«Остров». Подлинная история

В другой раз к нему явилась киевская мещанка Ефросинья Михайловна Цыбульская – просить благословения поступить в Ржищевский монастырь. Старец дал ей просфору и сказал:

– Вишь ты, куда надумала... А ну-ка, посмотри на меня...

Некоторое время он смотрел ей в глаза, потом решительно сказал:

– Нет, ты не будешь жить в монастыре.

– А где же?

– Около монастыря, около... А в сам монастырь тебе нельзя.

– Почему, батюшка?

– А вот почему: ты будешь кричать, а через сорок восемь лет Бог пришлет священника, который и спасет тебя.

Потом Цыбульская действительно заболела. Уже исцеленная, она рассказывала священнику В.Зноско:

“Страшная, мучительная болезнь, лучше и не вспоминать про нее. Сначала как бы ничего, целую неделю здоровехонька живу, работаю, тружусь, а как настанет воскресенье или праздничный день, – ну и беда! С самого утра начинает что-то к горлу подпирать, того и гляди задушит, а в животе печет, печет как огонь. Нечистый дух там, словно в своей квартире, распоряжается, а я что есть мочи от боли кричу. Чего я только ни делала, чем ни лечилась – ничего не помогает. Только и спасения бывало, что в лаврскую церковь прибежишь да пред чудотворною иконою станешь. Сначала как бы полегчает, но едва только благословение хлебов или Херувимскую песнь начнут, тут тебя и схватит! Да так запечет, моченьки нет; кажись, острым ножом себя от боли зарезала бы. Ну где уж тут в церкви-то устоять? Выбежишь на двор и давай по Лавре бегать, да во всю глотку от боли кричать”.

Отец Феофил часто навещал Ефросинью, утешал, передавал просфоры. Говорил ей: “Терпи; тебе так суждено. За эти страдания тебе ангелы на небе венец сплетут”. Ефросинья терпела, но, по собственным словам, если бы не добрый старец, еще в молодости наложила бы на себя руки... И вот прошло сорок восемь лет. Цыбульская рассказывала:

“Иду я однажды по Лавре, иду и слезами заливаюсь. Вдруг навстречу мне седой священник-старик: „Ты о чем, горемычная, плачешь?“ Я остановилась и рассказала ему свое страшное горе. „Ну-ну, ничего. Успокойся, не плачь. Господь милосерд. Подойди ко мне ближе, расстегни свою грудь“. Я расстегнула, а он обвязал мою шею крепко-накрепко крестовым шнурком, потом снял со своей груди образ святителя Димитрия Ростовского, повесил его мне, жалостливо поглядел, благословил и ушел: „Молись Богу, раба Божия. Крепко молись!“ Прошла неделя, подошел праздник. Ну, думаю, схватит. Нет, ничего. Отправилась я в церковь, достояла до Херувимской, – ничего. Прочитали „Верую“, пропели „Отче наш“, – ничего. Кончилась обедня, вернулась я домой – ничего. Болезнь как в воду канула, точно ее и не бывало совсем. С радостным сердцем прибежала я тогда в Великую церковь...”

Но иногда старец исцелял сам. На окраине Киева, Шулявке, жила бедная вдова по прозвищу Рудничиха со своей единственной дочерью. Когда-то они держали почтовых лошадей и занимались торговлей, но после смерти мужа Рудничиха осталась без всяких средств и впала в крайнюю нищету. К довершению всех бед ее дочь заболела лихорадкой. Девушка лежала без памяти, а у матери даже не было денег, чтобы пригласить врача. Вдова хотела было отправиться за несколько верст в Китаев, к старцу Феофилу, о котором была наслышана, но побоялась оставить умирающую.

И вдруг раздался стук в дверь. Рудничиха побежала открывать и обомлела: у порога стоял сам старец Феофил.

– Ладно, ладно, – сказал он. – Ты желала меня видеть, вот я и пришел...

Старец встал возле постели умирающей и благословил ее. Рудничиха упала ему в ноги и заплакала.

– Тише, тише, не плачь, – сказал старец. – Дочь твоя не умрет. Накроем-ка ее теперь...

Сняв верхний кафтан, он накрыл больную и стал молиться. Через полчаса встал с колен и молча вышел из избы. Рудничиха хотела проводить его, но тут девушка приподняла голову и сказала:

– А кто это был сейчас у нас? Отец Феофил? Ах, почему же ты не разбудила меня?

