Испытание. По зову сердца

— Юра.

— А фамилия?

— Фамилия?.. — повторил Юра. И назвал первую пришедшую ему в голову фамилию одного из товарищей по школе: — Рыжиков.

— А моя — Гребенюк. Вот и познакомились!

От душевной теплоты, которую проявил к нему этот чужой человек, Юре стало стыдно за свое вранье. И он торопливо рассказал Гребенюку, как к нему в вагоне отнеслись пассажиры и как его высадили. От обиды за себя и от пережитых волнений Юра вдруг заплакал. Гребенюк еще крепче прижал его к себе.

— Ты чего, сынок, о папе горюешь? — спросил он. — Найдем твоего папу!.. — Они прошли вдоль платформы к товарным вагонам, и Гребенюк постучал в дверь одного из них.

— Это ты, Фотич? — послышалось из-за двери.

— Я! — отозвался Гребенюк. И большая дверь поползла вправо. — На, прими паренька!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Несмотря на ранний час, аэродром в это дождливое утро жил боевой жизнью: самолеты шли на старт; взад и вперед мчались бензозаправщики, разбрызгивая лужи.

Промокшие под дождем, Аня и Тамара стояли на посадочной площадке, ожидая «девятку». Сквозь пелену дождя они разглядели идущие на посадку У-2. Аня вздернула кверху белый флажок.

— Вера! — радостно вскрикнула Тамара и побежала к приземлившемуся самолету.

Не успел еще самолет остановиться, как она вскочила на крыло и, уцепившись за борт, стала размахивать письмом.

— От кого? От Стропилкина? — спросила Вера, стараясь перекричать гул мотора.

— Нет! — Тамара замотала головой.

— От кого же? — Вера нагнулась и выхватила у нее письмо. Она узнала руку отца. — Папа!.. Папа пишет!.. — Сдернув зубами перчатку с правой руки, Вера оторвала край размокшего конверта и, не вылезая из самолета, стала читать.

Ее глаза бегали по строчкам расползающихся от капель дождя фиолетовых букв. «Он был здесь! — думала она. — Сегодня идет в бой!.. Наверное, уже в бою!.. Так и не увиделись...» Из ее глаз потекли слезы.

Тамара, нагнувшись через борт, рукой дотронулась до мокрого лица подруги.

— Ну, чего?.. Чего разнюнилась? — Она подхватила Веру под мышки и потянула вверх. — Вылезай!.. Пойдем скорее в палатку... Там еще что-то есть!.. Отец подарок тебе оставил, большую коробку. Наверно, с конфетами.

— Тамара, милая, я так рада!.. — Вера высвободилась из ее объятий.

— Так радуйся! А ты плачешь... — Тамара встряхнула Веру за плечи. — Эх ты, товарищ летчик!

Вера сунула письмо в карман и соскочила с самолета.

— Где же ты вчера застряла? — спросила Тамара. — Чего только о тебе не передумали! Командир даже фронт запрашивал.

— Армия документы задержала. А вечером начался такой ливень, что никак нельзя было вылететь. Только сегодня на рассвете еле-еле поднялась.

— Здорово болтало?

— Порядочно... Устала я.

— Это плохо. Похоже, что снова лететь придется. — Тамара взяла ее под руку. — Сегодня чуть свет нас созвал командир и сказал, что фашисты со стороны Рузы наступают на Звенигород. Танки уже у Локотни. Там пробка. Нам приказано разбомбить их.

— Нам? Разбомбить? — удивилась Вера.

— Ага! — Тамара кивнула головой. — Сейчас техники подвеску бомб делают. Навесим бомбы и полетим... А сейчас беги к Кулешову, он тебя ждет. — Выдернув из кармана носовой платок, она вытерла мокрое Верино лицо. — А я пойду готовить свою «семерку».

Вера пошла прямиком по грязи и думала о том, что ответит отцу: «Напишу ему, чтобы он мне как-нибудь намеком дал понять, где находится его дивизия. Ведь я и сама могу к нему прилететь. Летаю же я по армиям...»

— А, Железнова, здравствуйте! — приветствовал ее вышедший из палатки Кулешов. — Идите побыстрее, небось насквозь промокли. — Он приподнял мокрое полотнище и пропустил Веру в палатку. — Снимайте скорее шлем и куртку и садитесь вот сюда, к печке.

Вера сняла куртку, стянула сапоги. Расстегнула комбинезон, но никак не могла из него высвободиться: уж очень он задеревенел, да и озябшие руки не слушались. Вошедший в это время комиссар помог Вере снять мокрую одежду и усадил ее на разбитую табуретку.

