Город-фронт

— С обстановкой хочешь познакомиться?.. Тогда заходи ко мне.

У генерала я застал начальника разведывательного отдела комбрига Евстигнеева. Они готовили материал к докладу на Военном совете.

— Вот, полюбуйся, — кивнул мне Павел Г еоргиевич на оперативную сводку.

Я пробежал бумагу глазами. Штаб 14-й армии из Мурманска доносил, что до двух немецких дивизий при поддержке авиации атаковали позиции 95-го полка 14-й стрелковой дивизии.

Петр Петрович говорит, что на Мурманск идут «герои Нарвика», — заметил Тихомиров.

Точно, — подтвердил комбриг. — Еще зимой наша разведка сообщала, что после оккупации Норвегии немецкие офицеры взялись изучать наш Север и русский язык.

Тихомиров провел пунктиром на своей рабочей карте синюю стрелу от границы к Мурманску. Участок границы в двадцать километров, где начались бои, оборонял один наш полк.

Не густо, — вслух размьшлял он. — Особенно если иметь в виду, что у немцев две егерские дивизии и одна пехотная. Нанося удар по прямой на Мурманск, немцы задумали двух зайцев убить: город взять и отрезать два полка 14-й стрелковой дивизии на полуостровах Средник и Рыбачий

Куда же смотрит командующий четырнадцатой армией?! — не удержался я. — Надо принимать срочные меры!

Г енерал Фролов еще вчера должен был посадить пятьдесят вторую дивизию на второй армейский рубеж по реке Западная Лица, — откликнулся Тихомиров.— Но вот доносят, что дивизия эта еще находится на марше.

Послышался стук в дверь, и в кабинет вошел направленец [Направленец — работник оперативного отдела штаба, контролирующий ход боевых действий на определенном направлении] с телеграфной лентой в руках и картой Карельского перешейка.

Тихомиров прочитал телеграмму и только рукой махнул.

— Час от часу не легче. В двадцать третьей армии, у генерала Пшенникова, тоже началось.

Направленец развернул карту.

— На выборгском участке, который мы считали самым опасным из-за близости к Ленинграду, начал разведку боем батальон финнов Его попытки вклиниться в нашу оборону были отбиты огнем. Но севернее, на узком участке в полосе 142-й стрелковой дивизии, наступала 2-я пехотная дивизия. Ей удалось продвинуться километра на два. На Сортавальском участке, самом близком к Ладоге, продолжалась пока пограничная перестрелка.

Тихомиров провел на своей карте синюю стрелу в направлении Элисанвара — Лахденпохья.

— Дорогу хотят перерезать, а лотом к Ладожскому озеру выходить, — заключил он.

Отпустив направленца, Тихомиров опять вернулся к своей рабочей карте.

Г лавная цель немцев на севере — Мурманск,— продолжал генерал. — Эту операцию они взяли на себя, а финнам не доверили. Только усилили свой горный корпус одной финской дивизией... Второй ударный кулак нацелен на Кандалакшу. И тут тоже находится германский корпус, усиленный финской дивизией. Он боевых действий пока не начал, но вот-вот перейдет в наступление. Цель — перерезать Кировскую железную дорогу.

Прошу, Павел Г еоргиевич, обратить внимание на то, что в Рованиеми разместился крупный штаб противника,— добавил Евстигнеев. — Вероятнее всего, это командный пункт генерал-полковника Фалькенгорста, командующего северной армейской группой. Считайте, что здесь сосредоточилась вся немецкая армия «Норвегия».

Согласен... И вот третье, петрозаводское направление. Здесь известная нам Карельская армия Маннергейма. Сколько там дивизий, Петр Петрович?

Пять финских и одна германская.

Ну вот. А еще на Ухту, на Ребола — по одной, — генерал стал загибать пальцы,

— на Карельском перешейке — семь дивизий и три бригады, против Ханко — одна.. Итого — девятнадцать дивизий и три бригады. Надо иметь в виду еще отдельные части усиления. А у нас только тринадцать стрелковых дивизий. Да ширина фронта какая!..

Тихомиров проводит колесиком курвиметра по линиям оборонительных рубежей, подсчитывает в уме а объявляет:

— Девятьсот километров!

