Подвиг богопознания. Письма с Афона (к Д. Бальфуру)

В своих записках, данных мне, старец отец Силуан (говорю Вам, потому что Вы его знаете, а другим нельзя говорить, он запретил) пишет: «Однажды ночью сижу я в келлии, молюсь (значит, умною молитвою — мое объяснение), и вот бесы нашли, полна келлия. Я и стал просить Господа: «Господи, Ты, милостивый, видишь, что я хочу Тебе молиться чистым умом, скажи мне, что я должен делать, чтобы избавиться от бесов?» — и слышу от Господа ответ в сердце: «Держи ум свой во аде, и не отчаивайся». Я стал так делать, и ум мой очистился, и я перестал видеть бесов»^[188].

Душа при этих мыслях смиряется и обретает покой, как и Господь сказал: «Научитесь от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим…» ^[189]

И время, и силы мои истощились. Урывками за эти дни писал я Вам это письмо — то днем, то вечером, то в библиотеке, то в келлии. Если Бог приведет нас побеседовать еще и если Вы этого захотите, то рад буду.

Сейчас добавлю только, что в подвиге нашем повседневном мы должны держаться бескорыстности, то есть хотя смысл своей жизни мы полагаем в стяжании благодати Святого Духа, однако каждый раз, подвизаясь за соблюдение заповедей Божиих, мы не должны ожидать награды, но предавать все это на усмотрение благости Божией. Опыт же показывает, что благодать приходит к нам в то время более, когда мы ее не ждем, почитаем себя недостойными ее и даже самого спасения. Но это все отчасти. Раньше я не решился бы Вам говорить и этого, потому что нужно было как-то увериться Вам сначала в том, что, перейдя в Православие, Вы именно избежали ада, нужно было сначала познать сладость рая, — чтобы воспоминанием о ней укрепляться верою и надеждою на дальнейшем крестном пути. Но Вы, дорогой, отчасти уже и познали ее; к сожалению, сомнения всякий раз не позволяли Вам достигнуть в большую меру^[190]. Мы по постоянному опыту (не единичному, а общему монашескому) знаем, что при покаянии, при постриге, при хиротонии (при причащении иногда) — посещает человека обильная благодать.

Враг сомнениями исковырял Ваше сердце и сделал его неспособным к принятию благодати^[191]. Но Вы не отчаивайтесь. Не достигли сегодня — достигнем завтра. Преткновения тоже полезны — они обогащают наш опыт. Кроме того, скажу еще, что в познании большой благодати есть много опасностей, и потому редко кому дает это Господь в начале. Дело в том, что мы не в силах удержать великой благодати, живя в телесной храмине; душа же, познавшая благодать, после, потеряв ее, скорбит смертельно и ищет потерянное с великим трудом, и болезнию, и плачем. Большинство не выдерживают этого подвига. Вспомните тысячу дней и ночей на камне в житии преподобного Серафима, читайте опять «Слово о темнице» у Лествичника и другое.

Простите меня за все, чем обидел Вас, благословите и молитесь за меня, грешного.

Недостойный иеродиакон Софроний

Письмо 8. Об умном делании

Переписка позволяет избежать поверхностного усвоения. Совет старца Силуана — лучше чисто молиться. Об умном делании. Совет старца Силуана о том, что говорить родителям. (Он же о музыке.)

Афон, 23 октября (5 ноября) 1932 г.^[192]

Христос посреде нас.

Глубокочтимый батюшка отец Давид, возлюбленный о Христе брат мой!

Благословите!

Хотя мы в переписке своей друг друга иногда предупреждаем, иногда же говорим о чем-либо с опозданием — все же по благому о нас промыслу Божию получается известная последовательность, которую если и не совсем можно одобрить — однако можно считать допустимой. В нашем разделении пространственном есть и положительная сторона, а именно та, что мы поневоле, в силу создавшихся трудных условий переписки, — поступаем вперед с некоторою необходимою медлительностию. Если бы мы с Вами жили вместе, то не удержались бы от желания все до конца переговорить, по возможности не отрываясь друг от друга, доколе не выяснили бы все нам доступное. И это было бы неполезно, потому что в духовной жизни одно поверхностное умственное усвоение чего — либо не так ценно, как закрепление постепенным, параллельным опытом жизненным. Я учитываю возможность многих Ваших недоумений еще в связи с нашими (отца Силуана и моими) письмами, но мне рисуется в дальнейшем нетрудная возможность для Вас все объяснить и понять должным образом.

