Юго-запад

За их спинами послышался лязг железа и ровное монотонное урчание. Росс быстро обернулся. Хорошо видимый в сиренево-синих предрассветных сумерках, не более чем в ста метрах от них, на шоссе неторопливо выползал танк. Его орудие медленно и спокойно разворачивалось в их сторону.

— Русские!...

— Старостенко! — позвал Виктор. — Дай-ка парочку хороших очередей. Только повыше. Это, видать, штабники. Попробуем живьем.

— А куда мы их грузить будем, товарищ гвардии капитан? — спросил Петрухин.

— Что-нибудь придумаем... Старостенко!

— Есть парочку хороших!

Пулеметная очередь раскатисто стрекотнула в синеватой, холодеющей мгле. Виктор приоткрыл крышку люка и, когда Старостенко приложился к пулемету еще раз, теперь уже подольше, высунулся из башни, крикнул:

— Хенде хох!

На ближайшем к танку бронетранспортере загремел крупнокалиберный пулемет. Виктор, не захлопывая крышки люка, сел на свое место.

— Осколочным! — скомандовал он сержанту Беленькому. — Дипломатия результата по дала. По бронетранспортеру!..

Легонько оттеснив командира башни, Мазников сам подвел перекрестие прицела под широкое днище бронетранспортера и нажал спуск. «Тридцатьчетверку» тряхнуло, и на шоссе, там, где стоял бронетранспортер, вздыбился кустообразный столб огня, земли и дыма.

Виктор снова высунулся из башни и, сложив руки рупором, повторил:

— Хенде хох!

В ответ сухо треснул пистолетный выстрел. Пуля щелкнула в самый край башни, рядом с левой рукой Мазникова.

— Ну, л-ладно! — тихо сказал он, стиснув зубы.

В наушниках захрипел голос Петрухина:

— Да не торгуйтесь вы с ними, товарищ гвардии капитан!

— Осколочным! — жестко скомандовал Виктор. — Как говорится: если враг не сдается — его уничтожают!..

Все было закончено быстро. Три бронетранспортера — два сопровождавших генерала и тот, которому удалось вырваться из бани, устроенной головной колонне взводами Ленского и Снегиря, опрокинутые, лежали в придорожном кювете. Легковая машина дымилась, ее мотор был охвачен пламенем.

— Я сейчас, — сказал экипажу по ТПУ Мазников, решивший осмотреть бронетранспортеры и легковушку: в них могли быть какие-нибудь штабные документы.

Он, не торопясь, вылез из башни на надкрылок, спрыгнул вниз.

Почти уже совсем рассвело. Легкий ветер доносил с запада, оттуда, где «работали» экипажи Ленского и Снегиря, глухой грохот перестрелки.

Темная худощавая фигура в фуражке с высокой тульей поднялась вдруг из-за обломков легковой машины и, не целясь, выстрелила из пистолета. Виктор метнулся к бронетранспортеру. Раздалась короткая очередь танкового пулемета. Стрелял Старостенко. Фигура в фуражке, вероятно, ждавшая, когда Мазников выглянет из-за своего укрытия, дернув головой, тяжело свалилась на искореженный кузов машины.

Виктор подошел к убитому. На немце была генеральская шинель с витыми погонами и меховым воротником. В машине на заднем сиденье лежал толстый кожаный портфель желтого цвета. Виктор вытащил его, взял в левую руку. Правой, не выпуская ТТ, рывком перевернул немецкого генерала с живота на спину, достал из кармана его мундира документы. Потом осмотрел все три бронетранспортера. В них ничего не было. Обыскивать остальных убитых немцев он не стал.

Документы генерала он перелистал, уже сидя в башне. Насколько он мог разобраться, они принадлежали командиру 44-й немецкой пехотной дивизии генерал-лейтенанту Россу, «Дурак ты все-таки, генерал! — усмехнулся Виктор. — Надо было сдаваться. Паулюс сдался, Пфеффер в Будапеште тоже... Сидят теперь где-нибудь в лагере, живые и невредимые, и ждут конца войны».

— Старостенко! — сказал он радисту- пулеметчику. — Вызывай-ка Снегиря, а потом Ленского. Пусть доложат, как у них там.

