Дивизион

– Вот эту установку надо почистить, – сказал сержант.

По сравнению с ракетой она, казалось, была сделана из более грубого металла и имела темный цвет. Грязной она никак не выглядела. Но, как объяснил сержант, для поддержания в нормальном состоянии чистить ее нужно ежедневно. Сержант показал новичкам, где находились тряпки и баночка с бензином, с помощью которых нужно было почистить этот механизм. В одном углу ямы была небольшая деревянная дверь, она вела в небольшое отверстие, напоминающее нору. Именно здесь лежали все необходимые принадлежности для чистки техники. Резко пахло бензином. Новички принялись за работу.

Чистка установки продолжалась до самого вечера, пока сержант, взглянув на часы, не сказал, что пора возвращаться в дивизион и готовиться к ужину. Сержант был неразговорчив, держался строго и о себе ничего не рассказывал; удалось узнать только его фамилию – Садретдинов.

Во дворе дивизиона к этому времени уже собрались другие солдаты. Некоторые из них сидели в местной «курилке». Другие пытались вымыть руки под тоненькой струйкой воды из трубы в одном углу двора. Вода была также и в так называемой «летней бане» — грубой конструкции из железных ограждений с четырех сторон без крыши с небольшим круглым баком посередине. Но она была предназначена для других целей: для купания или стирки. Слегка смочив руки и потерев их одну о другую, солдаты уходили строиться на плацу. Вскоре к ним стали присоединяться и те, кто сидел в курилке.

Строй этот имел свои особенности, чего они прежде в полку не замечали. Самые молодые, то есть те, которые прослужили меньше других, должны были стоять в первых рядах. Когда новички хотели встать во второй ряд, им тут же объяснили, и не очень-то вежливо, что их место в первом ряду. При этом в первые дни многие солдаты обращались с новичками настороженно.

Ужин прошел так же, как и обед: одни расхватали жареную рыбу и белый хлеб, оставив нежирную перловую кашу с кусками серого хлеба другим. Новички, еще не сумевшие ближе познакомиться с жизнью в дивизионе, с удивлением стали обнаруживать, что вкусная еда попадает одним и тем же людям – как они постепенно научились различать — старослужащим. Нельзя сказать, что в полку их кормили особенно вкусно и сытно, и не хотелось дополнительно поесть. Но там они получали полностью все – свои куски белого и черного хлеба, столько масла, мяса и рыбы, сколько полагалось каждому. Может, в ротах полка, внутреннюю жизнь которых они не видели, происходило то же самое? Они знали понаслышке, что и там молодые солдаты живут иначе, чем старослужащие, иногда даже становились свидетелями того, что «старики» из рот полка перекидывали молодым более тяжелую работу, могли даже подзатыльник дать. Но все же, хоть это и вызывало неприятные ощущения и тревогу в их сердцах, они старались относиться к подобным вещам без паники и успокаивали себя тем, что это происходит не с ними. А здесь деваться было уже некуда: пока они успевали сесть за стол, на нем уже ничего приличного не оставалось. Этого новички не ожидали. И утолить голод кашей или жидким полусъедобным супом было почти невозможно.

После ужина нужно было пришить новые подворотнички, почистить обувь, бляху ремня и побриться. При желании можно было еще и написать письма. Новых подворотничков новеньким не выдали, а вчера они оба пришили подворотнички чистой стороной, перевернув их. Не было также белой ткани, из которой можно было бы сшить их самим, как они научились это делать в полку, прокалывая пальцы иголкой – опыта по этой части раньше не было никакого. Заметив их растерянность и поняв, в чем дело, старшина посоветовал им постирать старый подворотничок и пришить заново, как здесь все делали. Для чистки обуви и бляхи новички также не нашли нужных приспособлений и материалов, какие были в полку. Они заметили лишь трубу со слегка загнутыми краями и почерневшую тряпку на ней. Этой тряпкой им пришлось чистить и ботинки, и бляхи. Закончив эти так называемые «чистки», новички отправились побриться в «летнюю баню».

