Наступление продолжается

— Позвольте, господин начальник, попросить ваших людей помочь мне, пока есть время, управиться с товаром?

— С каким товаром?

— Овчины. Кооперативные закупки… — Марчел открыл шефу замысел отца.

— Ох, эти мне коммерсанты! — расхохотался тот. — Из всего выгоду извлекут! Ну, хорошо. Ребята тебе помогут.

Вместе с двумя молчаливыми верзилами в русских гимнастерках Марчел вышел. Через несколько минут вернулся. Помогавшие ему остались во дворе.

— Все в порядке, господин начальник!

— Благодари меня! — осклабился шеф.

— А ну, пошли! — решительно сказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Все трое направились через площадь к лавочке. За ними от примарии потянулись селяне.

— Будьте начеку, — на ходу предупредил Гурьев своих спутников.

Отворявший калитку солдат испытующе посмотрел на нежданных гостей и, чувствовалось, нехотя пропустил их. Бросив торопливое: «Один момент!», быстро скрылся в доме.

— Ждите здесь! — приказал Гурьев Федькову и Опанасенко. Следом за солдатом поднялся на крыльцо и в дверях лицом к лицу столкнулся с майором.

— Что стряслось, старшой? — спросил тот, бросив взгляд на солдат Гурьева, остановившихся у калитки. Из дверей дома выглянули два солдата с автоматами. Майор обернулся к ним, словно безмолвно приказывая что-то, и они встали возле него.

Вытащив из кармана желтую бумажку, Гурьев показал ее майору.

— Ну и что? — с пренебрежением скривил губы тот.

— А вы знаете, что это за приказ? — спросил Гурьев. — Всё село переполошилось. Говорят, вы его привезли.

Он пристально следил за лицом майора, но оно оставалось внешне спокойным, чуть насмешливым. Лениво-снисходительно майор ответил:

— Приказ этот мне в комендатуре дали, попросили по пути сюда подкинуть. А что в нем — не знаю. Путают чего-то…

Майор казался невозмутимым:

— Плюнь, старшой, на все эти дела, иди ложись спать. А утром, старшой, заезжай пораньше…

«Не может наш человек к такому делу безразличным остаться. Что он меня — «старшой» да «старшой»… Нашел словечко, старается на своего походить… Но как задержать? С наскока не возьмешь, — пронеслось в голове. — У них два автомата, у нас — один карабин. Надо выйти и сообразить побыстрее, как быть».

И он сказал:

— Ясно, товарищ майор. Спокойной ночи.

— Спокойной! — бросил тот.

— Майор — фальшивый! — сразу сказал Гурьев Федькову и Опанасенко, как только они вышли на площадь. — Федьков с карабином — к воротам! Опанасенко…

Но в эту секунду ворота кооператива распахнулись и из них на площадь вырвалась пароконная повозка.

— Стой! — крикнул Гурьев, выхватывая пистолет, но повозка уже прогромыхала мимо и скрылась за углом.

«Упустил!» — ругнул себя Гурьев.

— Трофим Сидорович! — рванулся Федьков. — На коней! В догон!

— Ихни кони швыдче. Не догнать все одно, — сказал Опанасенко.

Подбежал Матей:

— На гора! На страда! — он возбужденно махал руками, показывая куда-то в темноту.

— Ведите! — крикнул ему Гурьев, поняв Матея с полуслова.

Тот ринулся в проулок, Гурьев и солдаты — следом.

На бегу Матей успел объяснить: те, на повозке, убегают в горы, больше некуда. Сейчас, по мостику на окраине, переедут ручей. А дальше их путь пойдет петлями, вдоль ручья. А ручей — вот он, на задворках. Совсем близко. Пожалуй, можно успеть перехватить.

Пробежали проулок. Перемахнули через каменную ограду. Спотыкаясь не то о тыквы, не то о камни, путаясь в ботве, промчались по огороду. В темноте впереди шумел ручей. Матей, что-то крича, вбежал в него. Гурьев не отставал. Холодная вода сразу хлынула в сапоги. Поскользнулся на каменистом дне. Падая, схватился за карман гимнастерки: не промочить бы партбилет и карточку Лены. Но устоял, не упал. Минутой позже они уже карабкались вверх, цепляясь за ветви, натыкаясь на колкие кусты.

Вот и дорога. Все слышнее цокот копыт по камням.

Федьков выбежал на середину.

