Испытание. По зову сердца

— Он просто дурак, господин капитан! — ответил переводчик. — Сильно перепугался. Его нужно расположить к себе и что-нибудь пообещать.

Полуденное солнце пробилось сквозь облака, оно осветило деревню Головеньки и заиграло в замерзших окнах домов.

Филипп открыл глаза. Увидев вокруг чужих людей, которые говорили на непонятном ему языке, он понял, что попал в плен. Филипп стиснул зубы и снова прикрыл глаза, но так, чтобы оставалась маленькая щелка.

Переводчик низко склонился к Филиппу и взял его руку.

— Здравствуйте!.. Как вас зовут? — спросил он.

Филипп не шелохнулся.

— Как ваша фамилия?

Филипп видел, как из-за спины переводчика, нетерпеливо пощипывая усики, злобно смотрел на него офицер. Он вдруг оттеснил переводчика плечом и слащаво улыбнулся:

— Ваш фамилий, битте?

— Иванов, — сквозь зубы процедил Филипп.

— Имя? — спросил переводчик.

— Иван.

— Ну, вот и хорошо! — На лице офицера появилось выражение самодовольства, он сел рядом с Филиппом и, постукивая карандашом по книжечке, которую достал из кармана, приготовился записывать.

— Какой части? — спросил переводчик.

Филипп молчал.

— Я вас спрашиваю, какой части?

Пауза продолжалась не больше секунды.

— Нумер тшаст? — вмешался офицер. И старательно протянул: — Тша-аст?

Филипп не проронил ни звука.

Офицер кивнул врачу. Тот пощупал у Филиппа пульс, холодными пальцами раздвинул его веки и по-немецки сказал:

— Все в порядке.

— Битте, тшаст! — неожиданно гаркнул офицер.

Филипп невольно вздрогнул. Врач улыбнулся и подмигнул офицеру.

Филипп открыл глаза, обвел всех взглядом и приподнялся на локтях. Страшная ломота во всем теле и шум в голове валили его обратно на носилки, но он заставил себя удержаться.

— Вы из Акулова? — спросил переводчик.

— Из Акулова, — ответил Трошин.

— Тшаст! Тшаст! — снова заорал офицер.

— Я — воин Красной Армии. Что хотите делайте, ничего не скажу...

— Повешайт! — прохрипел офицер.

— Вешайте! Для меня один конец...

— Завтра мы будем в Москве. Поэтому зря упрямствуешь! Подумай и выбирай: смерть или свобода? — сказал переводчик.

— В Москве вам не бывать. Наши не пустят...

— Фанатик! — вскипел переводчик.

— Коммунист! — выкрикнул офицер и, схватив Филиппа за грудь, подтянул к себе.

— Я беспартийный... Но рад, что вы меня за коммуниста признали.

— Weg nehmen!..* — Офицер толкнул ногою носилки.

______________

* Убрать (нем.).

Вечером Стропилкина снова вызвали в штаб. За столом сидели тот же белобрысый офицер и переводчик. Офицер встал и жестом руки пригласил Стропилкина сесть.

— Битте, господин Штропилкин!

Найдя для ответа подходящие немецкие слова, Стропилкин вытянулся во фронт:

— Гутен таг, господин капитан.

— Садитесь! — стараясь быть помягче, сказал переводчик. Стропилкин примостился на краешке складной табуретки. — Немецкое командование решило удовлетворить вашу просьбу и направить вас в тыл на строительство.

— Данке, данке!.. — Стропилкин на радостях вскочил и, сразу исчерпав свой запас немецких слов, стал усиленно жестикулировать.

— Однако командование просит вас перед отъездом переговорить с пленным Ивановым. Узнать у него, какие силы держат Акулово, что там у них в тылу.

Глаза Стропилкина растерянно забегали.

— Но это, извините, будет предательство!.. Я шел к вам с другими намерениями... Прошу передать господину капитану, что с точки зрения международных законов...

Все, что говорил пленный, переводилось быстро и точно. Наивная тирада Стропилкина вызвала у белобрысого капитана улыбку. Обхватив руками колено, он раскачивался на табуретке, мысленно потешаясь над наивностью своей жертвы: «Вот идиот! Сдался в плен и думает отдыхать!..»

Он поднялся и похлопал Стропилкина по плечу. Стропилкин вскочил и угодливо улыбнулся.

