Юго-запад

— Стоп! — сказал Дружинин шоферу и, когда «виллис» приткнулся к обочине, открыл дребезжащую фанерную дверцу.

Бельский узнал начальника политотдела, доложил ему, что батальон, выполнив задачу дня, занял указанный район и сейчас, находясь во втором эшелоне бригады, здесь, в господском дворе Текереш, приводит себя в порядок, готовится к дальнейшему движению.

— Пленных тут наших обнаружили, — сказал командир батальона. — Замучены и убиты. — Он кивнул на Добродеева: — Вот старшина доложил.

Добродеев пояснил:

— На скотном дворе, товарищ гвардии полковник. Изувечены все. Многим головы поотрубали, гады!..

— Надо составить акт. Пойдемте.

Протолкавшись через толпу солдат и мадьяр, сбившихся у входа в длинный без крыши сарай, Дружинин отшатнулся. Убитые, их было человек пятнадцать, как попало лежали на грязной, смешанной с коровьим навозом соломе, босые и почти все раздетые. Их почерневшие нательные рубахи были залиты кровью, бинты сорваны с гноящихся ран. Человек семь, и среди них, судя по одному уцелевшему погону, лейтенант, были действительно обезглавлены.

— Сколько здесь, старшина? — спросил Дружинин, снимая папаху.

— Шестнадцать человек, товарищ гвардии полковник.

— Что говорят местные жители?

Старшина пожал плечами, потом повернулся к столпившимся у широко распахнутых ворот мадьярам:

— Толмач ван? [17]

Те зашептались, стали прятаться друг за друга и наконец вытолкнули вперед высокого худого старика с обвислыми усами.

— Толмач? — взглянул на него Дружинин.

Старик ответил, не отводя глаз:

— Мало русски понимаем, пан официр...

— Кто это сделал? — начальник политотдела показал в глубь коровника на убитых.

— Герман сделала, пан официр, — угрюмо сказал толмач, — утром сделала.

— Ты видел?

— Сама видел... Шандорне Илонка видел. Ковач Ференц видел...

Пожилая женщина и старик-инвалид на култышке вместо правой ноги, услышав свои имена и догадавшись, о чем идет речь, дружно и скорбно закивали.

Толмач продолжал:

— Герман кормить русский зольдат — нет, лечить — нет!.. Убивала. Топор шея рубила. Мадьяр виновата нет...

— Знаем, что мадьяры не виноваты. — Дружинин повернулся к Добродееву: — Документов никаких?

—Не обнаружено, товарищ гвардии полковник...

В Текереш подходили какие-то подразделения, в основном пехота и связисты, и многие солдаты, привлеченные толпой, задерживались возле скотного двора. Спрашивали, узнавали, в чем тут дело, возмущались и негодовали, негромко, но зло ругаясь, стискивали кулаки.

Дружинин оглядел столпившихся возле скотного двора солдат.

— Видите, что сделали здесь фашисты? Надо вам объяснять, что это такое? Правильно, не надо! Сейчас мы составим об этом акт и потом перешлем его в комиссию, которая расследует злодеяния германских фашистов. Каждый, кто хочет, распишется под этим актом. Но все мы еще распишемся вон там, — он кивнул своей круглой крепкой головой в сторону передовой. — Из автоматов распишемся! Из пулеметов! Из орудий! Так, чтобы тот, кто рубил головы нашим безымянным боевым товарищам, чтобы каждый фашист, каждый эсэсовец навсегда запомнил наши солдатские подписи! — Начальник политотдела поискал глазами Краснова. — У вас есть бумага, гвардии капитан?

— Есть.

— Пишите. Я буду диктовать.

— Одну минуточку, товарищ гвардии полковник. — Краснов развернул планшетку и положил на нее несколько листков, вырванных из полевой книжки. — Я готов.

— Пишите. «Акт. Составлен 22 марта 1945 года. Мы, нижеподписавшиеся солдаты, сержанты и офицеры Красной Армии, составили настоящий акт о следующем. 22 марта советские войска выбили немецких фашистов из населенного пункта господский двор Текереш. На окраине господского двора, в бывшем помещении коровника, нам представилась страшная, леденящая кровь картина: в длинном сарае, в грязи и в навозе лежало шестнадцать трупов советских военнослужащих. Семь из них обезглавлены ударами топора или лопаты... »

Собравшиеся около сарая слушали не шевелясь. Было так тихо, что с передовой, которая была километрах в трех отсюда, явственно доносились пулеметные очереди.

