Катынь. Post mortem

Этой записью заканчивается в ежедневнике год 1939-й. То, что происходило в первые месяцы 1940 года, Анджей записывал на страничках января предыдущего года. Допрос у комбрига Зарубина. Умный, притворяется дипломатом. Они знают обо мне больше, чем я сам о себе знал. Они знают, за что в 20-м году я получил Virtuti. Они нам этого не простят…

Он написал: допрос. Если бы не Ярослав, они бы не знали, как выглядел такой допрос. Ведь Ярослав им рассказал о своем допросе, о том, что протокол вела украинка; она его узнала, они жили во Львове в одном и том же доме на улице Пелчинской. Узнала, но ни единым жестом не выдала, что помнит, как он ей поклонился, и что она знает о нем больше, чем он думает. До того как он сел напротив светящей прямо в глаза лампы, до того как допрашивающий вынул наган и положил его на стол рядом с документами Ярослава, она, верно, заранее что-то сказала допрашивающему, иначе почему он сразу начал с вопроса, готов ли лейтенант Селим сражаться с немцами? И месяц спустя он услышал:

–  Лейтенант Селим! Собирайтесь с вещами!

Когда это случилось, Анджей был в лазарете. В очередной записи они прочли: Отказывают почки. Вечный холод и эти поверки. Мочусь с кровью. Лишь бы выдержать. Ведь живешь не только для себя…

Он думал о них. Даже когда, отправляясь в лазарет, передал Ярославу свой портсигар и адреса Анны и матери: Прошусь в лазарет. На всякий случай я передал адреса Анны и мамы поручику С.

Поручик С. уцелел. Уцелел портсигар Анджея. И этот ежедневник…С этого дня Анну и Нику еще больше сблизило то, что они должны были скрывать от Буси…

65

Она стояла в дверях, как обычно слишком вызывающе одетая, в ушах серьги, сумочка из крокодиловой кожи, синие туфли подобраны под цвет платья.

Анна смотрела на нее в недоумении. Она не ожидала визита вдовы ротмистра Венде. А та, неуверенно улыбаясь и как бы желая предупредить какой-нибудь недоброжелательный жест со стороны Анны, вынула из сумочки конверт.

– Я бы никогда не осмелилась докучать вам, если бы не это. – Она протянула через порог конверт со штемпелем официального учреждения. – Пришло сегодня из суда!

Женщина была очень взволнована. И пришла сюда, видимо, потому, что ей надо было немедленно поделиться этим известием с человеком, которого оно тоже касалось. Городской суд лаконично извещал, что установлена дата смерти ротмистра Хенрика Венде – 9 мая 1945 года.

– Вы тоже получили нечто подобное?

Анна вышла за порог и заглянула в почтовый ящик, прикрепленный к двери под табличкой с фамилией профессора Филипинского. Сквозь его отверстия был виден белый конверт…

Потом они сидели в гостиной, а перед ними на столе лежали два письма идентичного содержания. Женщины смотрели теперь друг на друга иначе, чем тогда, год назад, когда Анна демонстративно покинула виллу вдовы ротмистра Венде. Анне пришла в голову мысль, что, собственно говоря, Рената Венде должна быть довольна, получив этот лживый документ: ведь если ее признали вдовой, то она может выйти замуж за адвоката Пёнтэка. Но, увидев, как тряслись руки у Ренаты Венде, когда она вынимала из сумочки портсигар и зажигалку, Анна подумала, что им обеим предначертана одна и та же судьба, хотя каждая из них пыталась по-своему с ней справиться. За этот год столько всего произошло, что теперь Анна смотрела на эту женщину не как на человека, достойного осуждения, а скорее как на жертву их общей драмы. В конце концов, обе они были вдовами…

– Одна и та же дата? – В голосе Анны звучал не столько вопрос, сколько констатация очередной лжи.

– Выбрали себе девятое мая, словно они погибли в день окончания войны! – Рената трясущейся рукой поднесла пламя зажигалки к папиросе в стеклянном мундштуке. – Хотят превратить нашу трагедию в фарс? Кого они хотят этим обмануть?

– Я точно знаю, когда погиб мой муж.

Анна встала, вынула из ящика комода шкатулку с гуцульскими узорами и извлекла из нее записную книжку Анджея.

