Город-фронт

— Надо все-таки прикрывать направление Нарва — Кингисепп, — принимает решение командующий. — Перегруппируем сто девяносто первую стрелковую, дивизию из Кингисеппа фронтом на юг. Отведем ей полосу: южнее Сланцев до озер Самро и Долгое, — показывает он

на карте. — Товарищ Никишев, отдайте, соответствующее приказание генералу Пядышеву... И завтра же следует контратаковать в предполье на Плюссе. Задача

— отбросить неприятеля за реку...

С тем Маркиан Михайлович и ушел в Смольный. А возвратившись оттуда уже ночью, приказал мне взорвать три тяжелых фугаса, заложенных в Стругах Красных. По данным разведки, минированные нами здания и дворы были заняты вражескими моторизованными частями.

В глухом углу гатчинского лесопарка, укрытая от любопытных глаз и строго охраняемая, стоит машина со специальной мощной радиостанцией. Командир роты В. С. Яковлев бессменно находится у сложной аппаратуры.

Когда я приехал, он спал. Но от моих слов «Взорвать фугасы» следы сна на его смуглом лице уступают место мрачной улыбке.

Мы идем к рации. Короткий разговор Яковлева с дежурным радистом. Затем Яковлев проверяет по схеме номера шифрованных радиосигналов, дает команду радисту.

Рация включена. Мощные волны-импульсы идут в эфир. Их примут радиоприборы с зарядами, установленные в Стругах Красных... Пусть узнает враг «гостеприимство» ленинградцев.

Все? — спрашиваю Яковлева, нарушая напряженную тишину.

Все, товарищ подполковник. Хорошо бы попросить летчиков проверить результаты. Все-таки по двести пятьдесят килограммов в каждом заряде [Через двое суток летчики сфотографировали Струги Красные. На снимках мы увидели развалины и огромные воронки там, где Яковлев укладывал фугасы. — Прим авт.].

Вечером 13 июля я снова выехал в Лугу. Для работ на оборонительном рубеже прибыло еще шестьдесят тысяч ленинградцев. Теперь они трудились вместе с войсками, спешно создавая завалы, танковые ловушки, рвы, оборудуя долговременные огневые точки и позиции. Саперы закладывали мины перед главной полосой обороны и в предполье.

Мы с начальником строительства М.М. Зязиным осматривали орудийные доты из сборных бетонных блоков, когда подошел старший лейтенант Гуляницкий. Он только что вернулся из 177-й стрелковой дивизии, видел первую контратаку в предполье, а потому был возбужден и полон впечатлений.

— Ох и дали же фашистам по зубам! — волнуясь рассказывал старший лейтенант. — Представляете, идет штук двести автомашин да около тридцати танков. Гитлеровцы такие нахалы — из люков высунулись, будто на прогулку едут. А тут наши танки как выскочат из леса, да как ударят во фланг! Разрезали колонну— и давай давить! А возглавлял контратаку замкомандира двадцать четвертой танковой дивизии полковник Родин... В общем, фашистов снова отбросили за реку Плюсса.

Слух о первом нашем боевом успехе быстро распространился среди строителей укреплений. Начались расспросы: сколько подбили фашистских танков, далеко ли отбросили неприятеля. Пришел кто-то из политотдела дивизии, состоялся импровизированный митинг, на котором были названы конкретные цифры потерь, понесенных врагом. Оккупанты оставили на поле боя полсотни машин и не менее двух батальонов пехоты.

Гуляницкий лично наблюдал два случая, когда танки противника наскакивали на минные поля, но наши старые мины оказались слабыми. Они почти не причиняли вреда тяжелым танкам. Это, кстати, отмечалось и на других фронтах. Сам видел, — рассказывал Гуляннцкий, — под танком взрыв, его тряхнуло, а он все идет, проклятый. Вот ведь какая неприятность!

Потом мы, военные инженеры, столкнулись еще с одной неприятностью: артиллеристы без энтузиазма принимали сооружения из бетонных блоков, а иные категорически отказывались залезать в них.

— Я было пошутил: окружения, мол, боитесь, — рассказывал Зязин, — да после сам едва ноги унес. «Ни черта, говорят, вы, строители, не понимаете. Нам открытая позиция выгоднее, с нее удобней танки уничтожать. А ваша амбразура

— узенькое окошко».

