Псалмы-Псалтирь в переводах (переложениях) стихами

  

ПРЕДИСЛОВИЕ

«Господь — сила моя и песнь…»

Нет в еврейском Священном Писании книги более охристианившейся, чем «Псалтирь». И по числу ссылок на нее на всех уровнях — от отцов и учителей церкви, богословов всех времен и исповеданий до скромной проповеди немудреного приходского священника. И по числу толкований, изъяснений, парафразов, никогда не иссякавших, даже в те времена, когда знакомство с Писанием — непосредственная встреча мирян и рядового духовенства с источниками их веры и религии — отнюдь не поощрялось. И по месту, которое псалмы заняли в богослужении; достаточно напомнить, что в русской православной церкви они входят в состав любого, даже самого краткого чина службы, что «Псалтирь» прочитывается целиком каждую неделю церковного года. И по значению ее в старинной системе образования: в старой Руси (чтобы не ходить за примерами далеко) она была главным «учебником», по ней учились читать, а научившись, часто не расставались с нею ни при каких обстоятельствах, до конца дней. И, наконец, по вкладу ее в культуру и цивилизацию всех христианских народов. Опять-таки не станем искать примеров далеко, ни умножать их сверх меры и без нужды. Немалое число русских крылатых слов и выражений выпорхнуло из книги, приписываемой царю Давиду, да так далеко улетело, что родимое гнездо оказалось начисто забытым. Кто помнит сегодня, что «ложь во спасение» восходит к неверно понятому стиху 17 из псалма 32 [1] в церковнославянском переводе: «Ложь конь во спасение, во множестве же силы своея не спасется»? (В общеизвестном и общепринятом русском переводе — в так называемой Синодальной Библии — стих этот звучит так: «Ненадежен конь для спасения, не избавит великою силою своею».) И переложения псалмов, вольные вариации в стихах — вся русская поэзия XVIII в. (с заходом в XIX, по крайней мере, вплоть до Мея) не просто сверкает ими, но дышит. Эту новость русской стихотворной культуры возобновляет и ведет далее работа Наума Гребнева.

Все это сказано для того, чтобы подчеркнуть: о псалмах можно судить с самых различных точек зрения, жесткий выбор и самоограничение неизбежны. В этой статье речь пойдет преимущественно о двух вещах: чем были и (в меньшей мере) остаются псалмы на языке оригинала, у народа, который их создал; псалмы как явление поэзии (слово «памятник» решительно не годится!).

Начнем с названия.

Русское (и вошедшее в международную лексику) «псалом» происходит от греческого псалмoс — «песня», исполняемая под аккомпанемент струнного инструмента; греческий же термин есть, по всей видимости, перевод еврейского мизмoр, которое повторяется в заголовках более чем третьей части всех псалмов, составивших «Псалтирь». Заглавие сборника по-русски — более или менее точная фонетическая транспозиция греческого (в средневековом произношении) псалтuръон — названия того музыкального инструмента, в сопровождении которого пели псалмoй; заглавие это вошло в употребление не позже V в. христианской эры. К тому времени у евреев, однако, уже возникло и закрепилось иное заглавие — «Книга Восхвалений» (Сeфер Теhилuм). Русскому читателю будет легче «почувствовать», что это значит, если он узнает, что mеhилuм — одного корня с хорошо знакомым ему «аллилуйа» (hалелy-йa — «восхваляйте Бога»); этот возглас, по всей очевидности обращенный к молящимся, среди всех библейских текстов встречается тольков псалмах. Но тут же мы встречаемся и с первыми недоумениями, с первыми трудностями.

Любой из тех, кто заглядывал в «Псалтирь», помнит, что хвалы Всевышнему — совсем не единственное ее содержание. Вероятно, самая известная, а точнее сказать — наименее оспариваемая попытка классифицировать псалмы по содержанию принадлежит немецкому богослову-библеисту Иоганну-Фридриху-Герману Гункелю (1862 —1932). Он наметил пять основных категорий:

1. Гимны, т. е. песни восхваления в собственном смысле слова, прославляющие и призывающие прославлять Бога во всех его проявлениях и творениях; особо выделяется группа гимнов, посвященных святому городу (Иерусалиму) и святой горе (Сиону), которые Бог избрал местом своего пребывания (Храм). Эта категория численно самая значительная, что и оправдывает традиционное еврейское заглавие сборника.

