Наглое игнорирование (СИ)

Хотя крови нам это будет стоить немало. Очень немало.

Надежда на то, что удастся, как раньше, разжиться трофейной техникой провалилась, это было очевидно. Взять Моравску Остраву, город с важным железнодорожным узлом и массой всяких складов – не получилось. Вместо прорыва обороны вытанцовывалось медленное прогрызание ее, продвигались атакующие по 1-2 километра в день, на перемолотых огнем и гусеницами немецких рубежах обороны – давно отлично подготовленной и продуманной системы обороны – оставался только металлолом. И потому беда с обеспечением автомобилями стояла во весь рост. В корпусе не хватало почти 1300 полагавшихся по штату грузовиков, потому транспортная проблема была крайне острой. И медсанбат был точно в таком же положении. Грузовики поступали, конечно, но сразу шли в боевые подразделения, а тыловики выкручивались, как умели. Имевшиеся два грузовика мотались круглые сутки. И не успевали. Начальник штаба был в положении, когда хоть за голову хватайся – всем выверенным планам настал моментальный карачун, приходилось выкручиваться самыми разными образами. И все равно солоно приходилось.

Отсидевший в резерве главного командования больше года механизированный корпус пошел в дело только весной 1945. Гибель Третьего Рейха была уже видна даже невооруженным глазом, с той стороны, с Запада уже ломились союзники, технику они, наконец, стали поставлять по ленд-лизу как должно, но пока до корпуса обещанные «студебеккеры» не дошли. Зато привезли со сломанной рукой командира разведбата – навернулся с мотоцикла «Харлей-Дэвидсон», норовистая оказалась американская лошадка. Для службиста Берестова в этом корпусе многое было непонятно – и почему надо называть, в общем-то дивизию – корпусом и зачем иметь в штате аж два разведбата – броневичковый и мотоциклетный. Потом их почему-то слили в один разведбат. Менялись номера и названия частей, составляющих корпус. С другой стороны так уж вышло, что командиры были уже тертыми калачами и потому отношение к медикам у них было такое, какое характерно для повоевавших и хлебнувших горя сполна. Капитана давно перестало удивлять то, как по-разному относятся к медицине не воевавшие военные чины – и воевавшие. Разница была капитальная!

За счет этого отношения и получилось перебазировать медсанбат, когда корпус сдал свои позиции сменной пехотной дивизии, и убыл на соседний фронт, где в обороне врага нащупали дыру. В позапрошлом году такой же маневр корпус провел под Кременчугом, когда для обмана фрицев все рации с персоналом остались на старом месте, имитируя своей работой нахождение здесь всего соединения, а корпус без раций и радистов объявился совсем в другом районе. Теперь уже этими радиоиграми не баловались, немцы катастрофически потеряли мобильность и потому обманывать их не имело смысла. Стянувшие к месту вероятного прорыва войска, немцы конратаковали постоянно, крупными силами, яростно и не считаясь с потерями, остановив полностью наступление РККА, но перебросить собранное тут на другой угрожаемый участок они уже не могли.

Поэтому их оборона была прорвана севернее, соседним фронтом, и теперь корпус пошел по дорогам Верхней Силезии, усилив группу прорыва. Прибывшая для ликвидации дыры в обороне немецкая "пожарная команда" попала в мешок и сейчас бискаускую группировку незадачливых спасателей домолачивали всеми силами. Благо танки корпус получил новые и хоть они и назывались тоже "тридцатьчетверками" но и внешне и по боевым качествам превосходили старые на три головы, а впридачу пришли и совсем новые "ИСы -2", которые хоть и были чуточку похожи на новые танки Т-34 зализанными обтекаемыми формами, но являлись уже без всяких дураков тяжелыми танками с очень сокрушительной мощью. В наступлении они шли на флангах корпуса, да впридачу везя с собой артиллерийских и авиакорректировщиков, и потому контратаки немцев давились быстро, жестко, совместно всеми родами войск и потому – с разгромным счетом.

Развертывать медсанбат было приказано в небольшой немецкой деревне, практически не пострадавшей от боев.

