Русский скит на Афоне. Новая Фиваида

Когда же во время трапезы читались поучения и жития святых, он укрывался за столбом или в ином месте со вниманием слушал читаемое или, перебирая четки, шептал Иисусову молитву. Свободное от послушаний время он посвящал всецело молитве. Окно его кельи выходило на террасу, с которой и был виден его молитвенный подвиг, но он не замечал, что его видят, или не придавал этому никакого значения, а продолжал молиться, стоя посреди кельи. Он клал многочисленные земные и поясные поклоны с молитвой Иисусовой, или читал Псалтирь и Святое Евангелие, или же что-нибудь читал сидя. Нельзя было не дивиться его неутомимости – Бог ведает, когда он только спал!

Никто не слышал от него праздного слова, любопытного вопроса; всегда сосредоточенный, он внушал к себе невольное уважение и благоговение. Если ему требовалась какая-либо вещь, подрясник, чулки или еще что, то, приходя к настоятелю с великим смирением и кланяясь в землю, он испрашивал благословение на получение таковой, так что братия назидались его примером, а начальники обители с любовью взирали на него и радовались его образцовой жизни.

В святом храме он весьма редко позволял себе садиться или облокачиваться о форму, но всегда его видели стоящим, как земного воина перед земным царем, со страхом Божиим и глубоким молитвенным вниманием, причем весьма часто он осенял себя крестным знамением и клал глубокие поясные поклоны.

Всемилостивый Господь, видя такое искреннее его усердие и пламенное к Нему стремление, а главным образом желая более очистить его ум и сердце и всецело погрузить внутренний его взор в глубину умно-сердечных молитвенных излияний, а потом увенчать его в будущей жизни за страдальческое терпение, соблаговолил совершенно освободить его от всех обительских послушаний, естественно сопряженных с неизбежной рассеянностью и озабоченностью. Года за два до смерти отца Епифания Он послал ему слепоту, так что отец Епифаний в две-три недели совершенно лишился зрения. Но это Божие посещение не вызвало в нем ни тени ропота и жалобы, напротив, он принял этот крест с благодарной покорностью воле Божией и с этого времени еще горячее воспламенился ко Господу. Все его келейные чтения заменила исключительно молитва Иисусова. Многомилостивый Господь, всегда близкий к Своим рабам, призывающим его на всякий час, даровал этому слепцу особенный драгоценный дар непрестанной Иисусовой молитвы, которая непрерывно пребыла с ним до последнего его вздоха.

При своей полной слепоте отец Епифаний никогда не оставлял святого храма. С палочкой в руке, ощупью, натыкаясь то на стену, то на столб, то спотыкаясь в канавку, он в глубоком молчании и молитве шел на каждую церковную службу. Многие из братии, сострадая его слепоте, намеревались подвести его за руку, но он делать этого не позволял никому, говоря: «Спаси тебя, Господи! Не надо, оставьте, я сам». Живущие близ его кельи иноки также предлагали ему свои услуги и помощь – кипятку принести или прибрать в келье, помыть, но он обычно говорил: «Спаси тебя, Господи! Я сам, не надо, спаси, Господи!» Раз шел он из церкви в трапезу со своей палочкой и, по обычаю натыкаясь то на тот, то на другой предмет, как-то ошибся в своем направлении, уклонился вправо и подошел к самому глубокому обрыву, находящемуся близ погреба. Еще бы шаг или два, и он стремглав полетел бы вниз в овраг, но, к счастью, кто-то из братий заметил это и громко на него закричал: «Отец Епифаний, упадешь! Подожди!» и, тотчас подбежав к нему, отвел его от опасного места. Но и после этого никто никак не мог его уговорить, чтобы он ходил с проводником, всем он отвечал: «Спаси вас, Господи, спаси вас, Матерь Божия! Никого не надо, я сам». Так продолжалось почти два года.

Наконец Господь, видя терпение отца Епифания и любовь к Нему, которая выражалась в покорности святой Его воле и в непрестанном молитвенном с Ним общении, восхотел наконец переселить его в вечный свой покой и послал ему предсмертную болезнь. Из кельи отца Епифания перевели в больницу на койку, но и здесь этот раб Христов при своей болезни не обнаруживал никакого нетерпения, ни ропота, ни стона, но сугубо и непрестанно пребывал в Иисусовой молитве, перебирая всегда четки. Когда болезнь его увеличилась, доктор спрашивал его: «Ну что, отец Епифаний, как чувствуешь себя, больно тебе?» А он, как бы не слыша вопроса, вполголоса твердил: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня». Надо полагать, что от продолжительных молитвенных стояний ноги у него отекли и покрылись гнойными струпами. Но частые перевязки усердных больничных, очищение ран и прочее как бы ровно не касалось лично до больного, он не обращал внимания на болезнь, а только усиленно совершал Иисусову молитву. Доктор и больничные служители поражались его терпению, благоговели перед ним и удивлялись его молитвенному состоянию. Так как в Фиваиде тяжелобольные обычно приобщаются Святых Христовых Таин ежедневно, то и отец Епифаний ежедневно удостаивался приобщения сей Чаши Жизни, что и составляло для него высочайшее наслаждение.

Наконец приблизилась его кончина. Силы покинули его, четки выпали из руки, но он схватил полу своего подрясника и, перебирая его, шептал молитву Иисусову и с ней на устах предал свой дух Тому, которого так горячо возлюбила душа его. После принятия Святых Таин он тихо скончался 19 сентября 1914 года на 78-м году своего возраста. После смерти он казался сладко уснувшим, а не умершим. Так благодатно закончил свой жизненный земной путь отец Епифаний.

Какой назидательный пример подражанию оставил по себе среди фиваидского братства сей блаженный слепец! Быстро узнали братия о кончине своего любимого собрата отца Епифания и благоговейно каждый осенял себя крестным знамением и с умилением произносил: «Царство тебе Небесное, истинный слуга Божий, и вечный покой тебе со святыми!»

О схимонахе Серафиме

Схимонах Серафим (в миру Семен Иванович Шевченко, Харьковской губернии, из малороссов) прибыл в Фиваиду почти в начале основания пустыни, то есть в 1883 году, будучи 50 лет от роду. Он выбрал себе безмолвное пустынное место (Куцопья) и при помощи и содействии иеромонаха Уриила построил на нем довольно вместительную каливу с намерением жить в обществе двух-трех собратов. Ради пропитания и физических трудов он разделал себе огородец и посадил сад с плодовыми деревьями. Усерд но занимаясь умственным

молитвенным подвигом, он в то же время тело свое утомлял тяжелым земляным трудом, копаясь в огороде и саду. Своими руками он выкопал колодец, из которого поливал овощи и плодовые деревья. Так ежедневно утруждал себя отец Серафим: днем с молитвой в устах работал, а ночью с вечера совершал бдение и только к утру давал себе немного отдыха. Этот образ жизни, по словам его учеников, был у него неизменен во всю его 33-летнюю жизнь в Фиваиде. В субботу, как обычно, отец Серафим приходил в скит для приобщения Святых Таин. Иногда он оставался на бдение в скиту, иногда же тотчас после Литургии уходил в каливу и там уже в пустынной тишине всецело предавался неразвлекаемой молитве.

При отце Серафиме сожительствовал ученик его и разделял с ним молитвенные подвиги и физические труды. За все время его жительства в Фиваиде у него перебывало несколько учеников, которых он воспитывал в духе смирения, покорности и подвижничестве, предпосылая их ко Господу впереди себя. Нужно было удивляться тому, как быстро совершенствовались в духовной жизни ученики под его руководством. Он более учил и назидал их не словами, а своим примером и, благодаря своей подвижнической жизни и неуклонному исполнению заповедей Божиих, имел большое на них влиянием. Отец Серафим, будучи прост, смиренен, кроток и молчалив, обладал к тому же и любвеобильным сердцем. Он без счету раздавал фиваидцам и чужим инокам фруктовые плоды и овощи, приходящих посетителей встречал и провожал глубоким земным поклоном и оказывал им все знаки Авраамовского гостеприимства, угощая фруктами, домашним квасом, а иногда и чайком. Казалось, любви к ближнему у него не было предела, никто не уходил от него недовольным. Всех одарит, обласкает и, провожая за калитку, все кланяется почти до земли и все говорит: «Простите, простите! Спаси, Господи!» Если случалось какому иноку привести к нему поклонника, то последнего до слез трогало такое необычное любвеобильное гостеприимство отца Серафима, и он никогда уже не мог забыть такого Божия раба.