Тайна Юля-Ярви

И старик снова потянулся к фляжке с коньяком, хотя и был слепой.

— Повторите-ка мне эту песню, — попросила я.

Импи что-то сказала очень сердито. Это обидело старика.

— Глупая сказка, говорит моя учёная внучка! И ничего она не глупая, — обратился к нам старик. — Наши озёра так устроены, что человек может своей рукой осушить одно и переполнить водами другое. Как самовар, так можно опустошить озеро Юля-ярви…

Импи снова крикнула старику что-то злое, предостерегающее. Старик замолчал.

— Нехорошо возражать старшим, — шутливо заметил Шереметьев и взял смуглую руку девушки в свои ладони.

«Он, кажется, увлёкся, — с досадой подумала я. — И бывает же так: желая людям добра, мы невольно начинаем их любить. И часто без достаточных оснований».

Мы обменялись с Импи быстрыми, недружелюбными взглядами, словно две соперницы. А старик, ощутив неловкость паузы, вдруг что-то вспомнил, бросился в горницу, с поспешностью и ловкостью удивительной для слепого, и вынес оттуда какую-то книжку.

— Вот, — сказал он, — вот тебе разговорник, русский. Его забыл у нас профессор. Он всегда пользовался этим, когда его не понимал какой-нибудь финн!

Володя взял книжку, потрёпанную, давно лишившуюся корок. Это был старый русско-финский словарь.

— Ну вот, — сказал он Импи, — теперь мы поговорим, — и, улыбаясь, стал перелистывать словарь, стараясь составить хоть какую-нибудь фразу.

А мне было не до этой забавы.

Песня старика и его пояснения о неустойчивости воды в озёрах встревожили меня. Появилось чувство, что над нами нависла какая-то угроза, и угроза прежде всего со стороны этой длинноволосой девушки… Почему она так возражала против песни, против рассказа старика об озёрах? Может быть, не хочет, чтобы знали мы об особенностях озёр? Случайно или не случайно выбрал старик из всех своих сказок именно про те озёра, на одном из которых устроен аэродром?

Импи встала и, зевнув, сказала что-то.

— Пора готовить вам постели. Надо согреть перины. Они хранятся у нас на чердаке. Помогите их принести, — сказал старик Шереметьеву.

Импи пошла вперёд, потягиваясь, как залежавшаяся кошка. У дверей вдруг обернулась, чтобы поглядеть, — пошёл ли за ней лётчик. У меня больно заныло сердце. В зевке девушки, в её движениях мне показалось много притворства. Трудно было определить, сколько ей лет — иногда она выглядела очень молоденькой, иногда жёсткой и сухой старой девой.

Когда они поднялись на чердак, я стала раздумывать о зерне истины в фантастической песне про водяных и рассказе старика. У нас был случай, когда, войдя на лёд, провалился трактор, потому что вода из озера за ночь ушла…

Вдруг в сенях раздался грохот. Я мгновенно бросилась туда и увидела Шереметьева на груде перин. Он свалился с чердака.

— Что случилось?

— Ничего! — зло ответил весьма смущённый Володя.

Импи лукаво что-то сказала, и старик засмеялся:

— Лётчик привык летать…

Мне было не до шуток. Из головы не выходила мысль об озёрах. Что если какой-нибудь «водяной» выпустит воду из Юля-ярви, а в это время на лёд его сядет полк наших бомбардировщиков?

Мне захотелось немедленно поделиться своей тревогой с Шереметьевым. Я решила выйти на воздух. Открыла дверь, и сени наполнились каким-то перемежающимся сиянием.

— Володя! — позвала я. — Метель прошла, на небе сполохи!

Мы остановились на крыльце, очарованные необыкновенным явлением. Природа искусно переменила декорацию: вместо подвижного занавеса снегопада теперь перед нашими глазами небо переливалось и играло всеми цветами радуги. Север словно показывал свои тайные волшебные богатства. Несколько секунд в вышине висела кружевная огненная кайма, такая гигантская и неправдоподобная, что природа поторопилась убрать её, но тут же щедрой рукой развесила по краям неба несколько зелёных полотнищ. Затем их сменили оранжевые, синие, лиловые полосы, и вдруг они превратились в тонкие огненные нити. Глаз не успевал следить за этой игрой. Словно давая отдохнуть нашим глазам, в безбрежном воздушном океане стали перекатываться спокойные, сияющие волны света.