— Придется ей, Федор Федорович, часок-другой вздремнуть, — сказал Рыжов. — Спать небось хочешь, товарищ Железнова?

— Нет, товарищ Рыжов, не хочу. Вот есть хочется!

— А, это можно! — Кулешов крикнул: — Грибов!

— Я, товарищ командир! — прогремело из палатки, и перед ними появился рослый солдат.

— Принеси-ка хорошую порцию завтрака! — Переждав, пока солдат повторил приказание и вышел, Кулешов снова обратился к Вере: — Так вот что, Железнова, пока вы будете отдыхать, ваш самолет заправят, снарядят. Вы полетите бомбить врага. — Он повернул голову и посмотрел на Веру. Та в ответ кивнула головой. — Задача для вас новая и почетная. Я вас проинструктирую и поведу сам. Вы полетите в звене Урванцева.

Кулешов объяснил обстановку и стал пристально рассматривать карту.

По палатке монотонно барабанил дождь. Потрескивали в печке дрова.

— Товарищ подполковник, — обратилась к Кулешову Вера, — разрешите мне лететь сейчас. Я не устала! Вот, честное слово, не устала!..

— Нет, Железнова, нельзя! Вам надо поспать.

В это время Грибов принес два котелка — один с гречневой кашей, другой с чаем — и большой кусок хлеба, на котором лежало несколько кусков сахару и квадратик масла. Он быстро выложил кашу в эмалированную чашку и козырнул:

— Товарищ Железнова, кушайте на здоровье!..

— Да, да, Железнова, не стесняйтесь, ешьте и ложитесь вот на мою кровать, — Кулешов показал на топчан. — Учтите, работа будет напряженная. Летать придется не один раз, а столько, насколько сил хватит. — И он вышел из палатки.

Вера поела и легла. Грибов набросил на нее шинель командира, и она укрылась ею с головой. Под сухой шинелью было тепло и глухо, только где-то вдалеке слышался грохот артиллерии... Через несколько минут Вера уже спала.

Ей приснилось то, о чем она думала перед сном: вот она вместе с отцом летит на двухместном У-2. Отец ведет самолет, он уверенно и правильно делает развороты. Они летят над его дивизией. Отец показывает ей позиции, рассказывает о себе, о боях, в которых участвовал. Но вдруг самолет тряхнуло, и он стал стремительно падать вниз. Напрягая все мускулы, Вера старалась удержаться за руку отца...

— Железнова, что с вами? — Грибов теребил ее за плечо. — Куда шинель-то тянете? — Вера открыла глаза. Не соображая, в чем дело, приподнялась на локте, отбросила рукой нависшие над глазами волосы и снова легла. — А вам уже пора вставать, — опять услышала она тот же басовитый голос Грибова. Вера протерла глаза. Перед нею стоял Грибов, держа в руках комбинезон.

— Вот принес вам сухой комбинезон и погрел его около печки, а ваш до сих пор еще мокрый.

— Дождь идет? — потягиваясь, спросила Вера.

— Стих немножко, только моросит. Погоды сегодня так, видно, и не будет. — Грибов положил одежду на табуретку и, захватив пустые котелки, вышел.

За палаткой послышались голоса Кулешова и Рыжова. Вера быстро вскочила, надела комбинезон и натянула сапоги.

— Ну как, Железнова, отдохнули? — войдя в палатку, спросил командир. Он повесил мокрое кожаное пальто на воткнутую в землю рогульку, заменяющую здесь вешалку, отстегнул пояс с пистолетом и сумкой и положил на постель. Потом подошел к столу, развернул большой планшет и склонился над картой. Он вымерял по ней циркулем расстояние, что-то подсчитывал, водил по карте толстым карандашом, а потом медленно почесывал им лоб.

Ему было над чем подумать! Ведь предстояло на старых У-2 выполнить сложную боевую задачу: разбомбить гитлеровские танки так, чтобы ни один из них не сдвинулся с места!.. В ушах Кулешова еще звучали слова командующего Военно-воздушными силами фронта: «...Проселки развезло, речонки вспухли, у фашистских танков — единственный путь на Звенигород. Беспрерывные дожди сковали нашу боевую авиацию, и теперь вся надежда только на вас! Вы, конечно, больших дел не сделаете, но своими внезапными, терроризующими налетами задержите немецкие танки на сутки, а то и на двое. Там, глядишь, облака немного поднимутся, и тогда мы выпустим наши штурмовики и бомбардировщики...»