Испытание. По зову сердца

Дивизия вышла в новый, только что освобожденный район и заняла узкую полосу обороны западнее села Щелоки.

Война здесь перепахала всю землю, поломала рощи и леса, спалила деревни. Кое-где среди развалин виднелись одинокие, покореженные артиллерийским огнем дома. В них располагались медицинские пункты, часть домов отвели для того, чтобы бойцам было где обогреться. Войска же размещались под открытым небом в сделанных из снега и завешенных солдатскими палатками укрытиях, которые предохраняли только от ветра и непогоды. Штаб дивизии расположился на опушке одной из рощ, в землянках, оставленных гитлеровцами. Железнов занял самую маленькую землянку. Он заботился о том, чтобы получше устроить людей, дать им возможность за эту короткую передышку как следует отдохнуть и помыться в бане. В связи с этим Яков Иванович все время находился в частях.

Дивизии скоро предстояло снова наступать. На этот раз она была назначена в первый эшелон армии по оси главного удара. Армия должна была прорвать фронт в направлении Знаменки и, действуя совместно с находящейся в тылу противника конно-механизированной группой генерала Белова, выйти на шоссе Москва — Минск в районе Семлево — Издешково на соединение с армией Калининского фронта, наступавшей с севера. В этот же район сбрасывался воздушно-десантный корпус.

Эта операция имела громадное значение. Она срезала 350-километровую петлю фронта Белый — Ржев — Киров, составлявшую ржевско-вяземский плацдарм немцев, и окружала там мощную группировку — почти две трети всех сил центральной группы гитлеровских армий, направленной на Москву.

Подготовка к наступлению занимала все помыслы комдива и комиссара: ведь предстояло прорвать сильно укрепленную, глубоко эшелонированную оборону противника, наступать по бездорожью, по лесам и перелогам, захватить шоссе Москва — Минск и после этого выдержать сильные контратаки свежих сил противника со стороны Вязьмы и Ярцева.

В одну из ночей полки Карпова и Нелидова сменили полк соседней дивизии, Железнов и Хватов сразу собрались поехать туда: Железнов — к Нелидову, Хватов — к Карпову.

— Когда будешь в полку у Карпова, — сказал Железнов, — прикажи ему немедленно откомандировать профессора Кремнева в мое распоряжение. Втолкуй ему, что не в интересах государства держать ученого в роли пулеметчика.

— Сам привезу, — надевая полушубок, пообещал Хватов. — Я хочу побывать на передовой. Думаю взять с собою кадровика и там вручить награжденным ордена и медали.

Появление Бойко и Соколова задержало их отъезд.

— Из полка Карпова сообщили, что в подвале одной избы нашли отравленную гитлеровцами картошку. В расположении Дьяченко оказались отравленные колодцы, — доложил Бойко.

Еще накануне стало известно, что у троих солдат полка Карпова обнаружено непонятное заболевание.

— Что же нашли у тех трех больных, которых вчера вечером отправили в госпиталь? — спросил Соколова Хватов.

— Туляремию.

— Это опасное заболевание?

— Очень опасное. Вся беда в том, что мы не знаем, как лечить эту болезнь. — Соколов пожал плечами. — Она у нас, на фронте, впервые... Ее переносят грызуны.

— Значит?..

— Значит, надо бороться с грызунами. Всячески оберегать от них продукты, готовую пищу, — объяснил начсандив.

— А что же делать с картошкой и с колодцами?

Подумав немного, Соколов ответил:

— Надо срочно обследовать все водоемы и оставшиеся после немцев продукты и без разрешения врачей ими не пользоваться...

В этот момент раздался телефонный звонок. Звонил Нелидов. Железнов взял трубку. По его лицу Хватов понял: произошло еще что-то.

— У Нелидова взлетели на воздух три бункера и изба, — прикрыв ладонью трубку, сказал Железнов.

— Есть жертвы?

— Есть. Все, кто там был, погибли... Значит, надо опасаться того, что другие бункера и избы тоже будут взлетать на воздух?.. Ну что ж, друзья, придется людей из помещений выводить в поле... — И, приподняв ладонь от трубки, он продолжал разговор с Нелидовым. — Всех людей до единого сейчас же вывести из помещений. Постройки и бункера тщательно осмотреть. Людям сделать укрытия, отеплить... Через два часа я к вам приеду.