Под датой «3 апреля» она прочитала запись: Выехал очередной транспорт. Около 300 человек. Куда – неизвестно. А остальные, их тоже ожидает путь в неизвестность?

Рената Венде замерла, вслушиваясь в эти фразы, заканчивающиеся вопросом, на который теперь обе они знали ответ. На кончике папиросы собрался столбик пепла и вдруг упал на ее юбку. Она не обратила на это внимания. Рената теперь внимательно смотрела на Анну, которая читала следующую запись от 5 апреля. Настал и мой черед. Перечисление фамилий, приказ: «Собирайтесь с вещами». Перед выступлением был обыск, конвоиры отобрали предметы, представляющие собой хоть какую-то ценность. У меня отобрали вечное перо. Я заявил об этом капитану НКВД. В ответ мне было сказано: «Там, куда вы едете, оно вам больше не понадобится!» Не знаю, что нас ждет…

В тот же день Анна украдкой унесла из дома в антикварный магазин несколько томов энциклопедии Оргельбранда. Взяла аванс и поехала на Раковицкое кладбище, чтобы там заказать у каменотесов памятную доску с датой смерти Анджея. Не той, которую сообщали в письме из суда.

Вечером она сказала об этом дочери:

– Это будет его символическая могила. Ведь трудно обрести покой, пока не похоронил своих мертвых.

– А если в нашем костеле ее увидит Буся? Ведь бабушка по-прежнему верит, что он вернется.

– В конце концов и до нее дойдет, что смерть вовсе не означает, что человек перестал существовать.В тот день они прочли в ежедневнике Анджея запись от 6 апреля: В 3.30 выезд со станции Козельск в западном направлении… Холодно. Я выдерживаю благодаря полушубку. Нас везут в тюремных вагонах. Сначала нас лишили свободы, потом достоинства…

66

Анна шла впереди, за ней громыхала по мостовой двухколесная тележка, колеса которой были забраны в железные обручи. Каменотес держал дышло, сзади тележку подталкивал рабочий в выцветшей куртке от немецкой военной формы. На тележке, обернутая тряпками, лежала доска.

Анну не покидало какое-то предчувствие. Когда они уже подъехали к ризнице, она не стала отдавать распоряжение, чтобы выгрузили доску. Анна нашла священника и попросила, чтобы ксендз Тваруг указал то место, куда можно будет вмуровать доску, увековечивающую дату смерти ее мужа.

– Но ведь у вас еще нет никаких для этого доказательств?

– Каких доказательств?

– Что господина майора нет в живых.

– Есть доказательства, – бросила Анна. – Есть неопровержимые доказательства. А эта доска будет служить доказательством и для других.

Ксендз был явно обеспокоен. Он с неохотой вышел на газон перед ризницей. Каменотес развернул тряпки, скрывавшие доску. Он был горд выполненной работой и внимательно следил за ксендзом, читавшим надпись: Майор Анджей Филипинский погиб мученической смертью в 1940 году в Катыни.Быстрым жестом ксендз велел каменотесу закрыть доску и, обращаясь к Анне, вполголоса произнес:

– Вы хотите это поместить в часовне?

– Ведь семья мужа вот уже сто лет считается благотворителем этого костела. Так что, я думаю, он достоин этого?

Ксендз, казалось, усердно поддакивал, но выражение его лица говорило Анне об обратном, ксендз давал понять, что просьба ее неприемлема.

– Во всяком случае, не в подобном виде. – Он в неуверенности потирал руки, словно его смущало то, что он был вынужден сейчас сказать. – Не теперь. И не должно быть ни даты, ни места. – Он наклонился к Анне и сказал, особенно подчеркивая: – Вы ведь не желаете, чтобы у храма были неприятности? Сейчас даже упоминание имен умерших во время поминальной службы требует согласия цензуры!

Он подошел к тележке, рывком сдернул тряпку с доски и сказал, обращаясь скорее к каменотесу, чем к Анне:

– Надпись должна заканчиваться словами «мученической смертью»!

Каменотес с пониманием поддакнул. Он посмотрел на Анну. Та отрицательно покачала головой, и каменотес закрыл доску тряпкой. Жестом Анна велела каменотесу взяться за дышло.