Дневники св. Николая Японского. Том III

О. Николай Сакураи просит прибавить две ены Поликарпу Исии, катихизатору в Ваканай, ибо–де женился, и я обещал сие, коли женится. Ладно.

24 января/5 февраля 1897. Пятница.

Иван Акимович Кавамото, инспектор Семинарии, приходил, говорит:

— Врач один, знакомый мне (больше, впрочем, понаслышке), предлагает испробовать у нас, в Семинарии, изобретенное им средство против «какке».

— А в чем оно состоит?

— Не знаю; он даст наставление повару, как готовить пищу.

— Если секрет его должен быть известен повару, то тем больше он может быть известен нам. Пусть он яснее выскажется. Конечно, хорошо бы иметь средство против этого ужасного бича — «какке». Но из того, что сам Император подвержен ему, можно ясно видеть, что радикальное средство, сколько ни ищется, не найдено. Потому нужна осторожность с новыми средствами. Допустить испробование их можно только с тем, чтобы наперед были уверены, что они ни в каком случае не принесут вреда, если б и не оказали пользы.

Еще Кавамото говорил, что некоторые из учеников Семинарии замышляют уйти. —

— Кто?

— Таномоки, Асано, Кумагае.

— Вот рад был бы, если б они сделали это! Ни к чему не годные! Особенно первый; если б и дотянул до конца курса, на службу Церкви его, по негодности, употребить было бы нельзя.

— Об Юаса говорят тоже.

— Я ему несколько раз сам советовал перейти куда–нибудь в светское училище. Последний раз в сентябре прошлого года очень настоятельно и убедительно делал то, но он чуть не расплакался, с пафосом уверяя меня, что у него самое определенное и единственное желание — служить Церкви. — Если уйдет, не жаль; потому что, на мой взгляд, в нем мало церковного настроения. Вообще, всякий нежелающий может уйти. Нужно наблюдать только, чтобы это изменническое настроение не переходило от одного к другому, не было заразительным, потому что у нас в школе есть и истинно настроенные к служению церковному, вроде Петра Уцияма, которого отец, хотя еще и язычник, при самом рождении наименовал Петром и другого имени ему не дал, также с самого рождения определил воспитать для Церкви, — и вот приготовил его так, что он вошел в Семинарию одним из лучших, как и ныне есть, разделяя в то же время со всею искренностью детского сердца желание отца быть приготовленным на служение Церкви.

Отслужили торжественную панихиду в Соборе по Ахиле Кису, которому сорок дней со смерти. Замечателен особенно тем, что пожертвовал сто пятьдесят ен на постройку Собора, выше каковой цифры еще ни один жертвователь в Японской Церкви не выходил.

Был Владимир Васильевич Сахаров, инженер путей сообщения из Владивостока; приехал посоветоваться с окулистами касательно болезни жены: он нечаянно, ложась в вагоне на верхнюю койку, ногой ударил по глазу ее, лежавшую в нижней койке, и она этим глазом не видит, хотя по наружности это незаметно. Господи, какие только случаи несчастий бывают! И как от них уберечься! Именно юдоль печали и плача наша земля!

25 января/6 февраля 1897. Суббота.

О. Симеон Мии пишет: христиане Таиза просят катихизатора; хочет послать Павла Оонума, учителя церковного пения, но могущего проповедовать. Кстати, в Миядзу очень желают поучиться пению, — так будет полезен и им. Хорошо.

Извещает еще о. Мии, что желающий изучать православие в Оцу продолжает слушать вероучение, для чего два раза проезжал в Кёото к о. Мии, который, с своей стороны, три раза посетил его в Оцу. После похорон матери Императора, о. Мии собирается в Мива, чтобы устроить там молитвенный дом. Пишет, что, вероятно, в церковном доме будут помещены несколько гостей, по случаю съезда на похороны множества официальных лиц; сетует, что им, жителям Кёото, но не улиц, по которым назначено пройти похоронной процессии, почти невозможно и видеть похорон, по причине разных стеснений.

Была Агафия, жена Иустина Исивара, члена Парламента, который ныне на похоронах Императрицы в Кёото: больше десяти лет с нею не виделись; но христианство, как видно, хранит крепко, также и дочь ее Варвара, ныне жена врача; живут ныне Иустин (не во время заседаний) с Агафией и Варвара с мужем, обе семьи, в Танеба, недалеко от Кёото: первая — в Кавабе–иура, вторая — в Яги, между Сонобе и Камеока.

