За тебя, Севастополь&#33;<br />(Из цикла «Черноморская одиссея»)

Шагнув за угол штабного дома, Проценко направляется на край мыса, к обрыву. Прохладный ветер-низовка дует в лицо, неся навстречу запахи моря.

С обрыва, на краю которого задержался Проценко, хорошо виден рейд, беспредельное море за ним, рыбачий поселок в углу бухты, высокая белая башенка маяка против мыса. Между мысом и маяком покачивается на зыби неуклюжее, странной конструкции, похожее на гроб без крышки судно — плоскодонное, с огромными подзорами и мощным вооружением. Это так называемая БДБ (бэдэбэ) — быстроходная десантная баржа, в полной исправности захваченная возле причала в момент освобождения Скадовска. Проценко не без умысла выбрал ее под плавучую базу бригады на эти дни основная задача катерников в блокаде морских подступов к Севастополю состоит в том, чтобы находить и топить вражеские суда именно этого типа, скорее доступные удару с моря, нежели с воздуха. Они обладают великолепной маневренностью, большой скоростью, способностью совершать разворот на месте, а следовательно, предельной неуязвимостью (как змея торчком на кончике хвоста), к тому же имеют до семи огневых точек. И вмещает каждая БДБ до батальона пехоты с полным вооружением… В общем, мысль Проценко о прикреплении плавучего трофея к бригаде понравилась всем катерникам, поскольку БДБ служит не только удобной плавучей базой, где можно отдохнуть между боями и походами, но и превосходным пособием для наглядного изучения. Используя свободное время между сном и выходом в ночную операцию, моряки изучают БДБ, как говорится, от форштевня до ахтерштевня. Обеспечивающие успех боевой операции люди — командиры катеров, боцманы, да и все, кто занят в походе наблюдением, привыкают моментально распознавать БДБ в ночном мраке и учитывать особенности ее противодействия при встрече. Тем не менее все катерники, не исключая и самого командира бригады, не терпят БДБ и называют ее вражьим отродьем. Вид ее напоминает о силуэтах фашистских караванов, которые еженощно крадутся по морю в надежде проскользнуть за пределы радиуса действия советских торпедных катеров…

И теперь Проценко, едва его взгляд падает на плавучую базу, не может удержаться от едкой реплики, такой едкой, что все мы дружно хохочем.

Став на краю обрыва, он ищет взглядом вошедшие катера. Их нет ни у входа в бухту, ни на рейде. Лишь пенистый след, расплываясь, указывает курс, по которому они промчались через рейд к БДБ.

— Как не узнать Местникова, — восхищается, подойдя к Проценко, начполитотдела бригады Конюшков.

— Метеор! За двадцать семь минут от Ак-Мечети до Караджи…

— За двадцать пять, — поправляет комбриг. — Двадцать семь — это с момента передачи шифровки отсюда. Самое меньшее — две минуты на раскачку… А здорово он под Цезаря написал!.. Это я насчет его последнего донесения, — объясняет он мне. — «Встретил, атаковал, утопил». И — подпись. А кого-чего, так и позабыл доложить.

— На радостях, — оправдывая Местникова, вступается начполитотдела и переводит разговор на другое. — Я к вам, Виктор Трофимыч.

— Закончили? — справляется Проценко раскатистым голосом, вполне соответствующим росту и комплекции его обладателя. — Одну минутку, только нашего Цезаря вызову…

Он принимается усердно семафорить руками. Его высокая плотная фигура отчетливо выделяется на освещенной заходящим солнцем круче.

Не спускающий с нее глаз сигнальщик плавучей базы тотчас передает на подошедшие катера:

— Капитану третьего ранга Местникову, капитан-лейтенанту Константинову, старшему лейтенанту Хабарову — немедленно явиться ко мне…

Обождав, пока сигнальщик просемафорит ответ об исполнении, уже разглядев отвалившую от БДБ шлюпку, Проценко снимает реглан и расстилает его на траве.

— Прошу, — приглашает он Конюшкова и меня. — Да не стесняйтесь, на этот раз третий не лишний, — поощряет он, видя, что я колеблюсь. — Дело такое, что и для печати пригодится.

Он тянет обоих нас за полы кителей к земле и, обращаясь к Конюшкову, коротко спрашивает: — Ну?

