Дневник

Просвещение научное может быть усваиваемо всеми народами без различая, но нравственное просвещение и чистота могут быть свойственны только христианам. В монастыре достигнуть нравственного совершенства удобнее, чем в миру. Как в миру, так и в монастыре волнуют человека страсти, но в миру с наслаждением предаются страстям, если не на деле, то в слове и мысли, а в монастыре идет борьба против влечения страстей, за что и получается от Господа награда и нравственное очищение…

Преп. Серафим Саровский говорит, что кто в монастыре не творит молитвы Иисусовой, тот не монах. И страшно подумать, добавляет: «тот обгорелая головешка». Да, необходимо иметь хоть какую-нибудь молитву, хоть самую маленькую.

Пока более не припоминаю.

Вчера Батюшке молоденькая девушка, служащая в горничных в Калуге, принесла подарок — крест медный и бархатные вышитые серебром воздухи.

— Сердце умиляется, — говорил про нее Батюшка. — Эта девушка лет 18–ти. Она была у меня в 1905 году. Побывав в Оптиной, она возымела желание когда-либо еще побывать и привезти мне подарок. Для этого она решила накопить денег. Получает она теперь на 1 рубль больше прежнего, именно: 5 рублей в месяц. Целых три года: 1906, 1907, 1908 она копила деньги. Наконец, накопила и привела в исполнение свое желание, а именно: съездила в Киев помолиться у Печерских чудотворцев и других святынь киевских и купить там подарок для батюшки Варсонофия в Оптину. Крест купила за 7 рублей, а воздухи — за 10 рублей, всего, значит, 17 рублей, да самая поездка в Киев обошлась рублей в 20, выходит 37 рублей. Да в Оптиной сколько еще проживет, израсходует. И блаженствует теперь!» Я, — говорит, — теперь спокойна: взяла благословение у киевских угодников Божиих, сделала подарок Батюшке. Слава Богу!» — Конечно, принята Богом ее жертва.

Сегодня Духов день. Очень мне понравилось за обедней то, что в 2–3 саженях от храма на яблоне сел соловей и пел. И как он пел было слышно в храме. За пением мне, конечно, не было слышно соловья, но лишь только прерывалось пение, мне становились слышны свист и чоканье соловья. Сколько простоты, сколько самой чистой поэзии!

— Лица людей святой благочестивой жизни имеют на себе отпечаток этой святости. Эти лица имеют ту особенность, что при взгляде на них они как-то поражают и производят сильное впечатление. И даже по прошествии продолжительного времени не забываются. Таких людей видел я. Однажды я подумал: не видение ли вижу я, ибо было что-то неземное.

Это мне Батюшка недавно говорил и назвал имена тех святителей, но я забыл их.

Я недавно просил у Батюшки благословения выписать из Москвы цветочных семян и посеять у себя под окном. Батюшка благословил, сказав, что эта моя мысль — самая невинная. Батюшка любит цветы, и прежние старцы тоже любили. О. Анатолий, кажется, даже сам участвовал при рассаживании цветов. Я с детства любил цветы. Бывало сам копал гряды и клумбочки для цветов, сажал, сеял, пересаживал. А иногда даже и воровал цветы у бабушки, за что мне в один прекрасный день и попало.

Недавно у Батюшки была одна девица, к которой Батюшка относится очень хорошо. Иногда при письменном сообщении с ней Батюшка, желая сделать ей приятное, напишет письмо зелеными чернилами на какой-нибудь цветочной хорошей бумаге, положит в конвертик и пошлет. И теперь, насколько была возможность, Батюшка беседовал с ней, исповедовал. Он оставлял ее еще побыть в Оптиной, но она спешила куда-то и поэтому уехала в Духов день. Перед отъездом она пришла к Батюшке. Батюшка принял ее и очень ласково и хорошо простился с ней. Вдруг вскоре после ее ухода приходит с гостиницы мальчик и приносит письмо от этой девицы. Батюшка читает письмо и не может понять, ради чего она написала подобное письмо. Ей показалось, что Батюшка очень холодно, даже с ненавистью простился с ней, она очень расстроилась и, наконец, решилась написать Батюшке, пока не уехала, прося объяснить причину этой ненависти. Батюшка тотчас написал ей утешительное письмо, а мне сказал:

— Вот видите, что диавол делает! Он может беседующим или встретившимся представить лица друг друга совершенно иными, не такими как в действительности. Это нужно и нам всем всегда помнить, ибо враг пользуется этим для того, чтобы поселить между людьми-братьями или друзьями — ссору, раздор, ненависть.

