Одни сутки войны (сборник)

Разведчики приостановились. Разрывы стихли. Заполошно застрекотали сороки, пронзительно заверещали сойки.

— Неужели наших атакуют? — спросил Сутоцкий.

— Бьют-то «катюши», — неуверенно ответил Матюхин. — Может, по прорвавшимся?

— Сколько же их прорвалось, если столько огня?

— А может… началось? — нерешительно произнес Гафур.

— Не помню, чтобы артподготовка начиналась с «катюш». Ими обычно кончают. Да и рано еще. Нас же предупреждали — через неделю. А сейчас четвертый день.

Они еще погадали и услышали несколько орудийных выстрелов — хлестких, звенящих даже на расстоянии. Неожиданно неподалеку, километрах в полутора, раскатилось эхо разрыва. Лес перекатил эхо, и, когда оно умолкло, донесся слитный тяжелый гул.

— Неужели танки? — спросил Гафур.

— Похоже, — ответил Матюхин. — Только чьи?

Что спросил Сутоцкий, он не услышал: справа и слева загремели не то орудия, не то разрывы, а над лесом прошли бомбардировщики.

Воздух сразу уплотнился, стал звенящим и упругим. Артиллерийская подготовка пехотной атаки развивалась полным ходом. Грохотали орудия, глухо рвались снаряды. Постепенно пришли в себя и немецкие артиллеристы, начали отвечать, норовя подавить наши батареи.

Грохот боя ощутимо приблизился, особенно после того, как над разведчиками стали разворачиваться отбомбившиеся по вражеским батареям штурмовики.

Минут через двадцать опять сыграли «катюши». На этот раз гул их разрывов разнесся по всей передовой.

— Кажется, началось… — отметил Матюхин, решая, что же теперь им делать: сидеть на месте, идти навстречу своим или, наоборот, отходить назад, чтобы воспользоваться обстановкой и продолжить разведку.

Его раздумья прервал Гафур. Он показал вниз, на дорогу. Там мчались машины с орудиями на прицепе. Расчеты напряженно смотрели назад. Матюхин сразу определил — орудия противотанковые: низкие, разлапистые, с толстыми набалдашниками — надульными тормозами. Не снижая скорости на повороте, они понеслись к мосту.

— Драпают, что ли? — осведомился Сутоцкий.

— Похоже. Но от кого? Ведь артподготовка только что окончилась.

— Товарищ младший лейтенант, танковый гул начался перед артподготовкой.

Андрей уставился на маленького Гафура. Надо же, чертенок какой, все помнит, все замечает! И тут же сработало офицерское мышление Матюхина. Оно, как инстинкт, подсказывает сразу, четко восстанавливая или дорисовывая тактическую картину.

Да, наши танки прорвались через оборону противника внезапно, до артподготовки. Они мчатся сейчас именно по этой, кратчайшей к эсэсовцам дороге, и какой-то немецкий командир, поняв опасность стремительного танкового броска, вывел из-под огня свой резерв — противотанковую батарею и приказал ей стать в единственном на этой дороге месте, где еще есть надежда остановить танки. Таким местом был мост через реку.

— Грудинин! Перед мостом сейчас развернутся противотанкисты. Бей их по одному. Если что случится с нами — действуй самостоятельно. Остальные — за мной! Переправимся через реку и зайдем в тыл артиллеристам. Они встречают наши танки.

Матюхин бегом бросился вниз, к реке, и, поднимая оружие над головой, поплыл. Мокрый, выскочил на противоположный берег не оглядываясь — он был уверен, что разведчики не отстали от него, — вбежал в куртину. Первая машина уже развернулась на лугу и подъезжала к прибрежному кустарнику. Матюхин оглянулся. Сутоцкого и Шарафутдинова не было. Он выругался и стал глазами разыскивать их. Они барахтались еще на середине реки. Сутоцкий, погружаясь в воду, одной рукой поднимал автомат, а второй толкал Шарафутдинова.

— Черт! Оказывается, он не умеет плавать!

Матюхин хотел было броситься им на помощь, но между ними встала вторая машина, и расчет, не глядя на реку, сняв орудие, развернул его и начал окапываться. Шофер выгружал ящики со снарядами. Матюхин остался на одной стороне изготавливающейся к бою батареи, а Шарафутдинов и Сутоцкий — на другой.

