Партизанский фронт

Партизаны вынуждены были отступить.

При штурме вражеских позиций смертью героя погибли секретарь Вилейского подпольного межрайкома партии товарищ Жукович, руководивший прорывом, командир отряда имени Ворошилова нашей бригады лейтенант Шиманович, начальник штаба отряда Серафимов и другие боевые товарищи.

Партизаны, отошедшие в Паликовский лесной массив, оказались снова в небольшом треугольнике между реками Березиной, Мрай и озером Палик. На них обрушивали свой смертоносный груз десятки вражеских самолетов, сотни орудий и минометов. С утра и до ночи с диким ревом проносились над лесом штурмовики, сея смерть. Безымянные островки, укрывшие партизан, планомерно «обрабатывались» бомбами, снарядами и минами. В сложившихся условиях во избежание потерь была дана команда рассредоточить подразделения.

Были созданы три маневренные группы. Первую возглавил комбриг Тарунов, вторую — комиссар, третью — начальник штаба Кисляков. Разведвзводу была поставлена задача вести поиски наиболее слабого звена в кольце блокады.

Партизаны голодали уже не первую неделю, но все же не падали духом, крепились и шутили.

— Пока спокойно, труби хлопцам на завтрак, — шутливо сказал кто-то в тылу обороны, занятой нашими партизанами.

Новоиспеченный повар Борис стал громко стучать ложкой по закопченному жестяному корыту, в котором булькала распаренная рожь. К необычной кухне, укрытой под развесистой елью со сбитой верхушкой, с разных сторон потянулись почерневшие от усталости и голода партизаны. Получив варево, жадно жевали его, хотя в нем не было ни вкуса, ни запаха. Жевали потому, что нужно было окрепнуть и продолжить борьбу с врагом. Люди жили надеждой, верой в себя. Трудности и лишения переносили без ропота.

Во время обеда на нас внезапно обрушился артиллерийско-минометный огонь противника. Партизаны быстро рассредоточились.

После обстрела наши разведчики, наблюдавшие в бинокли за противником, обнаружили в секторе нашей обороны вражеский грузовик с людьми, одетыми в гражданское. Грузовик останавливался через каждые 200—300 метров, и из него высаживалось два-три человека. Неизвестные, маскируясь и оглядываясь, быстро направлялись в глубь леса, блокируемого карателями.

— Что-то опять затевают фашисты, — высказал предположение начальник штаба Кисляков.

— Да это могут быть лазутчики, провокаторы-сигнальщики, диверсанты и прочая дрянь. И запустили их в лес неспроста, — рассуждал вслух Чуянов, медленно разжевывая зерна ржи.

— Думай, Евгений Михайлович, это по твоей части, а я пойду проверю секреты, — вскинул Кисляков на плечо автомат и с ординарцем скрылся в зарослях.

Противник задал нам загадку, и над ней думали все. Строились разные предположения, но для окончательного вывода не хватало данных.

— Товарищ комиссар, я пойду вперед к разведчикам, — обратился ко мне Чуянов, — подумаем вместе с ними и без задержки вернусь обратно.

Часа через два начальник разведки вернулся на остров с живым «трофеем» — перепуганным парнем лет восемнадцати, с ног до головы забрызганным грязью. Его посадили на землю и развязали глаза. Парень, оказывается, наткнулся на наш секрет, и его задержали. Неизвестный быстро сообщил, что он партизан из Логойского района, правильно назвал своих командиров и точно описал их. Парень хорошо знал и район. Неуверенность и замешательство появились у него лишь тогда, когда его спросили, почему он появился в Паликовском лесу. Он замялся и начал путаться: концы не стали сходиться с концами. Тут его прямо спросили:

— Где напарник, с которым немцы высадили тебя еще утром из автомобиля?

После некоторого раздумья задержанный уже без колебаний откровенно ответил:

— Затерялся в лесу. Договаривались пересвистываться, а он два раза свистнул и пропал.

Допрос прервал интенсивный артиллерийский налет. Над островом вновь рвались снаряды и ухали мины. Вдали над бригадой «Дяди Коли» по-прежнему натужно были самолеты, слышались взрывы бомб. В лесу стало жарко и душно от нестерпимого зноя и непрерывного огня. В разгар обстрела прибыл разведчик и доложил, что цепи карателей начали входить в лес.

