Трибунал

Пулемет МГ-42 изрыгает смерть, тяжелые минометы с глухими хлопками плюются минами. С неба падает олень, ног и его торчат кверху. Падая, он пронзительно вопит. Ударяется о смерзшийся снег и разлетается дождем крови и кишок.

Из кустов, шатаясь, выходят двое русских офицеров в длинных меховых накидках. Кто кого поддерживает, понять невозможно. Они надрывают животы от смеха. Сумасшедшие? Или совершенно пьяные? Один из них потерял меховую шапку. Его коротко остриженные рыжие волосы торчат, как свиная щетина. На обмороженном лице большие язвы.

Легионер быстро наводит на них ствол МГ. Трассирующие пули впиваются в животы офицерам. Продолжая обнимать друг друга за плечи, они валятся в снег, который быстро становится красным. Их безумный смех сменяется долгим предсмертным хрипом. Грохочет и воет «сталинский орган» [13]. Мины выворачивают деревья с корнем, снег пузырится, будто каша. Над землей клубится ядовитый красновато-серый дым.

Кое-кто из нас надевает противогазы. Дым жжет нам легкие. Почему бы одной из сторон не начать использовать боевые отравляющие вещества? У обеих есть газовые фугасы, да и мы привезли свои не для забавы, так ведь?

Я ищу свой противогаз, потом вспоминаю, что давным-давно его выбросил. В сумке полно всякой всячины, но противогаза нет. Сигареты там хорошо сохраняются сухими. Я не единственный, кто тщетно ищет свой противогаз.

Дым клубится, скрывая из виду все. Мы не видим, во что стрелять, но стреляем, пока оружие не раскаляется докрасна.

Мимо нас несутся, словно призрак, бронесани, из-под переднего щита выбиваются длинные языки пламени. Они так близко, что, вытянув руку, можно коснуться вращающихся снеговых гусениц.

Порта бросает мину под башню. Из люка вылетают части человеческих тел. К небу поднимается громадное желто-красное пламя, волна горячего воздуха проносится над нами, будто теплое одеяло.

— Черт! — с отвращением бормочет Порта, отбрасывая в сторону чью-то оторванную руку.

Сталь лязгает о сталь, мерзлая земля скрипит и стонет. Нас окутывает отвратительный запах крови и горячего масла. Из лесу слышатся зверские крики, оттуда выбегает множество одетых в полушубки солдат. Изо ртов у них валит пар. Автоматы рычат, пока в рожках не кончаются патроны. Потом бой продолжается боевыми ножами, штыками, отточенными саперными лопатками. Так ожесточенно, что в этой дьявольской сшибке никто не успевает испугаться смерти.

Глаза у меня жжет, боль пронзает сердце, будто штык. Руки липки от крови. Я размахиваю перед собой лопаткой из стороны в сторону. Главное — не подпускать противника к себе вплотную. Фырчит огнемет. Отвратительный запах горелой плоти и горячего масла. Это действует Порта. Малыш подносит полный баллон. Вновь и вновь над снегом ревет жуткое пламя.

Горят человеческие тела. Горят деревья. При виде огнемета в действии сам дьявол оцепенел бы от страха. Эта штука явилась бы усовершенствованием даже для преисподней.

Языки огня тянутся к глазам. Лица трескаются, будто яичная скорлупа. Тела взлетают к полярному небу и снова падают в снег. Мертвые гибнут снова и снова.

Из-за туч с ревом появляется штурмовик и устремляется кометой к земле. Упав, взрывается, словно громадная шутиха.

Северное сияние полыхает в небе бурным морем огня. Земля представляет собой одну громадную бойню и смердит, будто бьющее ключом отхожее место.

Я чувствую удар в плечо, хватаю ручной пулемет и бегу вперед, тяжело дыша и кашляя. Бегущий рядом Хайде спотыкается и кубарем катится по склону.

Злобно трещит длинная автоматная очередь. Я расставляю сошки пулемета, ложусь за него и прижимаю приклад к плечу. Хайде направляет длинную пулеметную ленту.

Я мельком вижу солдат противника. Пулемет грохочет, трассирующие пули летят между деревьями.

Человек в белом маскхалате вскидывает руки. ППШ взлетает над его головой. Долгий, завывающий вопль. В воздухе летит ручная граната.

Глухой взрыв, и наступает полная тишина.

— Пошли, — рычит Хайде уже на бегу.

Я обматываю ленту вокруг казенной части, вскидываю пулемет на плечо и бегу следом. Не хочу оставаться в одиночестве.

— Подожди! — кричу я ему.

— Пошел ты, — отвечает он, не замедляя шага.

Нет ничего хуже отступления. Ты бежишь со всех ног, и смерть следует за тобой по пятам.

Порта нагоняет меня. Обгоняет, вздымая снег. Малыш с двумя тяжелыми огнеметными баллонами на спине грузно бежит за ним. Придерживает одной рукой свой светло-серый котелок на голове.

Я падаю, вжимаюсь в снег. На миг погружаюсь в какой-то страшный сон.

— Вставай, — кричит Грегор, — а то подниму пинками!

Ярость придаст мне силы. Я встаю и бегу, пошатываясь, по глубокому снегу.

В глубине леса мы собираемся и образовываем боевую группу. Странная смесь всех родов войск! Тут артиллеристы без пушек, танкисты без танков, повара, санитары, водители, даже двое матросов.

Командование над нами принимает пехотный оберcт [14], которого мы никогда не видели. В одной глазнице у него монокль. Он знает, что ему нужно.

— Пошли отсюда как можно быстрее, — говорит Барселона, вставляя в автомат новый рожок. — Это место пахнет героями и Вальхаллой [15]!

— Куда, черт возьми, делись русские? — удивленно спрашивает Порта, выглядывая через большой снежный вал.

Ночью мы окапываемся и строим пулеметные гнезда из снежных блоков. Разводим костер и нагреваем на огне плоские камни. Привязываем их шерстяным бельем к замкам пулеметов. Жизнь в Заполярье научила многим вещам, которым нас не подумали учить.

Не успев достроить позиции, мы вынуждены отступить снова. У нас больше трехсот раненых. Помочь им нечем. Все индивидуальные пакеты давно израсходованы, и мы перевязываем раны грязными клочьями обмундирования. От этих живых трупов несет гноем. Они протягивают к нам истощенные руки и взывают о помощи. Некоторые просят оружие, чтобы покончить с адскими мучениями. Другие лежат молча и молят взглядами о милосердии.

— Товарищ, не бросай нас, — шепчет умирающий фельдфебель, когда я с пулеметом на плече прохожу мимо него.

— Не оставляйте нас русским, — стонет другой.

Я не обращаю на них взгляда. К счастью, появляются санитары и укладывают их на подстилки их веток. Мы заберем их всех с собой, как приказал оберcт. Никто не должен быть оставлен.

Мы делаем сани из тонких древесных стволов и кладем на них раненых. Когда раненые умирают, сбрасываем их и идем дальше.

Через четыре дня мы выходим к двум странным холмам, напоминающим формой сахарные головы. Похолодало так, что в ноздрях у нас смерзается, слезы превращаются в сосульки. Металл становится хрупким, как стекло, деревья лопаются с громким треском.

Грегор смотрит на свой нос. Он лежит у него на ладони. Ощупывает отверстие на лице. Потом снова недоуменно смотрит на нос.

— Что за черт! — восклицает он и начинает кричать. Отбрасывает автомат и нос. Только Хайде, наш сверхсолдат, не теряет головы. Молниеносно валит Грегора на спину. Легионер подбирает нос.

— Держите его, — рычит Хайде. — Нос нужно пришить!

— Стоит ли? — усмехается Порта. — Не такой уж этот нос красивый.

Не обращая внимания на бормотанье Грегора, Хайде пришивает нос, снимает с трупа окровавленный бинт и крепко обматывает вокруг его лица.

— Может, лучше пришить еще раз, чтобы он не оторвал его снова? — предлагает Малыш, протягивая катушку толстых ниток.

Грегор скулит и стонет. Несмотря на анестезирующее воздействие мороза, боль все равно жуткая.

Хайде не косметический хирург и пользуется иглой, взятой у хирурга-ветеринара, которой тог зашивал раны лошадям.

— Слабак, — ворчит он и тянет за нос, проверяя, крепко ли пришит.

— А член может отмерзнуть и отвалиться? — с беспокойством спрашивает Малыш.

— Может, — улыбается Порта. — Армейский научный институт в Лейпциге собрал статистические данные на эту тему, они показывают, что тридцать два процента солдат возвращаются из полярных условий без этой штуки.