Он положил трубку и грузно опустился на табуретку.

— На всякие подлости пускаются! — возмущался Хватов. — И мы еще требуем от красноармейца, потерявшего кров и семью, гуманного отношения к пленным! Красноармеец после стольких переживаний думает по-своему. Он ничего не забывает!.. Представляю себе, что он сделает, когда ворвется на германскую территорию! Этого господа фашисты не учитывают!..

Железнов остался один. Он остановился в дверях, вдыхая свежий воздух. На участке дивизии было затишье. Лишь изредка где-нибудь глуховато простучит дробью автомат или пулемет, крякнет сухим треском мина.

Вдруг Яков Иванович услышал тарахтение самолета. Из-за рощи вынырнул У-2 и стал кружиться над тем местом, где обычно производилась посадка.

«Что бы это могло быть? — забеспокоился Железнов. — Кто-нибудь из штаба? Может быть, доставят приказ о наступлении».

Он вернулся в землянку, аккуратно сложил карту и, положив ее в свой планшет, стал одеваться. Чтобы не терять времени, Железнов решил пакета не ожидать, а зайти полпути в штаб и прочесть его там.

Спускаясь по ходу сообщения, он увидел, что от опушки, через низину, к командному пункту бежит летчик, а за ним, еле поспевая, шагает оперативный дежурный. У-2 уже поднялся в воздух и развернулся. Свесившись через борт, пилот махал рукой. Железнов снял ушанку и ответил на его приветствие. Бегущий по низине летчик на мгновение остановился и тоже помахал улетавшему пилоту.

«Что за оказия? — недоумевал Железнов. — Почему этот летчик остался? Видимо, будет ждать ответа».

— Скажи оперативному дежурному, пусть идет с летчиком прямо ко мне! — приказал он адъютанту.

Пришлось снова вернуться в землянку. Только он взялся за телефонную трубку сказать начарту Куликову, вместе с которым должен был ехать, что ненадолго задержится, как дверь рвануло, словно бурей, и на пороге появилась Вера.

Она замерла на мгновение, сквозь полумрак всматриваясь в стоящего к ней спиной человека, и, узнав отца по голосу, бросилась к нему.

— Папа!.. Папочка!.. — целуя его и плача, повторяла она одно только слово: — Папа!.. Папа!..

Как ни был скуп на слезы Яков Иванович, но и он не смог удержаться. Слезы катились одна за другой, щекоча его обветренные щеки.

— Вот не думал!.. Дочурка ты моя!.. — Он снял с Веры шлем, усадил ее на табуретку, помог расстегнуть шинель.

Кажется, совсем недавно он так же расстегивал на ней шубку, когда она, замерзшая, возвращалась из школы.

— Вот разденемся, позавтракаем, — проговорил Яков Иванович. — Поди, устала, проголодалась.

Увидев орден Красного Знамени на ее груди, он замер в удивлении, а потом, прижав к себе голову дочери, поцеловал в лоб.

— Что слышно о маме, бабушке, Юрке? Как они там живут? Здоровы ли? — спросила Вера.

— Они здоровы. Мама работает в цехе, на револьверном станке. А вот Юрка... — Яков Иванович тяжело вздохнул. — Юрка удрал!..

— Куда?

— На фронт.

— Какой ужас! — испуганно вскрикнула Вера. — Где же теперь его искать?

— Появился похожий на него мальчонка в одной дивизии, но во время форсирования Истринского водохранилища пропал без вести... Мне все кажется, что это был он...

— Боже мой!.. Юрка!.. Наш маленький Юрка!..

— Я маме об этом еще ничего не писал. И ты не пиши. Может быть, это просто совпадение.

Яков Иванович открыл чемодан и достал из него последнее письмо Нины Николаевны.

— Вчера вечером получил.

Вера подошла к маленькому оконцу и стала читать письмо. Прочитала и задумалась.

— Хорошая она у нас, папа!..

— Очень хорошая... — ответил Яков Иванович. — Вот столько лет прожили, а мне все кажется, душевнее ее человека нет!..

Он присел на скамейку около Веры и стал всматриваться в лицо дочери.