Испытание. По зову сердца

— Но пойми, дорогая! Фронт без тыла существовать не может! Тот, кто работает сейчас в тылу, делает то же, что и мы на фронте, — все еще пытался уговорить дочь Яков Иванович. — Ну что, например, ты думаешь делать на фронте? Служить в штабе делопроизводителем?..

— Нет, делопроизводителем тоже не буду...

Вера отодвинула тарелку и, глядя прямо в глаза отцу, сказала:

— Я пойду в тыл врага. И буду там помогать нашей армии и тебе тоже...

— Ты с ума сошла!.. — заволновался Яков Иванович, поднялся с места и стал ходить по землянке. — Ведь это не романтика, это тяжелое, страшно тяжелое и опасное дело!..

— Я все обдумала, папа, — тихо ответила Вера.

— Да понимаешь ли ты, что это такое?!. Там нужны люди с большим разумом, с крепкими нервами, с сильной волей, способные жертвовать собой!.. Словом, люди особой закалки...

— Ты хочешь сказать — коммунисты, — помогла ему Вера.

— ...Да! Хотя бы и беспартийные, но душой и разумом коммунисты! — подтвердил Яков Иванович.

Вера поднялась, подошла к отцу и прижалась к его груди:

— Не беспокойся за меня, папа...

Яков Иванович крепко обнял ее:

— Тяжело мне, доченька... Тяжело мне об этом думать!.. Ведь ты можешь попасть в лапы врагам. Они тебя не пощадят!..

— Я все обдумала, папа! И ко всему готова.

— У меня нет сил согласиться с тобой, — с грустью сказал Яков Иванович. — А ты подумала о маме? Она это не перенесет...

— Мы ей об этом и писать не будем, — ответила Вера. И еще раз взглянула отцу в глаза. — Ведь не будем, правда?

— Не будем... — Яков Иванович подошел к окошку, дребезжащему от разрывов, и некоторое время стоял так, не поворачиваясь к Вере лицом.

Вера подошла к нему сзади, положила руки на плечи. За окном из-за рощи поднималась большая желтая луна.

— Как ты думаешь, папа, там у мамы, в Княжине, луна сейчас тоже стоит так низко?

— Нет, там луна сейчас высоко... В Сибири сейчас полночь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

До начала наступления оставалось двое суток. Хватов все время теперь проводил в полках. Его беспокоило хозяйственное обеспечение частей. Он ворчал на хозяйственников, но больше всего злился на политработников полка, которые просмотрели недостатки в артиллерийском и особенно в хозяйственном обеспечении.

Сейчас Хватов возвращался с передовой на НП комбата, где должны были собраться награжденные. Подходя к землянкам, он увидел в низине около стоящих в стороне саней громко спорящих между собой солдат и свернул к ним.

— Товарищ комиссар, что же с ним, с супостатом, делать-то? — обратился к Хватову старшина и показал винтовкой в сторону здоровенного молодого солдата с рыжей бородой.

— Дать ему по набалдашнику — и делу конец! — выкрикнул кто-то из толпы, и солдаты угрожающе придвинулись к рыжебородому.

Тот спокойно отстранил рукой того, кто оказался ближе всех, и погрозил кулачищем.

— Не трожь! — пробасил он. — Морду набок сворочу!..

Солдаты снова подались к нему.

— Назад! — крикнул Хватов. Солдаты оглянулись на его окрик и остановились. В чем дело? — обратился он к старшине.

— Да вот, товарищ комиссар, эта стерва рыжая говорит, что по святому писанию ему не положено кровь проливать... И поэтому, дескать, винтовку не берет...

— Кто вы такой? — Хватов повернулся к бородатому солдату.

— Айтаркин.

— Почему не берете оружие?

— Исповедую святое евангелие. Баптист я, — нисколько не испугавшись, ответил Айтаркин.

— Баптист? — Хватов от неожиданности потер ладонью подбородок. — Но ведь вас призвали, и по закону вы должны защищать Родину. А защищать Родину можно только с оружием, не то враг вас тут же живьем заберет.

— Небось не заберет! — шмыгнул носом Айтаркин. — А человечью кровь я все равно проливать не буду!..

— Но вот вы сейчас пообещали кому-то своротить, как вы выразились, морду набок, тогда бы вы, наверное, пролили кровь?

Солдаты захохотали.