И они исчезли. Возникли огненные столбы и распались на причудливые ярусы, сложенные из всех оттенков красного цвета. Внезапно вселенная, показав свои богатства, вдруг опустила на землю перламутровые, серебристые шторы. Они колыхались над землёй, пропуская сквозь себя то фиолетовые, то голубые, то розовые лучи.

Если бы это продолжалось долго, человеческий глаз не мог бы выдержать. Но вдруг вспыхнул фосфоресцирующий свет, и затем всё исчезло. Повеяло пустотой и холодом стратосферы.

Я позабыла даже о своих тревогах. Схватив Шереметьева за руку, прошептала:

— Как это волшебно! Ни с чем несравнимо!

И вдруг спохватилась:

— Нужно немедленно действовать. Мне кажется, что нашему полку угрожает опасность на озере Юля-ярви. Старик что-то знает. Представь себе, что наши самолёты опускаются на лёд озера Юля-ярви… А он висит без поддержки воды, как стеклянный купол… Стоит скакнуть зайцу…

— Что ты говоришь! Как это возможно? Куда же денется вода?! — воскликнул Шереметьев.

— Тсс!.. Вдруг за нами следят! — предупредила я.

— Ты фантазёрка! — ответил он.

— Да, конечно. Но я знаю, что Лава-ярви, Юля-ярви, Бюля-ярви и другие составляют цепь озёр. Они соединены ручьями, расположены каскадом: одно озеро выше другого, и переливают из своих каменных чаш излишки воды друг другу. Стоит нарушить этот режим, прекратить отток или приток воды — и начнутся «чудеса»: в одном озере излишки воды пойдут поверх льда, образуя наледи, а в другом подо льдом окажется пустота…

— Да, но почему должны произойти все эти изменения? — всё еще не желая верить опасности, спросил Шереметьев.

— Это может произойти по чьей-то злой воле.

— Но по чьей же?

Мы помолчали.

— Уж не думаешь ли ты, что эта девушка может иметь какое-нибудь отношение… к аэродрому на Юля-ярви?

— Так почему же она рассердилась на старика и категорически заявила, что сказка его — глупость, почему она прикрикнула на него, когда он рассказывал о причудах озёр? Что означает её волнение, насторожённость?

— Гм, а старик, по-твоему, решил нас предупредить?

— Да, может быть!

— И это всё твои догадки?

— Да.

— И эта самая… Карело-финская девушка представляется тебе диверсанткой?

— Очень похожа!

Тут Володя рассмеялся:

— Ну, знаешь, диверсантки такими не бывают! Злая, колючая. Как она нас встретила! Настоящая диверсантка тут бы мелким бесом рассыпалась! Притворилась бы дочерью революционера. Ругала бы финских белогвардейцев. Словом, ластилась бы к нам, чтобы усыпить бдительность. А эта сразу показала свой колючий характер…

— Мне кажется, здесь есть кто-то ещё. Я чувствую, просто ощущаю чьё-то постороннее присутствие… И эта скованность старика, и это обилие пирогов и рыбы… И эта насторожённость Импи… Ты помнишь, когда мы постучались и нам долго не отпирали, послышалась музыка… словно заиграла музыкальная шкатулка!

— Да это, наверное, сундук с музыкальным замком! Так, по-твоему, там прячутся диверсанты?

Володя совсем развеселился и, похлопав меня по плечу, изрёк окончательный приговор:

— Фантазёрка!

Но я не сдавалась. Я предложила немедленно перелететь на аэродром Юля-ярви. Но в это время набежала новая туча и густо повалил снег. Я с досадой глядела, как падали белые хлопья, образуя непроницаемую для взгляда белую пелену. При такой видимости аэродрома не найдёшь.

Вдруг я заметила, как недалеко от дома, между двумя валунами, метнулась белая, точно привидение, фигура.

— Гляди, там кто-то есть!

Мы оба напрягли зрение, но тщетно.

— Что ты там увидела? — недоумевал Шереметьев.

Вместо ответа я решительно двинулась к валунам, взяв наизготовку автомат. Шереметьев двумя прыжками обогнал меня, и первый оказался у валунов с пистолетом в руках.

— Кто там?! — грозно крикнул он.

Ответа не последовало. Тогда мы с двух сторон обошли валуны, но никого за ними не обнаружили. Я попыталась разглядеть следы. А как разглядишь их, раз снег вмиг заметает все?