Наступление продолжается
Наступление продолжается читать книгу онлайн
…Пройдены многие фронтовые дороги, что ведут на запад. Позади Волга, курские степи, брянские леса. Уже за Днепром, по украинской земле, очищая ее от врага, идут бойцы. С ними, воинами нашей прославленной пехоты, мы встречаемся на страницах этой книги в тяжелом ночном бою среди лесной чащи поздней осенью сорок третьего года где-то западнее Киева и расстаемся солнечным летним утром далеко за пределами родной земли, в горах Трансильвании, где они продолжают победный путь.
Все три повести сборника («Знамя», «На поле Корсуньском», «Здравствуй, товарищ!») как бы продолжают одна другую, хотя каждая из них является самостоятельным произведением, а две последние объединены общими героями.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Святой Вонифатий, спаси и помилуй, загонят всех в колхоз! — заохал сосед, стоявший возле Диомида.
— Прятать, прятать нужно все! — вторил другой.
Соседи заговорили наперебой:
— Что делать, что делать? Господи, помилуй…
— А ведь ходил слух, что они нам боярскую землю отдадут, как в России.
— Жди, как же! Еще и нашу заберут в колхоз!
— А что такое колхоз?
— Ой, увидим, увидим, не возрадуемся…
— Обождите, — вмешался наконец Стефан. — Я спрошу…
Федьков все еще рылся в повозке.
— Василе! — несмело окликнул его Стефан.
— Чего, Степа?
Кое-как Стефан объяснил, в чем дело.
— Ерунда! — без размышлений решил Федьков. — Не может быть такого приказа. Напутали вы чего-то. Так и скажи своим соседям. Понял?
— Ынцелес, ынцелес! [21] — обрадовался Стефан и поспешил к калитке, но на полпути вернулся и позвал Федькова за собой. Он хотел, чтобы русский объяснил сам.
У соседнего дома людей было уже больше, чем несколько минут назад. Слышался тревожный говор. Когда подошли Федьков и Стефан, голоса разом смолкли.
Взяв из рук Диомида бумажку, Стефан протянул ее Федькову. Тот отмахнулся от нее, положил руку Стефану на плечо:
— Растолкуй. Пусть не паникуют.
Стефан, как смог, перевел односельчанам его слова. Крестьяне выслушали, но не расходились, словно ждали еще чего-то.
— Вот темнота! — посмеивался Федьков. — Брехне какой-то поверили!.. Да что это за бумажка? Дай-ка погляжу! — Он взял у Стефана желтый листок.
У калитки им встретились Гурьев и Опанасенко, только что вернувшиеся из кооператива.
— Товарищ старший лейтенант! — доложил Федьков, когда они втроем вошли в хату. — Там местный народ растревожился, отберут, мол, у них все. Я с ними провел работку, что брех это. Какая-то бумажка их попутала. Вот. — Он протянул желтый листок. Гурьев внимательно рассмотрел его. Странно: на листке — только румынский текст. А подобные приказы имеют обыкновенно и русский.
— Ну и как, Федьков, поняли тебя местные?
— А как же? — голос Федькова звучал уверенно. — Меня хоть кто поймет.
Гурьев положил листок на стол:
— Что здесь написано?
Илие нагнулся к светильнику и стал, медленно шевеля губами, читать про себя. Лицо его мрачнело. Дочитав листок до конца, он, ни слова не сказав, передал его Матею.
— Да о чем же там? — снова спросил Гурьев. Старик словно не слышал.
Гурьев с нетерпением повторил вопрос.
— Момент, пожалуйста…
Не веря своим глазам, Матей читал:
«Запрещается: продажа и передача другим лицам разного рода скота, сельскохозяйственного инвентаря, а также различного рода сельскохозяйственных продуктов, а также запрещается убой скота и птицы — впредь до определения имущества, подлежащего передаче в общественную собственность.
Учет имущества, подлежащего передаче в общественную собственность, производится особым распоряжением.
Лица, укрывающие вышеуказанное имущество от учета, а также уклоняющиеся от передачи его в общественную собственность, подвергаются строгому наказанию вплоть до долгосрочных принудительных работ и конфискации всего имущества».
Внизу стояла подпись:
«Советский военный комендант».
Недоуменно посматривая то на бумагу, то на Гурьева, Матей пересказал ему содержание прочитанного.
«Неужели и Матей и Илие поняли неправильно? Нет. Не может быть. Оба грамотные…» Решительным жестом положив ладонь на желтую бумажку, Гурьев твердо сказал:
— Фальшь!
Лицо Илие просветлело. Тыча пальцем в странный приказ, он стал что-то оживленно толковать Матею.
