Счастливые сны. Толкование и заказ (СИ)

Когда смотрел на руки — сознание переменилось, но не дали мне углубиться, запутали содержанием (фабулой). Совсем не так, как в том сне, с сознанием полного дня и силы, независимой от сна! Ясней и независимей, чем наяву, потому что наяву мы зависим. А там я был свободен, сохранял память и не отделял себя от видения, материала, на котором и из которого состоим. Видимо, если исчезают части, ткань путает, путает — это лишь ступени к ясной яркости, которая неизменна. Надо было не обращать внимания на вокруг, только на ладошки смотреть бесстрастно. Бесстрастно!!!

Вот и в тот раз, как радость обуяла, ^к сразу потяжелел, сила непреодолимая вниз потянула и опустился на теплый камень асфальта. Понял я, что к нашей жизненной темнице нас чувства приковывают! И чтобы на свободу выйти, найти выход из положения — надо от чувств отказаться. Только как это сделать? — думаю, вот беда! Мы не Будды, с бесстрастием плоховато...

А тут дочка моя чуть меня не угробила.

Катин сон в ночь на день рождения.

Идет по дорожке и видит домик. Из домика выходит маленький папа-гномик. Берет его и кладет на ладошку. Видит руки (как на портрете). Кладет папу-гномика в кармашек и входит в словарь. Перепрыгивает через слова. Какие — не видит. Тогда папа-гномик говорит, что она перепрыгивает через те же слова, что в предыдущем сне. Тут Катя вспоминает, что и это сон, и спрашивает: "Как твое имя?" Бах! Слышит выстрел, и папа-гномик падает в карманчике. Катя берет его на ладошку, все становится белым, и маленький папа выздоравливает, но не полностью, не совсем. "Не могу вспомнить имя свое", — так говорит. Тут Катя сразу проснулась.

Когда себя вспомнишь — другим становишься.

Хорошо, что проснулась, я после ее не ругал, но объяснил, как мог, ни в коем случае нельзя было имя спрашивать у меня маленького, потому что большой оттого мне мог выйти вред. А я и так болел и еще не оправился как следует.

Что меня больше всего поразило в те краткие мгновения ясности во сне — это безучастие к нашему дневному ужасу, к заботам и страхам. Меня потом даже сомнение стало брать, в отношении того, кто я, на самом деле? Может, во сне вовсе и не я это? Хоть помнил все как наяву, отчетливо, а не волновала ни старость, ни смерть тела, ни что будет дальше... Наяву так редко бывает. Какой же из этих двух Я настоящий? Сразу и ответить не мог, но больше мне нравилось быть таким, каким я во сне оборачивался: возможности совсем другие. Никто тебя не остановит, не спросит бумагу, разрешающую жить: любое место себе выбирай и границы пересекай беспрепятственно. Я, когда стал все чаще сознание удерживать, входя в грезу, решил даже на время главную свою цель отодвинуть и этих новых возможностей попробовать. Вот, думаю, я уже немного приспособился в сон с дневным чувством входить, и во сне внутри научился выныривать из-под беспамятства — так надо бы мне своих родных, маму и товарищей милых прежде всего повидать. Раз наяву мне чинят препятствия, я через грезу проскользну, а своего достигну, тут, думаю, меня никакая жизненная пакость ле остановит. Я, конечно, по наивности так думал, и после обнаружилось, что в том ошибался я крепко, однако сперва все шло хорошо.

Конечно, география во сне не та, она только по смыслу недоступности схожа. К примеру, жизнь наша как бы на две половины разделена на Земле в дневное время, на КАПЛАГ и СОЦЛАГ, между которыми протягивается невидимый Железный Занавес. А во сне ты этот занавес видишь воочию. Другое дело, что отделяет он от тебя не только родных и близких, не отчизну, а под покрывалом отчизны как раз и скрывается та самая страна тайны, в которой прячется незаметный выход к Свободе. Так что я вовсе от главной цели и не отошел ничуть, стремясь к встрече с родными мне людьми и с Родиной, так только думал, не понимая сути происходящего. Понял я это много позже, а тогда стремление было простое — добраться, сохраняя себя, до того места, где ждут тебя, и наружу из сновидения вышагнуть, а после тем же путем — назад вернуться, в то место, где покоится окоченевшее от сна тело.