26 января/7 февраля 1897. Воскресенье.

За Литургией диакон Андрей Метоки рукоположен во иерея для того, чтобы взять на себя приход о. Феодора Мидзуно.

После Литургии о. Павел Савабе имел совещание с старшинами тоокейских приходов — убеждал их действовать на христиан, чтобы усерднее ходили в Церковь. Очень он ныне в ударе. Но чуть ли это не вспышка последнего пороха! Жаль, что целых двадцать лет он был не со мной, а или в стороне, с о. Анатолием, или и против. Сколько бы пользы он мог принесть!

Был христианин из Такасимидзу, хвалил Василия Ивама; был другой из Морияма — не хвалил катихизатора Моисея Касаи: «Есть–де новые слушатели, а он все живет в Сукагава, где слушателей нет, и не хочет знать Морияма». Сказал я, что напишу о. Титу Комацу побыть у них и направить катихизатора, как должно. Но видно, что Касай, кроме молодости, еще неразумен и расположен вздорить с христианами своего прихода.

27 января/8 февраля 1897. Понедельник.

В классах занятий не было: день похорон в Кёото матери Императора. Телеграфные известия о похоронах получены: великолепие необычайное; везли Императрицу три вола, которым за это отныне даровая трава на императорском пастбище во всю жизнь; колесница издавала звуки наподобие мычанья волов, — «очень жалостные», по выражению телеграмм; но колесницу между тем не пощадят, а сожгут, иначе призовет скоро другого покойника себе; по этой причине все похоронные колесницы жгут, оттого так трудно было найти ясные указания, как построить колесницу.

Фома Михора, ныне (за болезнью Ильи Танака) первый ученик седьмого класса Семинарии, приходил проситься в академию. Нельзя: малоспособен, да и достаточно ныне пока академистов. Говорил я ему, что когда построена будет Сибирская железная дорога, тогда служащие Церкви здесь могут быть отправляемы в Россию для поклонения Святым местам в ней, для ознакомления с церковным бытом русских в подражание себе. Будет дешево, и времени не потребует много; месяца в два можно будет совершать путешествие, вполне достаточное для посещения Киева, Москвы, Петербурга… Пусть имеет это в виду для себя; пусть посетит Россию со временем в сане иерея, чтобы быть желанным гостем русских иереев…

28 января/9 февраля 1897. Вторник.

О. Феодор Быстров пишет, что опять собираются сюда о. Сергий Глебов и диакон Дмитрий Константинович Львовский. За последнего спасибо: порядочно пение в Церкви, значит, и дальше будет обеспечено; и первый — что ж! Пусть идет; по крайности, хороший священник в Посольской Церкви будет, а может что и для Миссии сделает.

29 января/10 февраля 1897. Среда.

О. Николай Сакураи валяет отличное письмо: крестил, мол, шесть человек, в том числе из протестантов двое; протестанты в упадке, католики тоже (что, вероятно, те и другие пишут о нас); думаю, «что за праздник»? А тут же в конверте и комментарий: отдельно, на трех листах, расписание дороговизны жизненных вещей, как–то: табака и прочего, и просьба прибавить содержание. Как бы не так! Получает двадцать пять ен в месяц, из них пять ен выпросил недавно; да дорожные всегда до последней мелочи; да священником ему — жить недавно, да священник ленивый. Отказано; пусть–де, если мало, добывает от своего прихода.

О. Сергий Судзуки пишет из Оосака, что Павел Окамура туда не нужен. — Да и куда он нужен! Просто не знаю, что с ним делать. Прослужил катихизатором двадцать пять лет и всегда был самым плохим, а ныне совсем уж ни на что не годен — не по старости, а по лености и отчасти болезненности; болезнь же — последствие венерики, добытой им, когда служил солдатом, оттого и дети него все полубольные. Но как и бросить сего несчастного? Кроме двух девочек здесь в школе, дома у него целых три девочки, мал мала меньше. Дать ему в пенсию нынешние шестнадцать ен в месяц нельзя — трудным прецедентом было бы для Церкви; дать полпенсии — пять человек — с голоду помрут. — Вот комиссия–то — иметь все время дело почти исключительно с людьми самого низшего разряда, если не по поведению, то по способности! Сегодня один бедняк–христианин, ученик какой–то школы, приходил — клянчил довольно нахально помощи ему на ученье: «пойду, — говорит, — к симпу; если он воспитывает дураков (бака–о ясинау), то не может не дать мне пять ен» (которые, действительно, и выклянчил).