— Были там какие-то оглоеды, разогнали их, хулиганов, — туманно объяснил замполит. Видно было, что он и сам не очень в курсе, иначе бы растолковал подробно, он был в достаточной степени занудой, что сближало его с Берестовым. Понимали они друг друга. Сильно непривычно было находиться на немецкой территории. Все здесь было изрядно другим. От архитектуры и кончая бытом. Иная страна, иной народ. было всем очень любопытно – как немцы у себя дома живут. И не понимали люди – какого черта немцы поперли в СССР, жили-то они определенно богаче.

Развернули медсанбат быстро и привычно, как появилась свободная минута, старшина Волков пришел сообщить – что нашли пушку. Правда она немного не того.

Посмотрев непонимающе на своего сослуживца, капитан пошел глянуть своим глазом, а к ним присоединился и наводчик Кутин, работавший теперь санитаром.

У самого въезда в деревню, за полуразвалившимся сарайчиком, оборонявшиеся попытались организовать позицию для 37-миллиметровой "колотушки". Сама пушечка валялась перевернутой, полувыброшенной из ровика, тут же лежал весь расчет.

— Сопляки совсем, — удивленно заметил Кутин, переворачивая ногой лежащее плашмя тшедушное тело. Берестов глянул – да, малец лет 13, не больше. Рядом – двое таких же недомерков, а к стеночке привалился, наоборот, старикан хорошо за 60 годов, ветерок шевелил свесившуюся на морщинистое лицо длинную седую прядь волос. Все "артиллеристы" были в какой-то невоенной одежде, старик вообще в гражданской, сильно поношенной, мальчишки – в желтовато-гороховых форменных рубахах, портки у одного черные, у другого – серые, у третьего – синие. Штатский сброд. Капитан присел, глянул, что за повязки на руках. "Фольксштурм".

Ясно, вроде ополчения, только у нас оно было в начале войны, до того, как мобилизация прошла и сугубо добровольно, а тут – слыхал Берестов, что мобилизация поголовная, вот наглядно – детей гребут сопливых.

— Бонба! — усмехнулся Волков, катнув ногой странную тяжелую штуковину с опереньем, похожую и впрямь на авиабомбу и на здоровенную минометную мину.

— Нет, это снаряд такой, — отозвался Кутин, высунувшись из двери погреба, куда от ровика был прокопан ход сообщения.

— Здоровенная пушка, наверное, для таких снарядов, — уважительно сказал старшина.

— Не, это как раз к ней, вот к этой. Тут у них в погребе склад как раз, штук двадцать.

— Заливаешь! В ствол точно не влезет, — уверенно отрезал Волков.

— А она не в ствол, она – надкалиберная, ее на ствол надевают, а стреляют холостым зарядом. Вот как этот – показал гильзу без снаряда артиллерист.

— Чего только фрицы не придумают! — пристыженно бормотнул старшина.

Берестов промолчал. Танкист, разметавший одним снарядом сарайчик и орудийную позицию, вывел пушчонку из строя серьезно – колесо изорвано, одна станина погнута, шит раскурочен. Да и снарядищи эти больно здоровы, чтобы их таскать. Не годится. Посопел носом, пошел обратно к себе – для него и штабных дел было выделено две комнаты в трехэтажном доме, где расположилось и остальное командование медсанбата. Странное было впечатление – вот оно, логово зверя. И дом – с канализацией и водопроводом – хоть это деревня, а не Ленинград. Богатый дом, картины маслом на стенах, фарфора полно, паркет, действительно – какого черта им тут не хватало?

Занялся только текучкой – и тут загрохотал короткими очередями пулемет, который сам же Берестов и определил на самую высокую точку в деревне – на колокольню. Сразу же затрещали еще два других – с южной стороны. В ответ частая трескотня нескольких немецких машинок – они скорострельнее чешских, звук четко другой. Подхватился и бросился на улицу. А тут же и Волков с Кутиным и еще пара санитаров, к нему бежали.

— Что?

— Немцы. До роты. Пехота. Метров семьсот, в рощице обнаружены.