Рано утром (СИ)

Конечно, это безответственно - привыкать, привязываться к чему бы то ни было. Питер это простое правило уяснил для себя еще давно, в юности, и с тех пор старался следовать ему неукоснительно - это было несложно и не раз спасало ему жизнь.

Но Стайлз… он тихонько сопел куда-то в район ключицы по утрам, мазал влажными губами по коже, тихонько испуганно постанывал, когда его посещал очередной плохой сон, и к этому Питеру не пришлось привыкать - Стайлз просто влился в его жизнь, заполняя пустующие участки собой.

На самом деле Стилински не был таким уж шумным, особенно по утрам, и это Питера вполне удовлетворяло - Стайлз тихонько напевал, когда готовил завтрак, улыбался с той нежностью в глазах, которую Питер за всю свою жизнь видел только в нем, говорил немного и тихо, предпочитая словам прикосновения, плавно перетекающие в ласки.

Паршиво было одно: мальчишка редко оставался на ночь, а если и оставался, то рано утром, только накормив своего волка завтраком, сматывался из квартиры, оставляя на слегка щетинистой щеке оборотня смазанный влажный поцелуй.

Из-за этого - из-за того, что Стилински неизменно уходил, Питер не любил утра.

Зато вечера были хороши. Стайлз достаточно быстро перестал удивляться бесшумно подъезжающей машине. Он мог идти со школы, с подработки, от Скотта, от Дерека в конце концов - Питер забирал его с половины пути до дома, и Стайлз спешно строчил отцу какую-нибудь дурацкую смс о том, что у Скотти совсем все плохо с тригонометрией, и он, как лучший друг этого мохнатого недоразумения, просто обязан оказать ему посильную помощь. Если шериф был на ночном, Стайлз оставался у Питера: рассыпал попкорн по итальянскому паркету, со смехом прихлебывал красное вино из стакана - Хейл быстро понял, что бокалы в руках Стилински - оружие массового поражения, - целовал Питера: тягуче, медленно и долго. Теперь уже не спешил, как было в первые несколько месяцев их встреч, теперь растягивал удовольствие, наслаждался, отдавался ласкам. Слизывал вкус забродившего винограда с губ, всегда чуть краснел, чувствуя, как чужие руки проскальзывают под привычные Стайлзу два слоя одежды, касаясь гладкой, покрытой родинками кожи.

Каждый раз, когда Питер мягким слитным движением освобождал Стайлза от неизменного набора рубашка-футболка, Стайлза накрывало смущением, Хейлу месяц понадобился, чтобы отучить его отворачиваться, пряча взгляд. Стайлз, как и все подростки, изводил себя какими-то дурацкими комплексами, о которых иногда пытался поведать Питеру, но тот почти не слушал, сразу отвечая, что Стилински, конечно, умный мальчик, но в целом - редкостный дегенерат.

Стайлз почему-то успокаивался.

Еще год назад Стайлз был куда более тощим, куда более костлявым и неуклюжим, но уже тогда Питер с искренним наслаждением обводил ладонями изгибы угловатого подросткового тела, касаясь губами просвечивающей тонкой кожи. Сейчас Стайлз был куда более гладким, рельефным, гибким, и, что немаловажно, совершеннолетним.

Моральные принципы Питера не мучили, но Стилински как-то умудрился ляпнуть, что чтит американское законодательство, а Питер запомнил. И Стилински чтил закон все семь месяцев до совершеннолетия, изнывая от желания.

На взгляд Питера было даже весело.

Сейчас-то, конечно, было намного лучше.

Сладострастное изящество изгибающегося в руках тела действительно почти сводит с ума, гипнотизирует, буквально заставляет приникать губами к солоновато-сладкой коже, ласкать скопления родинок, и Стайлз не остается в долгу - смотрит влюбленно, медленно сползая на пол между разведенных ног, тащит вниз одежду, широким мазком языка проходясь по большому твердому члену, с тихим стоном посасывает головку, обнимая ее мягкими нежными губами, но потом отстраняется, оборачивая узкую ладонь вокруг ствола, медленно, раз за разом проводя рукой от основания к сочащейся смазкой головке. Стайлзу нравится ощущение бархатисто-нежной кожи под ладонью, нравится чувствовать нарастающую пульсацию набухших вен, нравится ощущать твердость члена - у Стайлза вообще очень чувствительные, красивые пальцы.