— Ну что ж, пускай не лезет! — Айтаркин зло взглянул в сторону обидчика.

— А если враг тебя схватит за горло?.. — Для пущей выразительности Фома Сергеевич вытянул вперед руку со скрюченными пальцами.

— Если схватит, то морду сворочу, — ответил Айтаркин.

— Голыми руками?

— А чем попало!

— Так не лучше ли на этот случай иметь оружие?

— Я сказал, что не возьму, — значит, не возьму!..

Солдаты снова загудели. Если бы здесь не было Хватова, они бы наверняка силой заставили Айтаркина взять винтовку.

— Назначить его в обоз повозочным! — приказал Хватов подошедшему командиру роты. — На сани с боеприпасами. Но предупреждаю, — повернулся он к Айтаркину, — если гитлеровцы отберут у вас патроны, будем судить, как предателя. Поняли?

— Понял! — пробурчал Айтаркин и отошел в сторону.

Хватов понял, что в душе этого человека идет борьба тупого фанатизма с долгом солдата.

— А что касается винтовки, — сказал он, — то это, в конце концов, его дело. — Солдаты недовольно зашумели. — Но, конечно, солдат без оружия всегда брюхом тужит, а с оружием — с целой ротой сдюжит!.. Правильно я говорю?

— Так точно, товарищ комиссар! — лукаво подмигнув, сказал один из солдат. — Солдат с оружием — воин, а без оружия — брюхом болен!.. — При этом он схватился за живот и скорчился, как будто его одолевали колики.

Вокруг захохотали.

Вместе со всеми смеялся и Хватов. Чтобы поддержать веселое настроение бойцов, он рассказал им, как Груздев взял в плен гитлеровского капитана. Во время рассказа к ним подошел комбат.

Стоявший около Хватова круглолицый солдат вдруг напустился на своего соседа:

— Хиба не бачишь, шо ли? — Подняв ногу, стал заправлять солому в пятку прохудившегося валенка и уже намеревался ударить ротозея, наступившего на задник его валенка.

— А ты чего выпустил свои каптюры? — огрызнулся тот и схватил его за руку.

На них зашикали. Круглолицый солдат отошел в сторону, сел на дышло саней, снял дырявый валенок, вытащил из него солому, перегнул ее пополам и снова засунул в валенок.

Хватов с упреком посмотрел на комбата. Сквозной понял взгляд комиссара.

— Сейчас заменим, товарищ комиссар! — сказал он.

Вместе со Сквозным Хватов направился к его землянке, около которой уже выстроилась шеренга награждаемых. На правом фланге стояли Кочетов и Подопригора. К ним присоединился и Кремнев, пришедший из штаба дивизии получить орден вместе с товарищами. Шагах в пяти от них стояли накрытые солдатской палаткой ящики из-под снарядов, заменявшие сейчас стол. На ящиках лежали ордена и медали, а левее — накрытое полотенцами угощение с фронтовой чаркой.

Вручая ордена и медали, Хватов сам прикреплял их к груди каждого награжденного солдата. Те, чья очередь подходила, сами расстегивали полушубки. Лишь левофланговый боец не сделал этого даже тогда, когда к нему подошел Хватов с орденом Славы. Он протянул руку за орденом.

— Нет, товарищ Хабибуллин, — Хватов потянулся к пуговицам полушубка. — Разрешите, я сам вам на гимнастерку...

— У меня гимнастерки нет, — тихо сказал Хабибуллин и стал нехотя расстегивать полушубок.

— А где же гимнастерка? — спросил Хватов, с возмущением взглянув на Сквозного. — Сейчас же выдать новую!.. — Хватов сдержал свое негодование, чтобы не подрывать авторитета комбата в глазах солдат.

Пока всем вручали награды и потом их «обмывали», привезли и новую гимнастерку. Хабибуллин пошел в землянку комбата, переоделся и вышел оттуда, не надевая полушубка. Хватов приколол к его груди орден Славы. По этому поводу бойцам разрешили пропустить еще по одной чарке.

Возвратясь в расположение штаба полка, Хватов прошел в землянку комиссара. Там в это время собрались все полковые политработники. Хватов высказал им все, что о них думал. Особенно досталось пропагандисту полка капитану Парахину, который, будучи только что в батальоне Сквозного, как он сам выразился, не обратил внимания на эти «мелочи».