— Сделано. Разрешите зачитать?..

Начполитотдела достает из кармана густо исписанные листки донесения о боевых действиях бригады торпедных катеров на подступах к Севастополю, начиная с момента перебазирования, которое Проценко назвал как-то в разговоре со мной «диким переходом», но которое справедливее считать одним из удивительных героических эпизодов, украшающих историю нашего флота. Краткой характеристикой перебазирования и открывается политдонесение, составленное Конюшковым.

Речь идет о днях, предшествовавших взятию Одессы и прорыву наших войск через сивашские дефиле в Крым. Весь полуостров, кроме Керченского плацдарма, еще был под властью врага, когда торпедные катера вышли из Геленджика и других гаваней Северного Кавказа в море, чтобы обогнуть Крым и занять исходную позицию на морских подступах к нему с запада. В штормовое ненастье, при волне, когда торпедным катерам вообще положено отстаиваться у причалов базы, в тумане, когда скорость кораблей должна быть минимальной, если нельзя, опять-таки, вообще переждать на якоре в безопасном месте до улучшения погоды, бригада Проценко в несколько раз перекрыла нормы, установленные для непрерывного плавания торпедных катеров. Обогнув Крым, катера в кратчайший срок достигли новой базы — Скадовска, откуда им предстояло принять участие в блокаде морских подступов к Севастополю.

Политдонесение составлено лаконично, как сводки, посылаемые Проценко в штаб флота. О случае с катером лейтенанта Гиршева начполитотдела Конюшков сказал ровно столько, сколько положено говорить об аварии, устраненной силами экипажа:

«Перед вечером, когда корабли первой группы бригады находились в зоне противника, на катере Гиршева лопнул штуртрос и отказало рулевое управление. Вначале предполагалось затопить катер, чтобы случайно не раскрыть противнику тайны перебазирования, но личный состав обязался произвести необходимый ремонт на ходу, не прекращая движения по заданному курсу. На время ремонта взамен лопнувшего штуртроса были приспособлены бросательные концы. На ручное управление стали командир катера и боцман. Вдвоем они вручную управляли рулями одиннадцать часов без смены, а старший лейтенант Хабаров, обеспечивающий переход катера, управлял работой моторов. Штуртрос был отремонтирован, и катер благополучно достиг пункта назначения — Скадовска…».

Почин принадлежит Местникову, который командовал набеговой операцией из Скадовска на порт Ак-Мечеть в ту ночь, когда войска 4-го Украинского фронта вплотную подошли к городу и заняли дорогу из Ак-Мечети в Евпаторию. Прижатые к берегу фашисты поспешно перебрались на быстроходные десантные баржи. Две из них, битком набитые гитлеровцами, успели покинуть гавань. Враг был уверен в спасении, тем внезапнее для него оказалась встреча с катерами Местникова на пределе радиуса действия торпедных катеров. Ни судорожное маневрирование, ни бешеное огневое противодействие, ни ночная мгла не спасли удиравших фашистов. Торпеды нашли цель. Головная БДБ разлетелась на сотни озаренных пламенем взрыва обломков. Почин, сделанный Местниковым, стал примером для остальных моряков бригады. В политдонесении кратко упомянуто, что за время последующих походов только экипажи катеров лейтенантов Латашинского и Ксенофонтова, младшего лейтенанта Зинченко, старших лейтенантов Бакулина и Шенгура уничтожили пять быстроходных десантных барж и два сторожевых катера, шедших из Севастополя в Констанцу…

— День за днем — вроде незаметно, а все вместе дает представление о нашей нацеленности, — медленно, как бы проверяя свои мысли вслух, говорит Проценко, едва начполитотдела откладывает, дочитав, последний листок. — Вот если бы не просачивались гады!.. — комментирует он мою информацию о раздумьях и недоумении летчиков-корзуновцев. — Спасибо ребятам, что надоумили, не дали почить на лаврах. А то кое-кто уже разлегся. В мыслях, в мыслях… Главное же — оперативно мыслить. Дело общее, и счет у нас к фашистам общий… Согласен, отсылайте политдонесение, хотя думаю, что завтра придется приплюсовывать, — вдруг громко прибавляет он, заслышав неподалеку шаги. — Когда Местников узнает, да еще о радиограмме комфлота, то к самым причалам пролезет, но разрядится по цели…