Побрившись без зеркала, наугад, царапаясь в темноте, они вернулись на плац, где дивизион уже был построен на вечернюю прогулку. В полку они слышали вечерние песни рот. Солдаты пели их, двигаясь строевым шагом. А сами они только учились там петь и делали это днем.  Построились в две шеренги, как обычно, но при этом молодых поместили так, чтобы при повороте влево они оказались во главе строя, теперь уже принявшего форму колонны. А «старики», идя позади, контролировали, все ли поют и как. Когда новички оказались во главе колонны и из-за незнания слов незнакомой им армейской песни не смогли подпевать другим, они услышали сзади недовольные и угрожающие возгласы, которые постепенно начали сопровождаться ударами по ногам. Это было их первое физическое наказание, и это было не только больно, но и унизительно. Невозможно было остановиться и хотя бы спросить, зачем же их бьют, когда они и в самом деле не знают слов песни. Удары сзади прекратились только тогда, когда они волей-неволей начали подпевать остальным, стараясь угадать слова по первым произносимым звукам, и хотя удавалось это не каждый раз, но «старики» сочли, что новички стали послушнее, и на первый раз им достаточно. После прогулки нужно было идти со всеми в казарму, где они за весь день пребывания в дивизионе еще не были. Это было очень большое и широкое помещение, с начала до конца заставленное узкими двухъярусными кроватями. Дежурный офицер, построив вместе с дежурным сержантом дивизион на нешироком проходе между рядами коек, сделал перекличку и дал всем команду отдыхать. Дежурный сержант выделил новичкам две пустые кровати на верхнем этаже, находящиеся рядом. Остальное не отличалось от того, что было у них в полку: такие же железные кровати, синие одеяла с серыми полосами поперек и белые простыни.  В этот первый день пребывания в дивизионе оба легли спать с чувством смутной тоски и тревоги. Жизнь здесь виделась им не в радужном свете. И хотя они многого еще не поняли в ней, но было неприятно на душе и страшно. То насмешливое выражение в глазах солдат, та жуткая и кажущаяся бессмысленной работа, которую они проделали впервые, голод, который им так и не удалось утолить, и легкое наказание в строю во время вечерней прогулки – все это говорило о том, что их ждет впереди несладкая жизнь, как и предупреждал прапорщик.

Дивизион

Наутро их поднял мощный голос дневального:

– Дивизион! Подъем!!!

Солдаты вскакивали с кроватей и стремглав бросались к обмундированию, лежащему на табуретках. Одеться надо было очень быстро. Однако некоторые койки все еще оставались занятыми — «старики» продолжали лежать.

– Эй, вас это тоже касается, поднимайтесь, – начал, подходя к каждой кровати, будить солдат старший лейтенант. Те, лениво потягиваясь, с угрюмым замученным видом стали шевелиться.

Старший лейтенант приказал всем выйти на улицу и строиться на плацу на зарядку. Интеллигент, протирая глаза, вышел на улицу. Вместе с ним вышли еще несколько ребят, как потом оказалось, молодых солдат и двое из старослужащих. Остальные «старики» вдруг все куда-то делись; дежурный лейтенант, выйдя на плац, посмотрел на собравшихся и, ничего не говоря, удалился. Маленького роста, худощавый, но широкоплечий сержант начал проводить зарядку. Делали ее все, кроме другого «старика» – невысокого узбека с озлобленным выражением на скуластом, широком, несоразмерным с его небольшим ростом лице с пухлыми губами. Интеллигент уже слышал его фамилию – Касымов. Вначале упражнения показались новичкам привычными и несложными, хотя Интеллигент толком не мог даже и такие выполнять.  А тут сержант вдруг приказал при отжимании от земли замереть в таком положении, пока он не даст команду подняться. Прошло несколько секунд, оставаться в таком положении становилось все тяжелее и тяжелее. Руки Интеллигента, не привыкшие к такой нагрузке, начали дрожать. Острая режущая боль охватила суставы.

– Делай два! – крикнул наконец сержант, но после того как все выпрямили руки, вновь приказал. – Делай раз! – Оставив солдат в таком положении держаться на согнутых руках, сержант опять сделал паузу.