Заняв круговую оборону, партизаны, молча выжидали. Прибежали бойцы, бывшие в секретах. С двух сторон к нам медленно приближались сильная автоматная стрельба, вспышки разноцветных, ракет и крики. Наконец каратели подошли настолько близко, что отчетливо были слышны чавканье болотной грязи под их ногами, треск сучьев и звон оружия. Враг был рядом, только высокая осока и густой лозняк скрывали его от наших глаз. Каждую минуту немцы могли появиться здесь.

— Пикнешь — харакири сделаю! — грозно прошипел Кисляков в ухо лазутчику и с силой воткнул перед ним нож в землю. Трясущийся парень плотнее прижался к земле и закрыл рот руками.

Над краем островка пронеслась красная ракета. Каратели дали залп, загалдели и поплелись в указанном ракетой направлении. Партизаны прицельно ударили по карателям. После непродолжительной перестрелки каратели отступили. Мы вздохнули с облегчением и переменили позиции. И это оказалось кстати: прежний рубеж подвергся артиллерийскому обстрелу. Не успел он кончиться, как разведчики привели еще одного задержанного. Его допрос показал, что всего в привезенной группе было около пятидесяти человек, прошедших специальную подготовку при так называемом «Зеленом лагере» в Борисове.

Перед отправкой в лес им было приказано сообщить партизанам, что те, кто до 12 часов выйдет из леса с оружием, будут помилованы, а кто не выйдет — расстрелян или отравлен газом.

Наша разведка донесла, что каратели готовятся к тщательному прочесыванию леса. По решению штаба разведвзвод, Кисляков и я с маневренными группами отправились поближе к врагу для отвлекающих действий и разведки. Комбриг же остался со своей группой в центре лесного массива на заброшенной дамбе с задачей защитить от расправы укрывшихся безоружных местных жителей, раненых и больных.

Ранним утром каратели двинулись на партизан по всему фронту. Круглые сутки лес стонал от смертоносного огня. Шла неравная схватка. Заболоченный лес, сжатый со всех сторон оборонительными рубежами, окопами с зарытыми в землю танками и артиллерией, становился для осажденных все более тесным и опасным. Наступили самые страшные дни во всей истории бригады. В эти критические минуты далекий грохот советской артиллерии придавал всем нам силы и укреплял веру в победу.

Действуя на переднем крае, мы слышали, как в центре леса начался бой. Долго строчили пулеметы и автоматы, рвались гранаты. Там в смертельной схватке схлестнулись мужественные, голодные и изнуренные советские патриоты с озверевшими гитлеровцами. Участники этой схватки, оставшиеся в живых, потом рассказывали, что под руководством комбрига партизаны вели огонь экономно и наверняка, подпуская карателей к дамбе и расстреливая их в упор. Когда кончались боеприпасы, они подбирали трофейное оружие и продолжали бой. Перед вечером гитлеровцы отступили, и на лес снова обрушился ураганный огонь артиллерии.

В полночь в братской могиле похоронили павших товарищей. Перед свежей могилой комбриг сказал:

— Прощайте, герои, вы сделали больше того, что могли. Клянемся, что и мы будем драться так же стойко, как и вы, — до последнего вздоха.

Затем Василий Федорович приказал обеспечить постоянное дежурство у пулеметов, собрать на поле боя трофейные боеприпасы и стоять насмерть. На следующий день снова рвались бомбы, снаряды и мины, рушились вековые деревья, падали сраженные бойцы. Осока, кустарники и трава смешались с грязью и кровью. Воронки наполнились черной болотной жижей. Во второй половине дня каратели, очевидно решив, что после огненного шквала не осталось живых, ринулись вперед, но их снова встретили меткие партизанские пули. Еще сутки мужественно сражались лесные гвардейцы…

Спустя два дня партизаны подобрали и похоронили героев, погибших на дамбе. Однако комбрига там не обнаружили. Позже было установлено, что гитлеровцы с помощью своего лазутчика опознали раненого комбрига и в бессознательном состоянии доставили его в Минск. Там оказали ему медицинскую помощь и предложили подписать состряпанное гестаповцами обращение к партизанам с призывом о сдаче в плен. Комбриг написал на фашистской стряпне: