Записка об Афонской Горе и об отношениях ее к России

Константин Леонтьев

Записка об Афонской Горе и об отношениях ее к России [1]

По моему мнению, на Востоке православно-турецком у нас есть две очень важные точки опоры, созданные самой историей нашей или народом, помимо всякого прямого участия наших властей: одна Афон; другая Добруджа. <…>

Афон имеет в настоящее время для нас двоякое значение. Одно его значение – чисто церковное, православное, рассматриваемое без всякого отношения к национальности населяющих его монахов; если бы русских и вовсе не было на Афоне, если бы число и влияние их с каждым годом не возрастало, то и тогда Афон, как Святыня Православия, имел бы значение для нас, как одна из главных точек опоры православной политики на Востоке. Но сверх того Афон хотя и медленно, но видимо русеет. Есть предсказание одного недавно умершего отшельника (из болгар или греков, не помню), что на Афоне скоро будет 8 монастырей русских и один франкский (из франков, обращенных в Православие). Когда мы судим о более или менее близком будущем, тогда, чтобы не ошибиться и не попасть на ложный практический путь, мы должны брать в расчет не одну статистику данной минуты как нечто вечное и непреложное, но и то течение обстоятельств, те залоги, на которых может зиждиться будущее.

Обновление во всем неизбежно; от движения вперед, от изменений, к упадку ли они ведут или к развитию лучшего, во всяком случае устраниться нет возможности. Если мы взглянем на Афон в его настоящем виде и взглянем поверхностно, то он покажется нам вполне греческим. Зависит он в высшей инстанции от Цареградского Патриарха; в его Синоде (Протат) заседают с печатями 20 представителей 20 монастырей; из них один серб [2] (хилендарский) и один болгарин (зографский) и 18 греков. Даже Русский монастырь Св. Пантелеймона посылает туда представителем грека из своей братии, а не русского (эта крайне разумная политика русских духовников нимало не вредит русским); предоставляя грекам во всем внешнее представительство, видимое начальство, главный собор в обители и т. п., они сохраняют за собою все существенное, именно: как чрезвычайную силу нравственного влияния, так и залоги вещественной силы.

Итак, кроме Хилендаря и Зографа, все остальные монастыри имеют представителями в Протате греков; общий официальный язык Св. Горы греческий; устав, обычаи, большинство построек всё носит издревле византийский характер. Число греческих монахов далеко превосходит на Афоне число других монахов, русских, болгар, молдо-валахов и т. п. Самые богатые монастыри (Ватопед, Ивер) греческие; в штатных греческих монастырях живут самые богатые (т. е. лично богатые) монахи.

Так, например, в одном из этих монастырей есть монах, занимающий в нем один 10 хороших комнат; с другой стороны, напротив того, самые строгие подвижники, живущие в пещерах и под скалами, б. ч. греки же. Так что, с первого взгляда кажется, что за греков всё: число, административная власть, географическое положение, богатство, обычаи, язык и даже высшие образцы подвижничества.

Но это именно и есть то, что я называю обманчивой статистикой данной минуты.

Надо вглядеться глубже в течение обстоятельств и увидать, куда дует ветер.

Число. Число греков на Св. Горе не растет; а число русских с 40-х годов постоянно растет. Распространяются больше и больше в России сочинения об Афоне; с легкой руки Святогорца напечаталось у нас об Афоне сравнительно с прежним довольно много книг. С распространением сочинений и изустных рассказов о Святой Горе в народе ежегодно растет как число поклонников, так и число людей, желающих постричься на Афоне. Из каждой толпы русских поклонников найдется всегда несколько людей, которые если не остаются немедленно здесь, то уносят в сердце своем желание возвратиться на Афон уже не поклонником, а послушником; людей молодых привлекает сюда особенно то, что здесь нет женщин. Железная дорога, которая строится из Салоник к Дунаю, утроит, наверное, число посетителей русских на Афоне. Немецкие и итальянские инженеры, которые, сидя в Солуни, вероятно, презрительно думают и отзываются о русских и об Афоне или о монашестве вообще, не подозревают, конечно, что они работают для России и для монашества. Железная дорога привезет сюда, вероятно, и таких людей из России, которые с удовольствием посетят Св. Гору из одного любопытства. Но и любопытство в этом случае полезно; плоды любопытства: изучение и нередко справедливый суд; плодом изучения может быть уважение и любовь; плодом уважения и любви бывает часто возвращение к утраченной вере.

Можно надеяться, что железная дорога и др. благоприятные обстоятельства привлекут сюда не только простой народ и людей высшего (придворного и богатого) дворянства, но и многих людей среднего общества, и достаточных, и тех неимущих, но ученых, которых хорошо назвали публицисты людьми умственного пролетариата. Для Православия очень было бы полезно приобрести побольше союзников в этом классе людей, в руках которых столь часто находятся (к сожалению) печать, народное обучение и т. п. орудия силы; в этом вредном классе, которого постоянным рассадником у нас служат: обедневшее дворянство, семинаристы, таящие иногда какой-то дух демагогической злобы, даже и тогда, когда они имеют вид охранителей, дети столичных чиновников, лишенные часто всех теплых церковных и семейных впечатлений отрочества, которыми изобилуют молодые годы детей помещичьих, крестьянских и в особенности купеческих. Что касается до самого высшего круга нашего, то, во-первых, вследствие другого воспитания и лучшей обстановки в нем больше религиозных людей, чем в среде дворянского и церковно-семинарского пролетариата; а во-вторых, высший круг наш со Святой Горой уже ближе ознакомился после посещения Афона Их Высочествами Великими Князьями.

Афону посетителей умных бояться нечего. Афон вообще выигрывает вблизи. Даже и г. Благовещенский, который считается порицателем Афона, своим сочинением сделал ему больше пользы, чем вреда. Простодушные люди его и не читали; а люди, которые воображают, что все монахи либо тунеядцы, либо мошенники, либо идиоты, увидали из его статьи, что они и не то, и не другое, и не третье.

Я сам знаю пример полезного действия статьи г. Благовещенского на таких людей, которые до прочтения его книги или огулом, ничего не изучая, порицали монахов за лицемерие и тунеядство, или смотрели на них без всякого внимания, так, как смотрит приезжий на какие-нибудь старые пятна на стене постоялого двора.

Г. Благовещенский не особенно умен; он хорош лишь тем, что честен; писал, что думал. Вся книга его пропитана такой мыслью: «Для чего же эти люди так трудятся здесь; столького себя лишают, не видят женщин, постятся, копают землю, по 10–12 часов ночью выстаивают в церкви и т. д.?» Читатель, узнавая об этих подвигах не от монаха, не от писателя, известного своим Православием, как, например, Ан. Н. Муравьев, а почти от нигилиста, верит им больше и заключение выводит, может быть, вовсе не то, которого ждал г. Благовещенский, добросовестно, однако, сознавшийся, что Афон имеет в себе нечто втягивающее.

Если взять при этом в расчет еще два обстоятельства: во-первых, что нравственный и государственный разгром Западной Европы, вероятно, не замедлит обнаружиться не только во Франции, которая издавна была лишь предтечей другим нациям Запада и в худом, и в хорошем, но в Англии, Италии и Германии [3]; а с другой, что и без того уже (без тех ужасающих примеров, которые, без сомнения, готовит нам западная жизнь) общество наше в лице высших умов своих более и более начинает возвращаться к религиозности, – то духовная связь России с Афоном, как с одной из главных святынь Православия, покажется весьма крепкой в будущем.

Итак, я перечел некоторые из возможностей, могущих благоприятствовать увеличению числа русских на Афоне.