– Но ведь ты лежала при смерти, дитя мое.

– При смерти? Ну так подыми же меня теперь!

Больная встала с постели и прошлась по комнате. Через час, к радости матери и к великому изумлению соседей, она была совершенно здорова...

Уходя, старец никогда не закрывал келью. Денег он обыкновенно не принимал, а если и брал, то тут же раздавал нищим. Увидев на улице бедняка, старец призывал его к себе, кормил, давал новую одежду. В его келье хранился целый запас всякого добра, присланного благотворителями. Его собственная одежда была крайне изношена, и однажды Михаил Поздняк, офицер Управления киевского генерал-губернатора, заказал ему в городе новое одеяние, а старое вместе со своим товарищем тайно похитил из кельи. Когда друзья привезли отцу Феофилу новую схиму, тот покачал головой и сказал:

– Шутники... Ведь вы до греха меня довели... Хотел в церкви службочку отправить, а нет моей схимы.

– А вы теперь новую наденьте! Ваша никуда не годится!

Старец снова покачал головой.

– Скажете тоже... Кто же к Царю на смотр без орденов ходит?

Он попросил вернуть ему старую схиму, а новую, так и не надев, отослал в ризницу Дальних пещер.

Смерть преподобного Феофила

Наступил 1853 год, началась русско-турецкая война. Перед каждым известием с театра военных действий старец ходил, уныло опустив голову, и целыми днями безутешно плакал. Однажды, перед особенно кровопролитным сражением, он изранил терновником свое лицо и руки и лег под навесом сарая.

– Боже мой! Что с вами случилось, батюшка? – испуганно спросила прибывшая в тот день в Китаев флоровская игуменья Агния.

– Ничего, ничего, родная. Это я пиявок на свое грешное тело поставил...

– Ах страсти какие! Зачем это, батюшка?

– Так надо. Это моя жертва за русских воинов, положивших живот за веру, царя и отечество...

Но несмотря на такие причиняемые своему телу пытки и большое истощение сил, старец по-прежнему ходил к обедне, утрене и вечерне; почти ежедневно причащался, вычитывал правила, клал бесчисленные поклоны, читал Псалтирь и Евангелие и поучал богомольцев.

Нередко видели отца Феофила в Лавре, куда он приезжал каждую субботу служить акафист Богоматери пред чудотворной Ченстоховской иконой. Совершал он это чрезвычайно оригинально: ухватывал у пономарей Великой церкви первую попавшуюся под руку ризу, облачался в нее и бегал по братским кельям, собирая братию и послушников на акафист. Если же кто-то противился, тех он беспощадно подгонял палкой. Поэтому, пишет священник В.Зноско, “служение отца Феофила бывало всегда торжественным, и множество народу присутствовало на этих акафистах”.

В конец зимы блаженный удостоился откровения о времени своего отшествия к Богу и, напоминая всем о своей скорой кончине, подозвал однажды келейника Ивана и говорит:

– Думаю я подавать к Царю Небесному прошение перезимовать эту зиму на земле, чтобы не пришлось зимой рыть для меня могилу.

За месяц до смерти старец почти перестал принимать пищу и довольствовался кусочком антидора, который макал в разведенное водой вино. От долгого молитвенного стояния у него стали пухнуть ноги, но он не обращал на это ни малейшего внимания и еще более усугублял свой молитвенный подвиг.

В последние месяцы своей жизни старец уже охотнее беседовал с людьми, всех кормил галушками, которые по целым дням готовил его келейник. Он уже не скупился на советы и наставления, завещая каждому не забывать в своих молитвах “смердящего” Феофила. Речь его обнаруживала глубокое знание Священного Писания.

– Любите, – повторял он часто, – любите друг друга любовью святою и не держите гнева друг на друга. Не прельщайтесь ничем, не прилагайте сердца своего ни к чему земному: все это оставим здесь, только одни добрые дела пойдут с нами на тот свет...

За неделю до своей кончины старец упросил китаевских послушников навозить от Днепра земли и ссыпать ее возле кельи в виде могилы. Затем вымерил длину и ширину ее палкою и с этою палкою потом уже не расставался.