Павел Г еоргиевич, то и дело протирая усталые глаза, не отрывает их от карты. В тиши кабинета с ковровой дорожкой, под мягкий свет лампы с зеленым абажуром он легко анализирует события, удаленные отсюда на огромные расстояния, делает выводы, предположения.

Тихомиров — ветеран Ленинградского округа. Коротко подстриженные ежиком волосы сильно тронуты сединой, хотя генерал еще сравнительно молод. Г лаза нуждаются уже не только в очках, но и в лупе. Он не особенно разговорчив, чуть-чуть заикается.

— А как же с лужской позицией? Кто туда пойдет? — спрашиваю я.

Сейчас этот вопрос волнует меня больше других. Павел Георгиевич пожимает плечами:

— В этом-то и загвоздка. Вчера командующий намечал перебросить туда семидесятую и двести тридцать седьмую стрелковые дивизии да двадцать четвертую танковую из резерва фронта. Но теперь вряд ли эго возможно.

Тихомиров вопросительно смотрит на Евстигнеева. У него, к сожалению, нет достаточно полных сведений о немецко-фашистской группировке, прорвавшей Северо-Западный фронт. От соседей и из Москвы поступают слишком общие данные, и это затрудняет оценку положения на нашем фронте.

Но чем-то вы все-таки располагаете? — допытывался Тихомиров. — Что мы можем доложить Военному совету?

Очень немногое. Знаем только, что войска нашего левого соседа отступают, ведя на отдельных рубежах сдерживающие бои. Известно также, что впереди у немцев танковый клин из двух дивизий, — кажется, сорок первый танковый корпус. За ним следуют армейские корпуса. Пехота посажена на бронетранспортеры и машины.

Что известно об авиации противника, действующей против нас?

Г енерал Новиков считает, что у немцев может быть от семисот до тысячи самолетов. Бомбардировщики действуют почти без прикрытия истребителей. Вот, пожалуй, и все, что нам известно.

Тихомиров молча складывает карты в папку, собираясь к командующему. А я испытываю какое-то внутреннее возмущение.

За последний год пришлось порядочно присмотреться к оперативным картам. Корпуса и дивизии обозначаются на них цифрой в тупом конце стрелы или аккуратном овале, вычерченном натренированной рукой. Эти цифры легко можно стереть самой простой мягкой резинкой. Сейчас их стирают очень часто и пишут заново, уже подальше от границы. Вторжение вражеских армий разрастается. Как трудно удержаться от простого солдатского ругательства!

Хладнокровие генерала, складывающего карты, не удивляет, а раздражает, хотя я не могу толком объяснить почему.

Так когда же все-таки будут войска на Лужской полосе обороны, Павел Георгиевич? — спрашиваю я, не в силах больше сдерживать себя. — Ведь там одни женщины с лопатами и сотня саперов. Скоро нагрянет враг, а мы все еще подсчитываем, сколько у него танков и самолетов.

На Военном совете все выяснится, — спокойно ответил Тихомиров.

3

На лужской оборонительной полосе работает тридцать тысяч ленинградцев. А фронт работ так велик, что вся эта огромная масса людей с лопатами, пилами,

топорами как бы растворилась, стала незаметна. Людей не хватает. Машин и инструмента — тоже. Ленинградцы работают днем и ночью. Опят тут же — на брустверах окопов. Спорят о глубине и ширине рвов, о том, где выгоднее ставить колючую проволоку, почему мало роем окопов, а больше строим «точки».

Мы с Пантелеймоном Александровичем Зайцевым объезжаем строительство из конца в конец. На нас, знающих хотя бы в общих чертах тяжелую обстановку в Прибалтике, отсутствие здесь войск производит тягостное впечатление.

Впереди, в предполье, — лишь мелкие подразделения саперов, подготавливающих минные поля. На основных рубежах — главным образом женщины.

В послевоенной литературе Лужское сражение с 12 июля до 23 августа, то есть до прорыва немцев к Красногвардейску, назвали «боями на дальних подступах к Ленинграду». На мой взгляд, слова «дальние подступы» совсем не отражают серьезности положения и глубины опасности для Ленинграда.

От Восточной Пруссии до реки Луга — шестьсот километров. Противник прошел этот путь с боями за двадцать дней. А от Луги до Ленинграда осталось меньше ста сорока километров. А еще с севера прорывалась почти полумиллионная финско-немецкая армия.