Узкий сектор обстрела из амбразур долговременных огневых точек с давних пор был слабым местом нашей фортификации. Бронекуполов с круговым обстрелом мы не имели даже в укрепленных районах.

Эти мои невеселые размышления прервал телефонный звонок из Ленинграда. Звонил подполковник Пилипец. Взволнованным голосом он сообщил, что командующий фронтом требует немедленной отправки отряда опытных минеров в полосу действий 2-й дивизии народного ополчения.

— Там возле Поречья фашисты проскочили через броды на реке Луга и захватили плацдарм, — докладывал подполковник.

— А Угрюмовская дивизия? Что с ней?

Первый эшелон прибыл на станцию Веймарн. Выгружался под бомбежкой. Вступил в бой. А что дальше было, не знаю... У Сабека к вечеру немцы тоже пытались переправиться. Но курсанты Мухина отбили их.

Г де командующий?

В Кингисеппе. И вам приказал прибыть туда же. Только обязательно с ротой минеров. Я уже отправил туда тысячу мин, но саперы у ополченцев необученные, на них надежд мало.

Доложи командующему, что через тридцать — сорок минут выезжаю. Ехать придется кружным путем, через Волосово. Так что смогу прибыть на место часов через пять. Постарайся доставить туда еще мин и колючей проволоки. Пока я привезу минеров, хорошо бы послать в помощь ополченцам кого-нибудь из штаба. Еще лучше — отправляйся сам. Сборы мои заняли действительно не больше получаса. На правый фланг лужской полосы обороны со мной мчалась рота минеров 106-го саперного батальона. По пути с тревогой думал о не занятом нашими войсками стокилометровом пространстве между Гдовом, Нарвой и Кингисеппом. Поможет ли решение командующего фронтом о перегруппировке 191-й стрелковой дивизии из Кингисеппа к югу? Противник ударом от Пскова на Кингисепп может отрезать всю Эстонию. А там ведь дерется еще 8-я армия Северо-Западного фронта.

Когда добрался под Кингисепп, там оказались и командующий фронтом генерал-лейтенант М.М. Попов и Главком Северо-Западного направления Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов. Они стояли за пригорком, всего в пятистах метрах от окраины села Ивановское, занятого противником.

Ополченцы развернулись в цепь. Их первая попытка контратакой освободить село окончилась неудачей.

Теперь шел огневой бой. Наши снаряды ложились в центре Ивановского, избы горели. Ветер временами доносил оттуда клубы дыма. В бинокль можно было разглядеть, как за изгородями на окраине передвигаются вражеские танки. Вспышки выстрелов выдавали их.

Ворошилов встретил меня неприветливо: «Саперы всегда опаздывают». Не обращая внимания на недалекие разрывы и свист осколков, он продолжал вести наблюдение за полем боя.

В пулеметном расчете ополченцев, расположившемся поблизости, слышался негромкий разговор:

Это же сам Ворошилов, Клим.

Ишь стоит, словно в землю врос.

Мне мать говорила — бывают такие люди, заговоренные от пуль.

То пуля! А тут снаряд!.. От него заговорить нельзя.

Г олос, произнесший последние слова, был густой, суровый. Чем-то он заинтересовал меня, и я обернулся в сторону говорившего. У пулемета лежал пожилой боец, весьма неодобрительно поглядывавший на группу больших начальников, стоявших во весь рост.

Ворошилов отчитывал Попова за плохую организацию артиллерийского огня:

— Какое же это обеспечение контратаки? Бьют по пустому месту, хаты жгут, немцы уже на окраину вылезли.

Из эшелонов только что. выгрузились, товарищ маршал, — объяснял командующий фронтом.. — На случайных огневых позициях встали, разведки провести не успели.

Так потрудитесь хоть теперь разобраться в обстановке. Выбить противника из села надо до ночи, пока еще он не закрепился. Сейчас там, видимо, только разведгруппа. Захватила броды на Луге и пустое село, пока вы дивизию выгружали. А ночью непременно подвалят главные силы.

Попов пошел к танкистам и сам решил боем разведать силы противника. Ворошилов не успел остановить его только махнул рукой и выругался:

— Вот черт!..