Ваше последнее письмо^[193] меня глубоко порадовало очень и очень многим. Главное же тем, что Вы «намерены держаться православной веры, с Божией помощью, невзирая на все испытания, до самой смерти». Это дает возможность нам спокойнее держаться необходимой постепенности продвижения вперед в страну, которая Вам еще неведома, как опять можно видеть и из последнего Вашего письма.

Вы повторяете, что для Вас все-таки все это неясно, и что Ваше духовное выздоровление (а я бы сказал, начало оздоровления) мало что показывает Вам пока… и что Вы верите, что Бог, наконец, Имиже весть судьбами, Вас просветит. И вот, дорогой отец Давид, и я снова повторяю с глубокою верою, что «это будет», но как — этого не могу сказать.

«То, что происходит со мною теперь, могло бы происходить также и на почве католичества» (из Вашего письма). Этого отрицать я не хочу, но убежден в том, что в дальнейшем Вы увидите, что вступили на путь истинный и совершенный, а сколько Вам удастся пройти по нему — это в руках Божиих; это зависит также от веры нашей и меры смиренного подвига.

Вы очень любезно предлагаете мне в целях более глубокого понимания Вашей душевной борьбы поближе познакомиться с некоторыми житиями новоканонизированных святых Католической Церкви. Вообще я, быть может, не отказался бы от этого, но в настоящее время для меня это является неосуществимым, потому что я, крайне слабый здоровьем вообще, теперь еще более изнемог и уже не нахожу сил ни на что, кроме служения литургии и исполнения моего послушания. Остальное время провожу в постели от изнеможения. Но я надеюсь на милость Божию, что снова оправлюсь.

Теперь перейдем к тому, что необходимо Вам. Ваше письмо старец отец Силуан прослушал с большой радостью и вниманием. Чтение (с объяснениями) заняло два часа времени. Он молился о Вас. Вечером с определенностью, не допускающею возражений, повелел мне написать Вам, что Вам в настоящее время совершенно неполезно занимать свой ум мыслями о разницах и сходствах между Церквами Православной и Католической, но, отложив об этом всякое помышление, — иметь ум свой чистым в Боге. Сам я еще не решился бы говорить Вам об этом, но раз повелел старец отец Силуан, то счел должным сделать.

Внимательно прочитав все написанное Вами о молитве, мы увидели, что Вы еще не имеете понятия об умной молитве. Меня это несколько удивило теперь потому, что из имеющихся у Вас книг («Лествицы», Исихия Иерусалимского, Нила и Филофея Синайских) Вы могли бы уже многое уразуметь; но Вы их или не прочитали внимательно, или не поняли (то и другое возможно).

Умное делание — есть центральное в действительной монашеской жизни. К великой скорби, оно находится сейчас в крайнем упадке. Нет более высокого и совершенного делания духовного, но зато нет и более трудного подвига. Это — крест, тяжелый даже для сильных (но и блаженный). Духовная молитва — по слову преподобного Нила Синайского (§ 50) — есть то, из-за чего ведется вся брань между нами и демонами^[194]; он же (в § 146) называет ее страшной и преестественной, молитвой в Духе и истине, и говорит, что уму, страстному и нечистому, не принесет пользы напряжение или приноравливание себя к ней^[195]. Однако, как я Вам писал раньше (в прошлом письме), особенность Вашего положения понуждает нас несколько к такому в обычном порядке недолжному забеганию вперед. По совету святого Григория Синаита, всего лучше держаться средины — то есть во всем меры, постепенности, своевременности^[196].

Я уже написал Вам несколько слов предварительных об умном делании. Это приникновение умом — вниманием к внутреннему человеку — в сердце, в глубину его. Теперь добавлю (дабы Вы яснее поняли слова старца отца Силуана о чистом уме), что это приникновение совершается с повторением постоянным одной и той же молитвы Иисусовой «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» с низведением ума в глубину сердца, причем ум должен быть совершенно свободным (чистым) от всякого помысла — от всякого представления чего — либо вещественного (предмета, цвета, формы).