— Ничего, со временем будет хорошо служить! — усмехнулся капитан и сказал переводчику: — Продолжайте!

В конце концов Стропилкин согласился кое-что узнать.

— Но только, умоляю вас, таких поручений мне больше не давайте, — упрашивал он переводчика, и угодливая улыбка не сходила с его губ. — Поверьте, ведь это похоже на шпионаж...

— Мы это понимаем! Но нас заставляет необходимость. — Переводчик пожал плечами.

Солдаты привели Стропилкина к покосившейся бане. Часовой распахнул дверь и осветил помещение электрическим фонарем.

Пахнуло сыростью и запахом гнилых досок. У полка на соломе лежал закрытый каким-то рваньем человек в солдатской гимнастерке. Из-под лохмотьев высунулась голова в марлевой повязке. Воспаленные глаза человека щурились от света.

Стропилкин шагнул через порог.

— Добрый вечер! — сказал он.

— Что ж тут доброго? — Трошин снова опустил голову на солому. — Ты... кто будешь? — заикаясь, спросил он.

— Я? Воентехник Московской зоны обороны Стропилкин.

— Как сюда попал?

— Так же, как и вы.

— Раненый?

— Контуженый, — соврал Стропилкин.

— Контуженый? Плохо. Проклятая контузия... Эх, если бы я не был контужен... — Филипп хотел еще что-то сказать, но удержался. — Покурить не найдется?

— Есть! — Стропилкин обрадовался, что разговор сразу завязался так непринужденно, торопливо достал портсигар и зажег спичку, пряча огонь в кулаке. — А вы откуда?.. Какой части, товарищ?

Трошин, чуть слышно, заикаясь, ответил:

— Вас, товарищ, я не знаю... Вот настанет утро, поглядим друг на друга и поговорим... А сейчас — спать!.. У меня все тело ломит и голова трещит.

Стропилкин поежился, покряхтел, для видимости немного постонал, потом снова зажег спичку и, сочтя полок более удобным для себя местом, расстелил там солому и улегся.

«Устраивается как дома», — с неприязнью подумал Филипп.

Трошин не мог спать, он все время строил планы побега. Первый план был совсем наивен: постучаться в дверь и, когда часовой ее откроет, ударить его и броситься в ночную тьму. Но от этого пришлось сразу же отказаться: часовой один открывать не будет, вызовет разводящего. Потом в голову пришла другая мысль: выкрасть у Стропилкина спички, поджечь баню и, воспользовавшись суматохой, бежать. Но и это не годилось: во время пожара неминуемо выставят оцепление...

Теперь у него созрел новый план. Вокруг него деревянный пол, но, может быть, там, под полком, где спит этот прибывший, земля?..

Пересиливая боль в теле и головокружение, Филипп перевернулся на живот и, как мог далеко, вытянул руку... Земля!.. Так и есть. Что, если подкопать?.. Но чем?.. Он приподнялся и пополз на четвереньках, ощупывая все вокруг руками и надеясь найти хоть что-нибудь подходящее... Так он обшарил почти всю баню, но ничего не нашел. «Копать руками? — подумал Трошин. — Нет, невозможно...» Он сел, прислонясь спиной к каменке, и задумался.

Опираясь на каменку, Филипп стал подниматься, но камень над топкой вдруг зашатался. Филипп вздрогнул, ему показалось, что часовой услышал шорох. Но за дверью было тихо, только где-то далеко похрустывали по снегу шаги, они то удалялись от двери и замирали вдали, то начинали приближаться. Филипп опустился около топки на колени и стал засовывать злополучный камень на прежнее место, он нащупал там железную перекладину. «Железо?..» — обрадовался он и, словно опасаясь потерять, схватился за железину обеими руками. Потом, найдя способ, как бесшумно высвободить ее, стал потихоньку снимать лежавшие поверх нее камни и осторожно клал их в топку. Сердце стучало. Кровь шумно билась в висках.

Но вот громко заскрипели, приближаясь, чьи-то шаги, и вдалеке раздался звонкий окрик часового «Хальт!». Филипп торопливо пополз обратно к тому месту, где лежал. Громыхнул засов, распахнулась дверь, электрический луч пробежал по Филиппу, потом по Стропилкину. После этого дверь снова закрылась, засов лязгнул по скобе.

— Что такое?.. — забеспокоился Стропилкин. — Товарищ Иванов, ты спишь?