Во сне, конечно, не только не так видишь всю географию, а и освещение совсем другое, дрожащее освещение, будто от всякого кусочка и краешка свет бежит. Я себя не растрачиваю и стараюсь не испытывать лишних чувств. Лечу, как обычно (я уже приспособился во сне летать), руки замком под коленками, и напряжением спины себя от земли отрываешь, потом уже легче, когда летишь. Лечу в сторону своей отчизны. Небо — пустое. Солнце сверкает оттуда мне прямо в глаза, вовсю сверкает. Только заслоненное этим сверканьем проступает, вижу отчетливо, темное пятнышко на этом солнце. Однако особого внимания я на это не обращаю. Лечу высоко и так явственно, сознание-то дневное, отчетливое, начинаю удивляться... странно, страшно... Как наяву и сомнения дневные: мол, как это я лечу, так высоко, когда вроде не должен По Законам Физическим? Только так я стал задумываться — тут же вниз потянуло, и солнце стало закатываться, будто вечер... И сознание, как перед засыпанием, начи.нает мутиться... Ничего не мог поделать и заночевал я в каком-то странном месте по дороге. Ничего, думаю, передохну и дальше двинусь... И, правда, будто переночевал я, а утром поднялся в каком-то домишке деревянном и вновь очнулся: знаю, что сплю я, во сне со мной сейчас это приключение происходит, и надо поосторожней с чувствами, а то вмиг сознание помутнеет... Выхожу из домика, смотрю вверх, чтобы взлететь, а над домиком сетка натянута. Перелезаю из этого домика в другой, и там сети натянуты. Хозяйственные какие-то повсюду над домами. И ни души человеческой в округе нет!

Возвращаться в старый дворик, откуда я прилез и где ночевал — не хочется... Чего вроде лез, если везде сетки? Удобней, дураку, показалось взлетать, вспорхнуть рассчитывал, что будет легче. Вроде удобней тогда показалось, удобней взлететь... А небо синее...

Поднялся я на крышу, осторожно ступая по дощечкам, чтобы не проломить мне чужой ихней крыши, и разорвал вначале одну, а потом вторую сеть (две было), и в дыру поднялся, взмыл и полетел дальше...

И вот чем ближе я к солнцу подлетаю, тем сильней боковое сияние становится, а на самом круге — чернота! Как в затмение! Ну, думаю, небось граница уже должна быть вот-вот. И мне ясно, отчего середина солнечная черным заслонена, и только по бокам брызжет ярко лучами. Это злая сила, похитившая наше солнце, на нем обосновалась и его заслоняет. А корона сияет по-прежнему, прямо вспыхивает светом. Не огнем, а Светом... Так я подумал и чувствую, пересек я границу. А как пересек я, стало мутиться у меня в голове, стал я сознание утрачивать. Оборотился назад, а позади меня тяжкая завесь железная с неба до земли спускается. С той стороны, когда летел,— невидно было... Утомился я, сознание как могу удерживаю, устал, лечу совсем низко, 2 — 3 метра над поверхностью, и так тянет вниз к земле, что сил нет. Позади вдруг румын оказывается, румынский еврей, и вроде возле меня бесом шестерит, даже слово родилось для него: денщик, И никак мне от его присутствия не избавиться, лечу едва-едва, вот-вот опущусь. И сознание совсем гаснет, тускнеет... пока совсем не заволокло беспамятством, и меня разбудили...

Я в тот раз не понял многих смыслов этого сна. Увлечен был усилием, очень хотелось добраться до своих, друзей любезных, пусть в сновидении, а пообщаться, потолковать...

Стал пробовать, а никак не очнуться, пока однажды, опять вроде распахнулось окрест меня расстояние во все стороны и себя я вмиг вспомнил. Озираюсь и думаю, как же мне добраться до любезных пределов моей России. И не пойму, в какую это сторону двигаться. Вокруг поезда, пароходы; люди едут, плывут, летят на самолетах и не знают, не видят, так же как я, не могут увидеть обернутой Железным Занавесом моей отчизны, если только случайно (так вдруг я осознал возможность) не повернется земная ось. Что и вышло, когда я эту возможность осознал и успокоенно стал ждать. Повернулась ось и тогда увидел я, как в гору со всех сторон бредут, как заведенные, и не быстро, бредут люди, серые одежды и лица серые, будто в кинофильме "Метрополис". Бредут и нет им конца.