Стайлз весь чувствительный и красивый, Питер любит ласкать его долго, доводя до обессиленных стонов, до крупной дрожи, до сумасшедшего желания отдаться. Стайлз широко разводит длинные ноги, раскрываясь, и при этом от него снова - всегда - несет смущением, но желание близости пересиливает. Стайлз невероятно любит момент, когда Питер, опускаясь между его разведенных ног, накрывает его своим телом, обнимая, целуя - Хейл почти физически ощущает охватывающий Стайлза восторг.

Но по утрам Стилински все равно уходит, иногда еще до рассвета. Ему не нужно ничего объяснять недовольно ворчащему хищнику, тот и сам прекрасно понимает, что Стайлзу нужно вернуться домой до прихода шерифа.

Но еще Питер понимает, что шериф далеко не дурак, и то, что Стайлзу до сих пор все сходит с рук, объясняется лишь тем, что Джон Стилински слишком занят на работе.

Но ведь это не может длиться вечно.

***

Питер не удивляется, когда чувствует в своей квартире чужой запах. Знакомый - с оттенком пороха, металла, виски и Стайлза. Питер не удивляется даже когда видит дуло пистолета, направленное между его глаз.

- Ты спишь с моим сыном? - вопросом это звучит только из вежливости, потому что это самое что ни на есть настоящее утверждение.

Питер отмечает про себя, что, несмотря на все россказни об алкогольной зависимости шерифа, рука у него твердая, и пистолет в ней ни капли не подрагивает. С такого расстояния увернуться от летящей в переносицу пули будет сложновато.

Хейл делает то, что умеет делать лучше всего по мнению многих - усмехается, прикрывая глаза, и коротко кивает.

Джон прищуривается и ждет.

- Взяли у сына ключи, шериф? Все равно, я думаю, это подходит под статью о незаконном проникновении, - Питер аккуратно делает полшага назад, но выражение глаз старшего Стилински заставляет его остановиться. - Вы же представитель власти и законности. Нехорошо.

- Это не табельное оружие и у меня выходной, - Джон устало хмурится.

- Уели, - Хейл фыркает. - Тогда об ордере я даже не стану спрашивать.

- У меня есть охотничья лицензия.

- Я смогу защитить вашего сына от всей этой сверхъестественной…

- Бредятины, в которую он и Маккол оказались втянуты из-за тебя? - перебивает шериф, не дослушивая.

- В этом есть некая справедливость, не находите?

Шериф опускает пистолет - не совсем в пол, так, чтобы удобно было стрелять в колено.

- Не нахожу.

- Виски?

Кажется, шериф собирается привычно ответить “при исполнении”, но опускает взгляд на зажатый в руке пистолет и кивает.

- А при каком варианте ответа вы бы в меня выстрелили, шериф? - Питер достает пару стаканов и бутылку скотча.

- Если бы ты решил солгать. Или если бы ты ляпнул что-то вроде “не твое дело”. Вариантов было много, поверь.

- Охотно, - Хейл протягивает мужчине стакан, салютуя своим. - Стайлз считает, что подобное известие станет для вас слишком сильным ударом.

- То, что мой сын гей, то, что он спит с мужчиной в два раза старше себя или то, что он спит с… извини за выражение, сверхъестественной тварью, пытавшейся его убить?

- Я не думаю, что он считает вас гомофобом, - Питер следит за тем, как шериф убирает пистолет в кобуру. - Но последнее - было обидно, Джон. Я не пытался его убить. Остальных - возможно. Но не его.

- Трогательно, - бормочет Стилински в стакан, делая глоток.

- Ожидаемо, - Питер медленно цедит напиток. - Не хочу показаться навязчивым, но я ценю свое личное пространство, - оборотень замолкает на мгновение. - Ключи не вернете, шериф?

- Нет, - просто отвечает Стилински, и Питеру нестерпимо хочется улыбнуться: наглое упрямство - явно черта, кочующая в семье Стилински из поколения в поколение.

- Я поменяю замок, - Хейл кривится.

- Да хоть город.

Мужчины дружно косятся на вложенный в кобуру пистолет.

- Ладно, - медленно тянет Питер. - У вас же наверняка есть какие-то условия, шериф. Озвучьте? Привозить его домой до полуночи, объяснять темы по экономике, следить, чтобы не питался фастфудом?