечить им крепкое и здоровое потомство. В праздничные дни им можно было выходить за ворота лишь около шести вечера, чтобы предохранить их от палящих лучей солнца… По некоторым улицам города евреям вообще запрещали ходить: вероятно, потому, что там была плохая мостовая". Даже в коронационные дни евреи сидели взаперти в своем квартале, и только некоторые счастливчики милостиво получали особые пропуска; на которых было написано: "Предъявитель сего может быть отпущен из еврейского квартала в город в предстоящий день коронации, но при условии, чтобы он смотрел на торжество из окон какого-нибудь дома или с подмостков, но отнюдь не на улице".

В бывших германских областях Эльзасе и Лотарингии, перешедших к Франции, было около тридцати тысяч евреев. Их заставляли покупать право на передвижение, право на работу и право на жительство, которое не распространялось на их детей. Когда евреи пожаловались на это в Высший Совет Эльзаса, они получили такой ответ: "Еврей не имеет определенного местожительства; он осужден на вечное скитание. Этот рок за ним следует повсюду и говорит ему, что он не может себе позволить постоянную оседлость. Поэтому возмутительно, что представитель этой осужденной нации хочет заставить землевладельца дать ему покровительство на том лишь основании, что… этот еврей там родился". Страсбург, столица Эльзаса, был закрыт для евреев; их пускали туда только по делам, на несколько дней и под надзором полиции. В Париже позволяли жить лишь небольшой группе южнофранцузских евреев. Всякий иной еврей, оказавшись в столице Франции, попадал под надзор особой "инспекции для бродяг и евреев". Полицейские комиссары устраивали вечерние и ночные облавы и тащили в тюрьму тех, у кого не оказывалось документа на жительство.