Одни сутки войны (сборник)

Грудинин поджег машину армейцев и начал бить на выбор тех, кто подбегал к легковым. Кто-то падал и замирал, кто-то еще полз и, вероятно, вопил, но в общем гаме вопли терялись.

Стрельба — бесцельная, паническая — то разгоралась, то опадала. Кто-то пытался командовать, но Грудинин сейчас же снимал его точным выстрелом.

Расстреляв все обоймы, он отполз к Матюхину и устало доложил:

— Все. Пора драпать.

— А может, еще? — спросил охваченный отчаянным и в чем-то жутковатым азартом боя Сутоцкий.

— Нет. Они же солдаты. По трассам поймут, что к чему. А у меня, на беду, попадаются пули с трассерами.

— А чего ж ты их раньше не отсортировал? — возмутился Сутоцкий.

— Кто ж на такое рассчитывал? На обычной «охоте» без них не обойдешься: трассирующими пристреливаем рубежи. А здесь видишь как…

Они скрылись в лесу и перебежками, перекатами пробрались в чащу. Здесь Грудинин выбросил из пилотки стреляные гильзы.

— Чтоб и места не разыскали, — сказал он.

Отдышались, отдохнули. Стрельба в селе затихла, шум разъезжавшихся машин удалился. К вечеру разведчики взобрались на левый скат лысой горы. По железной дороге прошел уже привычный эшелон с машинами и лесом. Только один. Может быть, с последними танкистами и остатками футбольной команды…

Матюхин мысленно подсчитал, сколько же прошло эшелонов, и огорчился: получалось, что либо некоторые эшелоны проскочили где-то в стороне, либо еще немалая часть эсэсовцев не начинала погрузку. Матюхин рассматривал карту, но другие станции, в том числе и узловые, оставались за ее кромкой.

Конечно, можно было считать задачу выполненной, но мысль, что эшелонов прошло слишком мало, не давала покоя, и Матюхин решил не удаляться от этих мест. Наоборот, раз эсэсовцы прячутся, ждут эшелонов, он обязан подобраться поближе к ним и по возможности точно установить, сколько их, остаются они или собираются уходить.

Ночью он повторил сигналы и повел людей к селу. Там еще дымили сожженные машины.

21

В первом часу ночи Лебедеву доложили, что южнее, чем прежде, ясно просматривались красная и зеленая ракеты. Майор несколько растерялся.

— В каком порядке они появились?

— Красная, потом зеленая.

Сомнений не было, сигнал точен: танкисты отходят, грузятся. Но ведь два часа назад был принят сигнал — танкисты на месте. Наконец, почему ракеты на юге? По времени — это Матюхин. Как он попал туда? Чего он мечется по всему фронту?

Лебедев склонился над картой. Ранее полученные данные показывали: поблизости от того района, из которого взлетали ракеты, эсэсовцев быть не должно. Они севернее и правее. Матюхин прошлой ночью и вторая группа сегодня подавали сигналы в нужной точке. И подавали правильно — танкисты на месте. Что заставило Матюхина перекочевать и сменить сигнал?

Позвонил командарм:

— Что у нас? Как твои орлы?

— Не все понятно, — признался Лебедев. — Разноречивые сигналы. Через час кое-что прояснится.

— Хорошо. Позвоню позже.

Но и через час, и через два ничего не прояснилось. Вторая группа сигналов не передала. Партизаны молчали. Оставалось ждать. И майор ждал.

В три ночи его разбудили и сообщили, что из того же места поданы те же условные сигналы: красная ракета, затем зеленая. «Из того же места… А может, матюхинскую группу захватили и кто-то сломался? Может, это немцы передают сигналы?»

Лебедев походил по комнате, разозлился и выругался:

— Система связи называется! Ни черта не разберешь!

Ему казалось, что он выдумал бы что-либо надежнее, но, размышляя, ничего путного придумать не мог. Либо рация, которая давным-давно была бы запеленгована, либо примитивные сигналы. Настроение окончательно испортилось. Заболели позвонки, и Лебедев прилег.

Опять зазуммерил телефон. Не поднимаясь с койки, майор взял трубку.

— Спите? — спросил женский голос.

— Нет, — улыбнулся Лебедев, и волна нежности смыла паршивое настроение. — Нет, лежу и думаю. В том числе и о вас.

