Дневник

26–го числа Батюшка благословил мне с братом Никитой пройтись немного по лесу.

— Мне было однажды очень тяжело, но близилось уже время моего избавления. Заметьте, так всегда бывает: сильные скорби — всегда признак особенной благодати Божией, только надо перетерпеть. Так было и со мной. И вот в это-то самое время о. Нектарий предложил мне пройти по лесу. Я согласился. Прекрасный вид этого места так понравился мне, что я даже отдохнул душой, мне просто не хотелось уходить оттуда.

Мне, конечно, это местечко понравилось, но не так, как Батюшке, ибо он высокий художник в душе.

Как-то Батюшка говорил мне, что бывает время, когда человек устает и не способен ни к молитве, ни к письму, ни к чтению. Тогда пусть займется рукоделием, что и исполнял один Преосвященный на деле. Он имел, кажется, токарный станок.

Недавно Батюшка говорил мне об Иисусовой молитве.

— Сочинения преосвященного Игнатия (Брянчанинова) необходимы, они, так сказать, азбука духовной жизни.

Недавно меня письмом спрашивал один иеромонах о молитве Иисусовой, просил указать книги. Я ему ответил. Но видно, что он хочет познать молитву Иисусову из одного чтения. Это невозможно. Необходимо познавать ее личным опытом, надо приступать к ней самому. Молитва Иисусова — безбрежное море. Исчерпать его невозможно. Невозможно всего описать в книгах. Многие начинают, но немногие кончают. Поэтому мало имеющих внутреннюю молитву. Это великое делание теперь почти совсем забыто, — никто об нем даже не беседует.

Мы слишком отвлеченно думаем об адских муках, вследствие чего и забываем о них. В миру совершенно забыли о них. Диавол всем там внушил, что ни его (то есть диавола), ни адских мук не существует. А св. отцы учат, что обручение геенне, все равно как и блаженству, начинается еще на земле, то есть грешники еще на земле начинают испытывать адские муки, а праведники — блаженство, только с той разницей, что в будущем веке и то и другое будет несравненно сильнее.

Мало приходилось писать и редко, — времени совершенно нет. На днях Батюшка говорил о том, как опасно уходить из монастыря, и в заключение рассказал следующие два случая. Первый, кажется, современный, то есть бывший, быть может, лет 5–10 назад:

— Один богатый купец имел сына, и этот сын поступил в одну из святых обителей, но не ужился в ней и ушел в мир: то есть из царских чертогов в вонючее болото. Женился и жил с женой и детьми в своем доме. Но уже вскоре после ухода из обители он понял, чего лишился, но было поздно. И вот однажды удалось ему как-то достать у какого-то старьевщика старый рваный подрясник послушнический. Принес он подрясник домой. В большие праздники он удалялся в самую дальнюю комнату-моленную, надевал этот подрясник и предавался горькому плачу, вспоминая свое житие в святой обители.

А вот еще. Однажды в баню пришел какой-то человек с маленьким сыном. Разделись. Отец сел на лавку, а сын все смотрит ему на спину. Отец тогда спрашивает сына: «Ты что смотришь мне на спину?» — «У тебя на спине, папа, какое-то черное пятно». — Отец понял, что невинному, чистому младенцу были открыты глаза, и что черное пятно, которое тот увидел, — ничто иное, как монашеский параман, ибо он прежде был монахом.

31 августа я спросил Батюшку, можно ли молиться, чтобы Господь избавил от военной службы, или нет. Батюшка отвечал, что нельзя:

— Это надо всецело предоставить воле Божией, ибо, прежде всего, это законно. И потом мы не знаем, будет ли для нас полезно это. Молиться об этом равносильно тому, чтобы молиться об избавлении от послушания. Нет, уж лучше предоставим это воле Божией.

Недавно, когда я провожал Батюшку ко бдению в монастырь, мы по обыкновению зашли на могилки старцев. Поклонившись старцам, Батюшка, указывая рукой на памятник, стоящий прямо за главным алтарем Введенского храма, сказал мне:

— Я рассказывал вам об этом памятнике?

— Нет, — отвечал я.