2. Плачи коллективные: сетования, вызванные кризисной ситуацией общины или нации, и взывания к Богу о помощи.

3. Плачи индивидуальные: жалобы на муки, очень часто заверения в невиновности, очень часто надежда и даже уверенность, что жалоба будет услышана и справедливость восстановлена. Плачей индивидуальных гораздо больше, чем коллективных.

4. Песни благодарения, в подавляющем большинстве индивидуальные, но есть и несколько коллективных; соединяя описание бедствия с хвалами Богу за счастливое избавление, они как бы синтезируют плач и гимн.

5. Царские псалмы, изображающие ту или иную ситуацию из жизни царя земного, царя евреев: восшествие на престол, свадьбу и т. д.

(Внимательный читатель легко убедится в несовершенстве этой классификации, по ведь любая схема несовершенна.)

Гункель считал, что все намеченные им категории псалмов имеют культовое происхождение и применялись в храмовом богослужении. Но когда? каким образом? в каком качестве? как приспособляли древние тексты к новым обстоятельствам (например, царские псалмы в период, когда не стало монархии)? Сколько-нибудь точных ответов нет, есть только предположения, основывающиеся на свидетельствах различных книг Библии (частично — сравнительно поздних, например «Хроника» или «Хроники», в русской традиции две «Книги Паралипоменон», датируемые современной библейской критикой IV или даже III в. до христианской эры) и на археологических находках, особенно на дешифровке клинописных «библиотек». Попробуем как-то обобщить эти предположения.

Обычай торжественных песнопений в честь божества и его святилища, равно как и плачей, покаянных и благодарственных молитв, существовал и в Египте, и в Месопотамии, и в древнем Ханаане во втором тысячелетии до христианской эры; следовательно, едва ли можно приписывать евреям «открытие» псалма как поэтического и религиозного жанра. Но уже в древнейших, по суждению библеистов, частях Писания встречаются, так сказать, псалмообразные вкрапления («Песнь Моисея и сынов Израилевых» после перехода через Чермое море — «Исход», 15, 1—21; «Песнь Деворы и Варака» — «Книга Судей», 5). И — также по суждению библеистов — можно в целом доверять разбросанным по «Хроникам» сведениям о том, что регулярную службу певцов и музыкантов при Ковчеге Завета установил царь Давид в первой трети X в. до христианской эры. Во все существование Первого Храма, от построения его при сыне Давида, Соломоне (965—928 гг. до хр. э.), до разрушения вавилонянами (586 г. до хр. э.), священные обряды сопровождались пением и струнным аккомпанементом; храмовые музыканты и певчие объединялись в некое подобие корпораций, учрежденных, возможно, еще самим Давидом; все они были левиты, т. е. Принадлежали к колену (племени) Леви, исполнявшему низшие священнические функции при Храме. Их потомки, вернувшиеся из Вавилонского пленения, продолжали деятельность своих предков во Втором Храме (516 г. до хр. э.—70 г.хр.э.). Иными словами, псалмопение было в принципе исключительным правом и обязанностью левитов. Однако еще до разрушения Второго Храма римлянами возникает синагогальная форма богослужения и в самой Земле Израиля, и в диаспоре, и псалмы становятся всеобщим молитвенным достоянием, составляя необходимую и неотъемлемую часть повседневных и праздничных служб. В дальнейшем роль их, удельный вес непрерывно возрастали во всех разновидностях ритуала (нyсах), принятого той или иной общиной в рассеянии. И не только в синагогальной литургии, но и в любом внесинагогальном обряде: молитва перед сном, перед дальней дорогою, погребение, освящение могильного камня и т. д. Псалмы неизменно включаются и во вновь возникающие молитвенные обряды, например по случаю Дня независимости Еврейского государства. Пожалуй, вся жизнь традиционного еврейства пронизана текстами «Псалтири». Перейдем же к текстам.