— Пьете настой? Помогает?

Нет, настоя он не пил, забыл о нем, потому что не верил в бабушкины средства. Но обидеть ее не смог и соврал:

— Мало!

— Плохо! Пейте побольше. Мы вам еще наготовили.

— А вы почему не спите? Вам же с утра на дежурство.

— Так… Пришла помочь.

Он понимал: ночью помогать незачем. Нагрузка уменьшается. Вот с утра работы будет невпроворот, а она не выспится.

— А утром будете носом клевать? Имейте в виду, утром я подъеду.

— А спать когда будете? Вы ведь ранены! — В голосе Дуси прозвучали такие нотки, что у Лебедева перехватило дыхание: никогда о нем так не заботились, не думали. Впрочем, может, и думали, только он не знал.

— Ладно. Отосплюсь.

— Нет, вы сейчас отдохните. А как встанете, выпейте настоя. И каждый день по три раза. Чем больше, тем лучше. Мы еще наготовили…

Их разъединили. Мужской голос попросил Лебедева зайти к шифровальщикам.

В этой бессонной избе люди делали свою невидимую, неизвестную и непонятную солдатам и строевым командирам работу: из колонок цифр они извлекали слова. Расшифровали.

Шифровка расстроила Лебедева. Докладывала группа, действовавшая вместе с партизанами. Обнаружено подозрительное движение эшелонов в обе стороны дороги. Возможно, начало отхода. Принимаются меры уточнения.

Потом ему позвонили артиллеристы и сообщили, что в тылу врага засечены осветительные ракеты и, кажется, стрельба.

— Примерно в том месте, откуда вчера сигналили.

Час от часу не легче! Вот почему вторая группа не подала повторного сигнала — ее засекли. Охотились за группой Матюхина, а наткнулись на нее. Тогда понятно, почему Матюхин увел свою группу на юг, и, выходит, он прав, подавая сигнал об отходе резервов.

Майор тщательно обдумал ситуацию и написал разведсводку так, чтобы каждый читающий ее понял: резервы, кажется, отходят, но нужна проверка.

Как ни странно, полковник Петров не разбудил его утром — дал выспаться. А когда Лебедев вскочил, то выяснилось, что Петров на совещании у командарма. Шофер и Маракуша спали — видимо, приехали под самое утро. На столе у телефона лежала деликатная записка:

Словом, все складывалось как нельзя хуже. Одна группа засечена, вторая — не прорвалась. Майор представил себе положение полковника Петрова на совещании у командующего. Пусть никто ничего не скажет — неудачи неизбежны. Война есть война. Но каждый обязательно посмотрит сегодня в сторону Петрова. Друзья — с сочувствием, другие — осуждающе.

Уточнив ситуацию, отдав кое-какие распоряжения, Лебедев разбудил шофера, и они поехали к радистам — майор спешил… Партизанская рация оказалась единственной ниточкой, позволявшей хоть как-то следить за происходящим в тылу врага.

Ах, если бы Матюхин не ошибся! Если бы у него было все в порядке! Но страшно за него. Впрочем, может, он такой же удачливый, каким был Зюзин. Тот ведь тоже всегда действовал не по правилам, вопреки здравому смыслу, а все у него получалось.

«Нет, — с неожиданной грустью подумал Лебедев, — Матюхин не Зюзин. Матюхин осторожен, пожалуй, даже чересчур строг. Рисковать он не станет: получил приказ, — значит, выполнит его пунктуально, тютелька в тютельку».

И Лебедеву стало казаться, что, рискуя, Зюзин был прав. Зюзин что-нибудь придумал бы, а Матюхин слишком молодой офицер. Не рискнет.

Но чем и как должен был рискнуть Матюхин, Лебедев не подумал.

У радистов выяснилось, что партизаны пропустили утренний сеанс, а дежурный шифровальщик отправился в штаб тыла, в военторг: он торгует только в воскресенье.

— Черти! — от души возмутился Лебедев. — Они еще помнят, что бывает воскресенье! Тыловики несчастные!

Нет, он искренне полагал, что штабник не тыловик. А вот эти — тыловики. И он тоже поехал… в штаб тыла.

Они опять стояли в саду и разговаривали. Майор обещал приехать вечером, чтобы поговорить как следует, а Дуся опять совала ему в карманы бутылки с настоем…