Командиры взводов доложили, что немецкая колонна разгромлена. Удалось уйти только двум автомашинам вперед и одному бронетранспортеру в тылы. Потерь во взводах нет.

— Всем экипажам поменять места засад. Со мной связываться каждый час. Или в экстренном случае. — Мазников переключился на ТПУ: — Петрухин! Давай-ка обратно в посадочку, пока солнышко не взошло.

7

Командующий 6-й немецкой танковой армией СС никогда не думал, что придет время — и он будет расценивать свое поражение как победу. Но сейчас было именно так. Армия понесла потери, в сотни раз превышающие ее потери в Арденнах, отдала русским почти все пространство, захваченное за десять дней наступления, и все-таки, по мнению Дитриха, если учитывать создавшуюся обстановку, она одержала своего рода победу. Она избежала окружения и уничтожения. Такая опасность висела над ней все эти дни, и лишь отчаянное сопротивление немецких войск северо-западнее Секешфехервара, недостаточно энергичные действия русских в том районе и особенно запоздалый ввод в бой гвардейской танковой армии, которая, по странному совпадению, тоже была 6-й, — только все это, вместе взятое, позволило вывести из мешка остатки двух танковых корпусов с приданными частями.

Прошлую ночь колонны «тигров», «пантер» и «фердинандов» медленно шли вдоль берега Балатона на Фюзфо, единственный остававшийся в распоряжении Дитриха коридор. Сюда же стекались танковые полки, отходившие через Полгардь и Берхиду. Миновав Фюзфо, который почти круглосуточно обстреливала русская артиллерия, они повернули на северо-запад, на Веспрем, но в нескольких километрах от города были остановлены. Веспрем бомбила советская авиация. Невидимые в черном небе бомбардировщики шли эшелон за эшелоном, пикировали на железнодорожные составы с боеприпасами, снаряжением, техникой. Взлетали в воздух обломки вагонов и платформ, полыхали цистерны с драгоценным бензином, в длинных товарных пульманах рвались патроны и гранаты. Над вокзалом, над складами товарной станции, над приемными и сортировочными путями стояло кровавое зарево, которое было хорошо видно даже в пятнадцати километрах от города, где патрули заградотряда остановили на шоссе машину и охрану командующего армией.

Это зарево стояло перед глазами Дитриха и сейчас, колыхающееся, переходящее из оранжево-желтого цвета внизу до багрово-малинового вверху. И было еще одно воспоминание. Проселочная дорога между Лепшенью и Балатонфекаяром, разрывы впереди и по сторонам и вдруг ослепительно-оглушающий треск перед самым радиатором «опеля». Машину словно подняло на дыбы, опрокинуло, свалило в неглубокий придорожный кювет. Когда Дитрих очнулся, он даже не поверил, что не ранен. Шофер был убит осколком в голову. Неподвижно лежал на земле без сознания тяжело раненный адъютант. Возле него и возле самого генерала суетились эсэсовцы из охраны, ехавшие следом на бронетранспортере... Да, эти времена совсем не похожи на те, когда он, Зепп Дитрих, имел честь командовать личной охраной фюрера, а потом — дивизией «Адольф Гитлер». Они не похожи даже на дни войны там, на западе, в Арденнах. Но как бы там ни было, главное все-таки сделано. Значительная часть армии ускользнула из мешка, который мог быть намертво завязан буквально каждую минуту.

Новый адъютант Дитриха, самодовольный лощеный майор, до своего назначения работавший в полевом отделении гестапо при штабе армии, принес очередные боевые донесения командиров танковых корпусов. Части армии с видимой планомерностью сосредоточивались в указанных им районах. На переднем крае оставались теперь в основном только приданные дивизии, в том числе одна дивизия салашистов.

Когда Дитрих уже собирался отпустить адъютанта и перейти в комнату по соседству, в спальню, за окнами послышался тяжелый отдаленный грохот, от которого, казалось, во всем доме задребезжали стекла. Генерал поднял голову. Артподготовка? Наступление? Ночью? Но ведь до передовой сейчас не меньше сорока километров!

— Выясните, в чем дело, — не глядя на адъютанта, жестким голосом сказал он.

Тот неслышно исчез за дверью, быстро вернулся и доложил:

— Русская авиация опять бомбит Веспрем.

Дитрих взглянул на него исподлобья: