Испытание. По зову сердца

— Здравствуйте, товарищ полковник! — приветствовал Железнова Трошин.

— Значит, вместе будем воевать? — спросил Кочетов, он хотел добавить еще что-то более задушевное, но не нашел нужных слов.

— Прошу, товарищ полковник, нас всех троих назначить в одну роту, — попросил Филипп.

— Мы, товарищ полковник, здорово вместе сработались.

— Обязуемся робить на «отлично»! — звонко выкрикнул давно порывавшийся что-нибудь сказать Подопригора.

Фоме Сергеевичу понравились эти веселые и бравые солдаты, он угостил их папиросами.

— Наша дивизия хорошая, боевая, — сказал Хватов и, подавая Трошину спички, глянул на него о хитрецой. — И нам нужны бойцы опытные и храбрые...

— Не беспокойтесь, товарищ комиссар, не подведем! — заверил Трошин.

— Что ж, товарищ полковник, — обратился Хватов к Железнову, — пожалуй, можно их записать. Не подведут?

— Будьте в надежде, товарищ комиссар! — выкрикнул Николай. — Мы все трое, как один.

— А если один?.. — Хватов обвел их взглядом.

— Если останется один, то будет биться за троих, — ответил Подопригора.

В это время в разговор вмешался высокий, худощавый неуклюже одетый пожилой боец.

— Товарищ полковник! — обратился он к Железнову. — Я требую отправить меня на фронт, но этой чести меня лишают. Я протестую и прошу вашей защиты!

— Наверное, не позволяет здоровье? — Хватов участливо посмотрел на сутуловатую фигуру Кремнева.

— Здоровье? — стараясь принять бравый вид, удивился Кремнев. — Нет!

— Так что же?

— Видите ли, я профессор математики...

— Профессор — рядовым бойцом? — перебил его Железнов. — Нет, дорогой товарищ, это нельзя!

Но Кремнев горячо добивался своего:

— Что же, товарищ полковник, если я профессор, так, значит, не имею права с оружием в руках защищать свою Родину, свой родной город? Никто не имеет права лишить меня этого святого долга!.. Я прошу... Наконец, как гражданин требую!..

— Я вас понимаю и вами восхищаюсь, — приложив руку к сердцу, ответил Железнов. — Но — разрешить не могу!

Вокруг Железнова и Хватова постепенно собралось много бойцов, все они требовали, чтобы их отправили на передовую.

— А вот этого назначать в дивизию нельзя! — показав рукой на коренастого бойца, сказал Железнову Николай Кочетов. — Он — окруженец!..

— Ну и что ж, что окруженец! — горячо размахивая руками, отвечал тот. — Разве я по своей воле в окружение попал? В такой заварухе не один я был...

— Нет, один! Тогда, Григорий, из нашего расчета никто не потерялся! — тоже жестикулируя, кричал Николай. — Раненые и те из окружения выходили...

— Ну что ты на него взъелся? — Плечистый боец схватил Николая за руку. — Ну был он в окружении!.. А может быть, теперь, хлебнувши горя, еще злее драться станет?.. — И, не слушая доводов Кочетова, он браво стукнул каблуками, повернулся к Железнову: — Товарищ полковник, красноармеец Куделин желает обратиться к вам с просьбой...

— Товарищ полковник, мы все трое просим его не брать, — настойчиво протестовал Николай. — Первоначально надо его проверить: где он болтался эти пять месяцев?..

— Слушай, орел! — сказал ему Куделин. — Как ты можешь в такое время не доверять своему однополчанину? Нехорошо!.. Я с ним вместе выходил, он к нам присоединился под Селивановом. И он дрался, как подобает настоящему советскому воину...

— И чего ты, Мыкола, к ему причепывся? — вмешался Подопригора.

— Черт с ним, пусть идет! — согласился Филипп. — Только в наш расчет не надо...

Хватова в это время атаковал другой боец.

— Я киноактер. Вы видели картину «Ошибка инженера Кочина»?

— Видел.

— Тогда вы должны меня знать. Я там играл врага. Старался показать всю его отвратительную, хищническую натуру. А теперь хочу сам этого врага бить!..

— Но что ж поделаешь, товарищ, вам не разрешено сейчас ехать на фронт.

— Но ведь я был на фронте. Под Веневом ранен.

— Ну вот, поправитесь и тогда поедете на фронт. Понятно?

— Конечно, понятно. Но, товарищ комиссар, вы же сознательный человек и понимаете. — Артист прижал кулаки к груди. — Поверьте, не могу я здесь быть иждивенцем, когда Москва... понимаете, Москва в опасности!..

Не успел Хватов ответить артисту, как кто-то дернул его за рукав, и позади него раздался высокий женский голос:

— Товарищ полковник, к вам обращается снайпер Иванова! Меня назначают не на фронт, а в ПВО. А я прошусь на фронт!.. У меня под Волоколамском погиб брат... Я за него хочу отомстить!..

— Дорогая девушка, если вас назначают в ПВО, значит, так надо...

— Когда старший по возрасту разговаривает, — артист зло посмотрел на Иванову, — невежливо, девица, его перебивать.

Иванова залилась до ушей румянцем.

— Не девица, товар-рищ, а снайпер! — выпалила она.

Хватова и Железнова окружили таким плотным кольцом, что командир полка еле к ним пробрался.

— Товарищи красноармейцы! — крикнул он собравшимся. — В штабе есть дежурный штабной командир. К нему и прошу обращаться с просьбами. Он их запишет и мне доложит, а я потом вызову вас и разберусь с каждым в отдельности. А сейчас расходитесь, кто из строя — тому в строй, остальным — в расположение полка! Бегом марш!..

Однако никто не тронулся с места. Все выжидающе смотрели на Железнова и Хватова.

— Вы слышали мой приказ?! — сердито крикнул комполка.

Солдаты зашевелились и стали медленно расходиться.

— И вот так круглые сутки! — устало сказал комполка. — Где бы я ни появился, вереницей за мной ходят и все требуют: «Отправьте на фронт!» Глядишь, иному еще недели две нужно быть в батальоне выздоравливающих, а он скрывает, что раны у него еще не зажили, врет и прямо за горло берет. Ругают, даже «тыловой крысой» обзывают и все требуют, требуют... Некоторые сбегают на фронт! Мы уже теперь на всех выходах из Москвы к фронту, на всех железнодорожных станциях проверяем отправляемые на фронт формирования. И всегда среди них находим таких «беглецов» и пачками отправляем обратно в полк... Прямо измотали меня...

— Ничего, товарищ майор. Это очень хорошо!.. — Хватов похлопал его по плечу. — Это говорит о высоком моральном состоянии нашего народа...

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Назначенные гитлеровской ставкой сроки взятия Москвы уже прошли, а фашистские войска все еще сражались на тех же рубежах. То намечался прорыв в направлении Химок, то в стороне Серпухова затягивалась петля вокруг тульской группировки советских войск, то ожидались события в районе Ленино. Потом последовал нажим сосредоточенных сил гитлеровцев на Солнечногорск, но фашисты везде встречали упорное сопротивление, наталкивались на «дьявольское упорство большевиков», как писали они в своих донесениях.

3-я и 4-я танковые группы немцев, подвергаясь мощным контрударам подошедших из Резерва Ставки Верховного командования 1-й ударной и 20-й армий советских войск, застряли на рубеже канала Москва — Волга между Яхромой и Химками. 2-я танковая армия, не сумев взять стоявший насмерть город Тулу, устремилась на Рязань и Каширу. Там она была встречена советскими войсками 10-й армии и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса, тоже подошедшими из Резерва Ставки, остановлена и отброшена к Веневу.

Чувствуя, что на этих направлениях к Москве пробиться невозможно, гитлеровская ставка потребовала от командования ЦГА внезапным ударом вдоль Брянского и Минского шоссе «вонзить кинжал в сердце России».

Выполняя приказ фюрера, на рассвете 1 декабря 1941 года дивизии 4-й армии внезапно перешли в наступление на участке, где действовала 33-я советская армия. Воспользовавшись тем, что силы этой армии привлечены к левому флангу, моторизованная и танковая дивизии гитлеровцев форсировали на ее правом фланге реку Нару. Обтекая стоявшую против Наро-Фоминска дивизию полковника Новикова, они стремительно вышли на шоссе Наро-Фоминск — Кубинка, потом хлынули дальше к автостраде Минск — Москва и Брянскому шоссе, намереваясь по двум этим магистралям двинуться прямо на Москву.