— Ну, так вы напомните как-нибудь мне, я вам расскажу.

Так вот недавно я и напомнил Батюшке, и он мне рассказал следующее:

— Давно еще, кажется, при батюшках Льве и Макарии это было. Однажды приехала молоденькая девушка, именем Варвара, красавица собой. Ей очень понравилась Оптина. Но все-таки нужно же уезжать, и она поехала со своей матерью из Оптиной. Едут, а по дороге из Козельска несут на кладбище гроб. В гробу лежала молодая девушка. Тогда был обычай, едва ли он теперь сохранился, что девушку на кладбище всегда должны нести тоже девушки. С этой целью, когда умирала девушка, собирали отовсюду девушек, одевали в белые одежды, украшали цветами, тоже белыми. Они все вместе брали на руки гроб, тоже белый и украшенный белыми цветами, и несли его сами на кладбище.

Так вот такая похоронная процессия и встретилась на дороге этой девице Варваре. Она, полная восхищения от этой картины, воскликнула:

— Вот счастливая! Вот счастливая! — Мать удивилась этим восклицаниям и говорит:

— Что ты, глупая! Я тебя повезу в Москву и Петербург. Там ты будешь у меня первой красавицей на балах. — Но дочь не слушает ее, пораженная этой белой похоронной процессией.

Приехали они домой, но чистая девушка почувствовала себя чужой среди блеска и роскоши и захотела опять в Оптину. Наконец, отпросилась и поехала. В Оптиной она поговела, приобщилась и собралась было уже ехать домой. Села в тележку и поехала, но когда стала спускаться к Жиздре, лошадь вдруг понеслась и прямо в Жиздру. И когда выловили девушку, она уже была мертвая. Собрались на совет старцы, что делать и где хоронить эту девушку, и решили похоронить ее за главным алтарем, дав ей первое место во всей Пустыни за ее великую любовь к Оптиной. Вот какая эта девица Варвара. Видите, как Бог слышит молитву и видит восторг чистой невинной души, не огрубевшей в земных удовольствиях. Она сочла только счастьем, а Господь уже исполняет ее желание.

Также Батюшка недавно рассказывал мне про о. архимандрита Моисея.

— Однажды мужичек привез в Оптину целый воз яблок для продажи, ибо тогда еще в Оптиной не было яблочных садов. Батюшка Моисей вышел к мужичку и спросил:

— Какие это яблоки и какая цена? — Мужичок, думая, что о. Моисей не понимает толка в яблоках, хотел обмануть его и отвечает:

— Это — «Добрый крестьянин», яблоки — первый сорт. — О. Моисей видит, что это незрелая антоновка, и говорит:

— Как, как они называются?

— «Добрый крестьянин».

— Да?! А этого крестьянина не Антоном ли звали? — Мужик понял, что о. Моисей узнал яблоки, и в смущении говорит:

— Простите, Батюшка, значит, мне обратно ехать?

— Зачем? Позови-ка мне отца эконома. — Когда тот пришел, о. Моисей приказал ссыпать яблоки в подвал, а мужику дал ту цену, какую он запросил с самого начала.

Однажды Батюшка говорил, что по любимым игрушкам в детстве можно узнать будущий нрав человека.

— Это бывает так всегда. Конечно, есть отступления от общего правила, когда, например, гордый, дерзкий человек поступает в монастырь и силою благодати становится кротким, незлобивым. Но общее правило таково, и я лично делал опыты. Однажды взял я трех маленьких детей и повел их в игрушечный магазин. Там я попросил положить на прилавок игрушки, а детям сказал, что можно выбирать только одну игрушку каждому. И каждый ребенок после некоторых колебаний и сомнений выбрал себе игрушку. Первый взял гармонию, это означало, что в нем сидит художник, любитель красоты; второй взял солдата, это означало его будущий художественный сильный характер; третий взял раскрашенную резиновую лягушку-жабу, это означало его низменные наклонности. Выросли эти дети, и на каждом из них оправдалось это правило. А на последнем особенно, ибо он мне за мою любовь к нему отплатил «как следует», нечего сказать. И оказалось, что происхождения он еврейского.