— Откуда взялась эта бумажка? — спросил Гурьев Федькова. Тот рассказал.
«Как быть? — Гурьев почувствовал себя в затруднении. Они не обязаны ввязываться в эти дела. — Но разве можно не вмешаться? Ведь на всю нашу армию тень от этой бумажки падает. Докладывать о происшествии здесь некому, надо решать самому…» И Гурьев после недолгого раздумья твердо сказал:
— Идем в примарию. Надо до конца разобраться.
— Выходит, мы вроде комендатуры? — Федьков оправил гимнастерку.
— Приходится, раз в такие места заехали.
Гурьев пригласил Матея сопровождать их.
— Как толмач? — догадался тот. — Бун, бун!
Видя, что старик собирается тоже идти, Дидина подбежала к нему и что-то торопливо, умоляюще зашептала, подергивая его за рукав. Но Илие сердито отмахнулся.
По безлюдной улице, потонувшей в синеве позднего августовского вечера, вспугивая рано улегшуюся деревенскую тишину, двигалась целая процессия. Впереди почти бегом поспешал Диомид. За ним шли Матей, Гурьев, Федьков, снова завладевший карабином, и Опанасенко. Степенно ступал молчаливый Илие, а следом тянулись, не решаясь идти рядом с русскими, несколько селян — соседей Сырбу, желавших лично убедиться, что офицер прикажет примарю считать страшный приказ недействительным.
На ходу оборачиваясь к Матею, Диомид о чем-то с горячностью толковал, часто повторяя: «дракул», «примария». Этот маленький взбудораженный человек, вероятно, ругал тех, кто привез в примарию переполошившую всех бумагу.
В примарии не было видно ни огонька. Илие поднялся на крыльцо, неторопливо, но сильно постучал в запертые двери, крикнул:
— Памфил! Дескиде! [22]
За дверью послышались шаркающие шаги, брякнул засов. На пороге показался сгорбленный босой старик в длинной посконной рубахе. Он с испугом посмотрел на офицера и поспешно поклонился ему. Гурьев спросил:
— Где примарь?
— Ундэ есте примар? — повторил вопрос Матей.
— Ла каса, ла каса! — засуетился Памфил.
— Дома? Позвать его сюда! — распорядился Гурьев.
— Момент, момент! — Памфил скрылся в сенях и тотчас же вернулся с зажженной лампой в руке.
Вслед за Памфилом все стоявшие на крыльце, кроме Диомида, который, как только приблизились к примарии, вдруг потерял всю свою бойкость, вошли в большую комнату, перегороженную барьером. За барьером стояло два стола: один под клеенкой, закапанной чернилами, видимо, стол писаря, и другой, покрытый зеленым сукном, наверное, стол самого примаря. Над этим столом висел портрет короля. Висел он несимметрично, в сторонке, и рядом виднелось светлое прямоугольное пятно. Наблюдательный Федьков обратил внимание на это:
— Антонеску сбросили, а Михай еще болтается!
Поставив лампу на барьер, Памфил торопливо вышел.
Вскоре он вернулся: примаря дома нет и где он — неизвестно.
«Прячется!» — догадался Гурьев и попросил Матея: пусть Памфил подробно расскажет, кто и когда привез фальшивый приказ.
Оказалось, что желтые бумажки передал примарю русский офицер. «Может быть, тот майор, у которого я только что был?» — предположил Гурьев.
Памфил подтвердил: да, передал именно тот офицер, который остановился в кооперативе.
«Что делать?» — Гурьев в напряжении стиснул губы. Конечно, можно и ничего не делать — переночевать и утром ехать дальше. Никто не обязывает разбираться. Но разве можно остаться в стороне? Как эти липовые приказы к майору попали? Случайно? А если нет? Может быть, и майор — не майор? Однако документы у него в полном порядке… Почему он заминал разговор о прошлых боях? И участвовал ли он в них? Темноватый человек. Задержать его? Но так просто он не дастся. С ним — два автоматчика… Да и вдруг — свой?
Гурьев в боевой обстановке обычно своевременно умел находить ту грань, где кончалась выдержка, осторожность и могла начаться медлительность, нерешительность, и никогда не переступал этой грани. Но то было в бою. А сейчас нащупать эту грань куда труднее…
В тот самый час, когда три однополчанина сели с хозяевами за стол в хате Сырбу, Петреску, приказчик сельского кооператива, закрыв лавку и забрав из кассы дневную выручку, вернулся домой. Он жил там же, где и торговал: из лавки в квартиру вел прямой ход. Петреску давно овдовел. Сейчас в доме, кроме него, никого не было; старуха соседка, ведущая его хозяйство, ушла, приготовив ужин.