— Пишите дальше: «Местные жители сообщили нам, что немцы, отступая из господского двора Текереш, учинили над этими военнопленными зверскую расправу, несмотря на то, что они попали в плен раненными или в бессознательном состоянии. Наших товарищей варварски убивали топорами и лопатами, с них срывали повязки, им выкалывали глаза. Над свежей могилой наших славных боевых друзей мы клянемся перед родным советским народом отомстить за их мученическую смерть, чтобы никому и никогда не захотелось больше нападать на нашу Родину! Вечная слава воинам-героям, павшим в борьбе с фашизмом! Смерть немецким захватчикам! Своими подписями мы подтверждаем правильность сообщенных в этом акте сведений. Мы требуем сурового наказания всем немецким военным преступникам! »

Дружинин первым подписался под актом. За ним расписался Бельский, потом Краснов и Добродеев. Расписывались солдаты, случайно оказавшиеся около скотного двора, подходили и расписывались водители остановившихся неподалеку машин. Увидев замученных, каждый снимал ушанку, стискивал зубы и молча ставил под актом свою подпись.

— Этот акт мы размножим, — сказал начальник политотдела. — Разошлем во все роты. Опубликуем в нашей газете.

Всех замученных похоронили перед вечером. Выставив боевое охранение, Краснов и Бельский пришли на окраину Текереша, когда братская могила была уже засыпана. Командир взвода управления Чибисов прилаживал в ее изголовье пятиконечную звезду, вырезанную из латунных гильз. Чуть ниже звезды, на металлическом стержне, который она венчала, был прикреплен прямоугольный лист фанеры. На нем кто-то аккуратно и красиво написал химическим карандашом:

Здесь похоронены шестнадцать верных солдат Советской Родины.

Их зверски замучили немецкие фашисты,

22 марта 1945 г.

Вечная слава героям-патриотам!

Звезда сияла в свете заходящего солнца, как золотая. Вокруг могилы неподвижно стояли солдаты, и темные их силуэты на фоне багряного, обещавшего ветер неба были монументальны, как бронзовые изваяния.

Только на второй день после случайной встречи со своей ротой,  Виктору удалось поймать Рудакова на командном пункте полка.

Полковник в чёрной кожаной куртке на «молниях» стоял окoлo стола с бумагами и картами и чему-то улыбался. Увидев Мазникова, вышел из-за стола ему навстречу, молча протянул обо руки, оглядел со всех сторон. И только потом спросил:

— Значит, ничего? Жив-здоров?

— Жив-здоров, товарищ гвардии полковник!

— Ну, рассказывай. Я слышал кое-что. Но хочу из первых рук.

Виктор коротко рассказал обо всем, что произошло с ним в ту ночь под Генрихом.

— Н-да! — протянул командир полка, барабаня пальцами по новенькой шелестящей карте. — Ребят твоих жалко... Хорошие были ребята, особенно Свиридов... Ну, а ты? Может, отдохнешь недельки две. В медсанбате. Как выздоравливающий. А?

— Здесь отдохну, товарищ гвардии полковник! Отъемся, и порядок!..

— Решено! Машину новую хочешь? Вместе с экипажем.

— Конечно, хочу!

— Получишь. Часа через два пригонят из ремонта с ПТРБ [18]. Садись.

Виктор подождал, пока сядет Рудаков, потом сел сам, взял папиросу из протянутой командиром полка пачки. Голубоватый свет автомобильной лампочки ударил ему прямо в лицо. Рудаков заметил это и опустил самодельный картонный абажур.

— Значит, роту принять сможешь?

— Смогу, товарищ гвардии полковник.

— Ну и отлично! Экипаж у тебя уже укомплектован. Механик — старшина Петрухин, заряжающий — Старостенко, командир орудия — Беленький. Сержанты, неплохие ребята. Воевали. И боевое задание есть. — Командир полка развернул карту. — Вот гляди. Отсюда, из района южнее Секешфехервара, на Шарсентмихали и дальше на Берхиду намерены, по нашим предположениям, отходить основные силы сорок четвертой немецкой пехотной дивизии. Вернее — вынуждены отходить именно тут, другой дороги у них нет. По данным разведки там остались только штаб дивизии, спецподразделения и чуть больше полка пехоты... Догадываешься, в чем фокус?