Пять орудий расположились полукругом, раскинули станины, и расчеты спрятались за щитами. Шоферы отогнали машины к ивам, под кустарник. Теперь Матюхин очутился между батарейцами и шоферами. С кого же начинать и когда?

Начал все-таки Грудинин. Он стал аккуратно снимать по одному артиллеристу из каждого расчета. Пока первый расчет, оттащив убитого и оглядываясь, искал причину его смерти, последний только склонялся над убитым. Грудинин опять выстрелил по первому расчету, и тут же споро ударили два автомата — Сутоцкого и Шарафутдинова. Грудинин немедленно перенес огонь на третий расчет и стал выбивать его.

Выскочившие из кабин шоферы, прихватив винтовки, бросились было на помощь расчетам, но их встретил огнем Матюхин. Он бил скупо, короткими очередями. Один из шоферов не выдержал и побежал к селу. Матюхин срезал его. Два других подняли руки. Андрей приказал им сесть спиной к иве и положить руки на затылок.

Когда он оглянулся, то увидел, что Гафур и Сутоцкий стреляют уже из-за станин второго орудия, а все расчеты сгрудились у четвертого орудия и яростно отбиваются, норовя развернуть пушку. Щит прикрывал их от огня Грудинина, и Матюхин полоснул по их напряженным потным спинам. Оборвав очередь, он заорал:

— Хенде хох! Гитлер капут!

У них хватило ума поднять руки. Четверых оставшихся в живых Матюхин присоединил к шоферам.

Сутоцкий и Гафур пробежали вдоль орудий, проверяя, нет ли притворившихся убитыми. От орудий пахло свежей взрывчаткой и кровью. Притворившихся не нашли, зато обнаружили раненых. Матюхин подозвал пленных, и они стали перевязывать и оттаскивать раненых к берегу.

На той стороне реки, как раз перед позицией Грудинина, показался первый танк. Он заскрежетал траками, заскрипел галькой на дороге и приостановился. Видимо, увидел распластанные, приникшие к жесткой траве орудия, потому что башня у него дрогнула.

«Сейчас он нас расстреляет, — с ужасом подумал Матюхин. — Свои прикончат! Как же я не подумал?!»

Вдруг он увидел, что люк приоткрылся, выглянул танкист и, не понимая, в чем дело, огляделся. Гафур стоял у второго орудия, разутый, и плясал с портянками в руках, как с белым флагом. Опять он догадался раньше всех!

Матюхин тоже скинул сапог, сорвал с ноги портянку и завертел ею над головой. Сзади первого пристроился второй танк, с него соскочили десантники. Они с опаской залегли у края дороги. Матюхин заорал:

— Свои! Разведчики Лебедева! Свои!

Его не понимали. Танкисты заглушили моторы и наконец разобрались, что к чему. Командир передового отряда танкистов поблагодарил разведчиков за помощь, обещал доложить об их подвиге, но, заметив пять автомашин, хищно подобрался.

— Десант мы сейчас пересадим.

— Никак нет! — весело отрапортовал Матюхин. — Сейчас сюда подойдет рота капитана Маракуши — это его машины. Кстати, всей колонной вам сюда идти незачем. Там, позади, вы пересекли наезженную просеку. Она ведет прямо к станции.

Командир передового отряда понял Матюхина и приказал передать сведения о просеке главным силам.

— Кто проверял? — спросил он у Матюхина.

— Группа младшего лейтенанта Матюхина. Попрошу также немедленно передать майору Лебедеву в штаб армии, что мы ждем его здесь.

Через мост в село пошли танки, бронетранспортеры и машины с пехотой. Потом — легкая артиллерия и снова танки. Наконец показалась матушка пехота — как всегда, пыльная, как всегда, усталая: ночью отстояла в траншеях, а утром пошла в наступление, в самое пекло. За пехотой примчался на «виллисе» майор Лебедев. Он бросился было обнять Матюхина, но остановился:

— Нет, нельзя. Ты ж меня помнешь, а у меня позвонки еще не сели как следует.

Потом они, расположившись возле захваченных машин, ели и пили, а пленные немцы хмуро смотрели на них. Гафур встал и молча роздал им хлеб, консервы и колбасу, немного подумал и принес им их же, захваченную в качестве трофея, фляжку со шнапсом.

— Выпейте за освобождение от бесшумной смерти, — сказал он на хорошем немецком языке.