Паломничество на Синай

Мое обозрение синайской библиотеки, — к сожалению, поневоле поверхностное, — длилось только три с половиной часа, но они были не менее наполнены, чем часы созерцания икон.

В самом конце посещения лечебницы души набрели мы и на большой славянский раздел. На титульном листе Четвероевангелия XI века я прочла: «Прииде раб Божий многогрешный поп Петр от Подунавию от града Никополь в монастырь Синайский в лето 1568 при епископе Евгении». Рядом стояли Евангелия в кожаных переплетах с тиснением, с золотыми обрезами, Псалтири, молитвословы, принесенные в дар русскими паломниками, молившимися здесь о родной земле.

Господи, разве теперь Ты не слышишь страдание народа Своего и не знаешь скорби его и не придешь избавить его и вывести его из нового рабства?

Святой Григорий Синаит

Нет столь насущного хлеба для души человеческой, чем писания святых — кроме самого хлеба Евхаристии и молитвенного общения с Богом — они приближают к пониманию таинства жизни и ведут в жизнь.

Чем мы подменяем это? Отсветами красоты, отблесками, призраками блаженства, погоней за невозможным… «Бессмертное» искусство являет красоту творения, утончает чувства, иллюзорно насыщает их; оно развлекает, отвлекает, становится способом забвения, дает прозрачные крылья, чтобы на мгновение воспарить над земным пеплом и прахом, — но оно именно и не способно вознести нас над измерениями смертного мира. В лучших и глубинных проявлениях, оно пробуждает неутоленность и тоску об измерении ином, являет трагическую невозможность жить в замкнутом пространстве, лишенном исхода в беспредельность.

Божественно прекрасная по происхождению — душа задыхается от безобразия распадающегося во зле мира, от собственного житейского обнищания, и это величайшее страдание — не быть святым. Богоподобно бесконечная — она разбивается о границы времени и места заключения, и это смертная печаль утрат, растворения во времени всякого чувства, угасание всякого огня. Богоподобно свободная — она не примиряется с насилием систем, разросшихся на лжи, и есть мучительное искушение — взорвать, прорваться, перестроить извне, превзойти.

Ты говоришь: «я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды»; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг…

Но однажды Дух Божий пройдет землетрясением, огнем и бурей, — испепелит, сокрушит, развеет обломки чувств, лохмотья красоты, облачения благих намерений, мечтаний и пристрастий — все, что неподлинно и невечно, что Ему не принадлежит — и возвестит приговор: «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв».

А святые приобщились к Жизни, Святой и Вечной, и потому они живы в земные сроки и после них.

Еще один из великих синаитов — преподобный Григорий Синаит жил в Византии в последние три десятилетия XIII и первые четыре десятилетия XIV века. В двадцать лет османские турки во время нашествия увели его в плен. Даже турки, — в отличие от тех, кто потом называл себя освободителями народов, — не посягали на последние пределы души: пленные греки посещали Лаодикийский храм и пели в хоре, а лаодикийцы собрали золото, чтобы их выкупить. Так вера впервые извела Григория из земного плена, — всю последующую жизнь он продолжал это освобождение.

Его биография, написанная ближайшим учеником, впоследствии Патриархом Каллистом, в отличие от обычного монашеского жития насыщена внешними событиями. Но, как и всякое монашеское житие, условна по изображению внутреннего подвига: эту сокровенную жизнь приоткрывают лишь собственные творения святых.

Еще в юности получив в богатой и благочестивой семье религиозное образование, Григорий знал Писание и святооотеческие творения, и этим определился выбор его пути после плена. Он удалился на Кипр, где принял облачение в рясофор, а через некоторое время на Синай, и здесь его постригли в малую схиму или мантию. Несколько лет исполнял послушание повара, пек для братии хлеб, и на этом послушании был подобен священнодействующему у престола. Но при первом ударе в било он входил в храм и последним выходил из него после литургии. Строго постился, читал Священное Писание, предавался богомыслию или с каллиграфическим искусством переписывал богослужебные и святоотеческие книги, проходя их мыслью и опытом строку за строкой. Каждый вечер он с сокрушением исповедовал игумену грехи и греховные помыслы. Ночи проводил в молитве и иногда прочитывал всю Псалтирь, а днем, утомленный физическими и духовными трудами, любил восходить на вершину Синая.

В жизни, принесенной Богу, как целая свеча, была полнота посвящения. И уже в ранние годы его чистая душа познала благодатные озарения Святого Духа.

Оставим биографам внешнюю канву судьбы. В нее вплелась и зависть монахов к доступной не каждому погруженности в познания и молитву, уход из Синайского монастыря вместе с любимым учеником Герасимом, посещение святынь Иерусалима, отшельничество в пещере на Крите. Здесь по повелению Божию Григория посещает боговдохновенный исихаст Арсений и сообщает свой аскетический опыт, возводящий от деятельного подвижничества — к истинному трезвению, очищению сердца и непрестанной Иисусовой молитве — к созерцанию. Так открывается делание, простирающееся до последних ступеней лествицы монашеского восхождения, до небесных врат…

Он посетил все афонские монастыри и отшельников в скитах Афона, но большинству из них созерцательная жизнь была недоступна или совсем неизвестна. Григорий с немногочисленными учениками построил здесь скит, в отдалении — келлию и уединился в ней для безмолвия.

Впоследствии, в главах «О заповедях и догматах» он будет писать о том, что вера может быть двоякой, различаясь на умственное исповедание догматов и непосредственное причастие благодатной силе Божией. «Ибо, — как говорит святой Иоанн Богослов, — закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа», и познание Истины есть достояние тех, кто вкусил ее жизнью, в ком эта благодатная сила действует, светит, чудотворит, совершая то, чего сам человек совершить не может. В первозданной райской чистоте душа видела Бога, Им была блаженно наполнена, этой божественной сладостью и любовью жила. В падшем состоянии, в ее теперешнем «естественном» состоянии, то есть именно противоестественном, безблагодатном — душа мертва, как тело без души, не просвещена Святым Духом и непричастна жизни Христа и Его воскрешающей силе.

Возвратный путь в рай открывается очищением сердца, поэтому добродетели есть задатки небесного царствия, а пороки — задатки адских мук. Но сердце нужно очистить не только от страстей и греха, — чтобы узреть Бога, оно должно освободиться от всякого помысла, желания, состояния, образа: Это высшее отречение — внутреннее после внешнего, всецелое восторжение душевных и умственных сил к познанию славы Божества.

Причастен к славе Христа тот, кто воспринял, как Лазарь, дар воскресения — таинственное обожение. Молитвенное прошение об этом даре — непрестанная и глубинная сосредоточенность на призывании имени Божия: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя. Святой Григорий повторяет слова Иоанна Лествичника: «Иисусова память да соединится с дыханием твоим, — и тогда познаешь пользу безмолвия».

И однажды Господь отозвался на моление преподобного Григория озарением и воспламенением его души неисповедимым божественным животворящим светом. Внезапно он увидел, как вся келлия его была залита волнами этого благодатного света, душа исполнилась неизреченной райской радости; и от благодарной любви глаза не могли удержать потоков слез.

А когда он вышел из своего безмолвия к ученикам, лицо его хранило отсветы невыразимого и нездешнего блаженства, как сияло некогда отражениями божественного света лицо Моисея, сошедшего с Синая.

Святым всех времен дано вкусить и увидеть, как благ Господь, и исповедать эту тайну.