Повозка с громом налетела на него. Он кошкой отскочил в сторону. Всхрапнул распаленный конь — Федьков ухватился за узду. Но в ту же секунду его отшвырнуло, он упал.

Взвизгнули по камням колеса. Затрещали кусты. Один из ехавших сорвался и с воплем покатился вниз, к ручью.

Каким-то чудом удержавшаяся повозка мигом развернулась, помчалась обратно.

«Может, хоть этого настигнем!» — Гурьев, пробивая заросли, бросился вниз, в темноту, где шумел ручей. Федьков, в одно мгновение оказавшийся рядом, щелкнул кнопкой фонарика. Гурьев остановил его:

— Пулю приманить хочешь?

С треском продираясь сквозь кусты, сверху, пыхтя, спустился Опанасенко, за ним, возбужденно выкрикивая что-то, — Матей.

Держа пистолет наготове, Гурьев, присев, крикнул в темноту:

— Эй, выходи!

Несколько раз повторил он свой призыв, без особых, впрочем, надежд получить отклик. И ответом действительно было только молчание. Да ручей журчал по особому звонко, как он может журчать только в ночной тишине.

— Не успели их на месте ущучить! — с досадой пробурчал Федьков, и Гурьев в этих словах почувствовал упрек себе.

Федьков предложил:

— Пальну-ка я вдоль ручья, по кустам.

Гулкие выстрелы раскололи тишину ночи. Но лишь эхо отозвалось.

Некоторое время выжидали: не хрустнет ли ветка, не стукнет ли камешек, не плеснет ли вода? Но все было тихо.

Искать в густой тьме, среди плотно сцепившихся кустов, было бесполезно. Да и едва ли тот, кого они хотели найти, остался поблизости.

— Что ж, вернемся! — поднялся Гурьев. Пытался утешить себя: те, трое, хотя и не пойманы, но разоблачены. Задержать их было не так-то просто. Но как все же обидно, что не удалось! Каких-то секунд, может быть, не хватило.

У примарии все еще слышался говор. Большинство селян, от греха подальше, уже разошлось по домам. Но несколько человек — те, что похрабрее и полюбопытнее, — остались. Среди голосов выделялся голос Илие: старик растолковывал что-то.

Гурьев и те, кто был с ним, подошли к крестьянам. Те сразу замолкли в ожидании.

«Немногие же на площади остались, — отметил Гурьев, — а ловить — так всего один Матей с нами побежал. Мало еще знают нас. Ну, да узнают. И поверят. Ведь и для этого воюем…»

— Скажите односельчанам, пусть спокойно идут по домам, — попросил он Матея. — А мы в кооператив заглянем. Осмотреть надо. Может, там еще какие «майоры» окажутся.

Когда Гурьев и его солдаты уже входили во двор кооператива, их догнал Матей: он никак не хотел оставлять своих новых друзей.

Посвечивая взятым у Федькова фонариком, Гурьев прошелся по двору. Видно было, что недавние гости хозяйничали здесь бесцеремонно: всюду был рассыпан овес, валялись ведра, белели черепки.

Осмотрев двор и наказав Опанасенко на всякий случай стоять на посту у крыльца и внимательно, прислушиваться ко всему, Гурьев с Матеем и Федьковым вошел в сени. Матей зажег большой фонарь, висевший на стене, поставил его на ларь.

Гурьев решил проверить погреб: за его дверью Федькову почудился шорох. Едва он приоткрыл дверь погреба, как оттуда, словно игрушечный чертик на пружинке из коробочки, сразу же высунулась, блеснув лысиной, круглая голова с мясистым носом и перепуганными глазами, а за ней показался и весь человек — толстый, коротконогий, с дрожащими коленками. Толстяк чуть не провалился от изумления обратно вниз, но удержался и затараторил:

— Мульцумеск! Фоарте мульцумеск! [24]

Несколько раз поклонившись, убежал внутрь дома.

— Кто это? — спросил у Матея Гурьев. — Почему он в погребе?

— Кооператист, функчионар, коммерчиал! — объяснил Матей.

— Приказчик, что ли?

— Да, да! Он говорит: спасибо, свобода!

В комнатах послышались громкие причитания. Оттуда в сени выбежал приказчик. Припадая на колени и хватая старшего лейтенанта за рукав и за полу гимнастерки, стал о чем-то жалобно просить.

— Что ему нужно? — спросил Гурьев у Матея.