Как-то мы беседовали об адских муках, и Батюшка сказал, что подобие адских мук существует и на земле. Еп. Игнатий (Брянчанинов) в 5–м томе говорит, что адские муки ужасны тем, что нет смерти, нет уничтожения…

— Возьмите зубную боль: она есть «адская боль». Зуб страшно болит, но он все время цел и от боли не уничтожается, в нем не происходит перемены.

Дня два-три назад Батюшка сказал мне:

— Все несут свой крест, и вы несете свой крестик, хоть и одним пальчиком, а все-таки несете. Несение креста необходимо потребно для спасения всякому христианину, а не только монаху. Да, все крест несут и несли. Даже вочеловечившийся Бог нес крест, и Его крест был самый тяжелый, как заключавший в себе все кресты всех людей. И заметьте: Бог несет крест, а человек (Симон Киринейский) помогает тем, что берет от Него крест и сам несет его. Значит, и мы, неся свои кресты, помогаем Господу в несении креста, то есть готовимся быть Его слугами на небесах в лике бесплотных духов. Какое высокое назначение!

Сегодня хотят уезжать мама и Цветковы. Мама готовилась, исповедовалась у Батюшки. После исповеди мамы, вечером на благословении Батюшка сказал мне:

— Я всегда был расположен к Вере Лаврентьевне, а в особенности теперь, после этой исповеди: «се воистину израильтянин», в ней же «льсти несть» (Ин. 1, 47). Да, вы должны благодарить Бога, что у вас такая мать.

Много Батюшка говорил, поэтому записывать эту беседу мудрено. Говорил Батюшка и о страшной силе гипнотизма. Воистину, это страшная сила. Почти единственной, если не единственной, силой против него, гипнотизма, является Иисусова молитва.

Когда Батюшка говорит о молитве Иисусовой, я всегда чувствую некоторое воодушевление и интерес. Так было на днях.

— Был в Петербурге митрополит Гавриил. Жил очень хорошо. Очень много читал об Иисусовой молитве и сам несколько занимался ею, но, несмотря на это, все у него были какие-то недоумения и сомнения относительно молитвенного подвига. Тогда он задает своим близким вопрос:

— Кто может разрешить все мои сомнения и указать на главное условие успеха в молитве? — Ему отвечают:

— Владыко святый, позовите монаха о. Клеопу. Он вам, пожалуй, кое-что и скажет.

— Едва ли, — говорит Владыка, — ведь он необразованный. Верую, что он хорошей жизни, но мне нужно не то. Ну, все-таки пусть придет. — Позвали к нему о. Клеопу. Владыка призвал его к себе.

— Ты кто будешь?

— Грешный Клеопа.

— Садись. — Тот молча садится. «Да! Это, должно быть, действительно монах», — подумал Высокопреосвященный.

— Я тебя позвал для того, чтобы спросить тебя, в чем заключается главное условие успеха в молитве? Можешь ты мне на это дать ответ?

— Успех в молитве достигается терпеливым пребыванием в молитвенном подвиге. Враг всячески старается оторвать подвижника от молитвы Иисусовой. С этой целью он борет и слева, и справа. То внушает мысли, что не стоит тебе трудиться, ибо все равно ничего не достигнешь: «Смотри, сколько ты трудишься и еще ничего не достиг». Или борет с другой стороны, внушая мысли, что ты уже достиг святости, что тебе уже теперь не надо творить молитвы Иисусовой, что это для тебя совершенно лишнее. Такие и подобные им помыслы будут бороть подвижника с целью сбить его с молитвенного пути, но он должен терпением побеждать их, то есть терпеливо продолжать начатый подвиг молитвы и не прекращать его ни в каком случае. — Это о. Клеопа сказал, зная хорошо эту борьбу из личного опыта. Услыхав от о. Клеопы эти мудрые слова, Владыка обнял его, поцеловал и сказал: