Транзит Сайгон – Алматы. Судьба вьетнамского партизана. Исторический роман (СИ)

26.

Как определить этот щепетильный момент заранее, чтобы упредить его и избежать потери власти, которая столь часто влечёт за собой печальный конец? Хошимин вызвал к себе проверенного годами тяжких испытаний товарища, генерала Зиапа. Никогда ещё Зиап не видел своего старшего друга и вождя в такой панике. Ему показалось, что Хошимин гораздо больше боится потерять власть сейчас, чем он боялся потерять жизнь тогда, когда они скрывались под землёй, а над их головами бегали французские десантники, возбуждённые от того, что нашли на столе письменные принадлежности вождя и стаканы с неостывшим чаем.

– Чёртов Чыонг Тинь подставил меня, братишка, – сказал Хошимин. – Делай с ним что хочешь. Мне нужна твоя помощь

– Я хочу выступить на ближайшем съезде партии, – поставил своё условие Зиап. – И сказать там всё, что я думаю о Чыонг Тине и его аграрной программе.

– Поступай, как знаешь, но останови нгеанских крестьян. Это движение очень опасно для завоеваний революции и моей молодой демократической республики.

Получив карт-бланш, Зиап задумался, как ему следовало поступить, чтобы справиться с возложенной на него задачей. Хорошо зная суровый нрав своих земляков и их представления о справедливости, он осознавал, что договариваться о чём-либо было уже слишком поздно, что момент уже был упущен, что их можно было остановить только превосходством в физической силе. Он считал, что времени на переброску войск не было, так как не хотел упустить тот момент, когда пришедшие в движение инертные массы наберут лавинообразный ход. На подавление было необходимо бросить 325-ю дивизию, расквартированную в родном городе вождя и укомплектованную из тех же земляков. Это был крайне рискованный шаг – если 325-я перейдёт на сторону повстанцев, молодую демократическую республику может постичь бесславная участь. Кому доверить столь щепетильную задачу? Зиап вызвал к себе проверенного годами тяжких испытаний товарища, комбрига по прозвищу Хайфонец…

Получив на той встрече напутствия от своего кумира Зиапа и повышение до комдива, Хайфонец немедленно вылетел в город Винь, на родину вождя. Восстание было подавлено в считанные дни, и в штаб Хайфонца, устроенный им по-спартански в одной из местных лачуг, вскоре втолкнули связанного по рукам и ногам лидера повстанцев, возглавившего нгеанское ополчение и руководившего боевыми действиями. Хайфонец писал личное донесение генералу Зиапа за чистым, без пылинки кухонным столом. Завершив его росчерком пера, он поднял глаза и невольно вздрогнул, потому что узнал в пленном Стрижа, своего старого друга. Он приказал солдатам развязать его и оставить их наедине.

Долго беседовали бывшие друзья. Хайфонец рассказал Стрижу, что видел, как тот дезертирует, бросив винтовку на землю рядом с трупом французского солдата. Стриж не счёл нужным оправдываться или объяснять свой выбор. Он лишь упомянул, как сильно ему тогда захотелось увидеть, как красочно цветут бугенвилли в джунглях за родной хибарой по весне, как по колено в воде идёт за волом его отец на рисовом поле, как возится у печурки на кухне мать. У него и в мыслях не было пытаться разжалобить Хайфонца или умолять его о пощаде. Он знал, на что шёл, когда снова взял в руки оружие, и пошёл на это сознательно. Он лишь сказал своему бывшему другу на прощание:

– Ты борись за светлое будущее, Хайфонец, если оно только по правде будет светлым для простого народа, для всех людей на земле.

– Очень странно, но точно то же самое сказал мне Шланг, когда я навещал его в Центральной тюрьме Ханоя, – задумчиво проговорил Хайфонец.

– А что он там делал? – удивился Стриж.

– Ему дали пожизненное. После победы он набрал каких-то головорезов в Ханое и Хайфоне, наладил с ними контрабанду и сбыт героина. Мало того, банда Шланга занималась вымогательствами, грабежами и даже убивала людей.

На следующее утро, когда Стрижа уже расстреляли и похоронили, Хайфонец заперся в своём новом кабинете, в городе Винь, приставил к виску именной ТТ и нажал на курок. Пистолет дал осечку. Жизнь давала Хайфонцу ещё один шанс продолжить борьбу за светлое будущее по-настоящему, по совести, как завещали ему старые друзья.

Тем временем Зиап выступал на центральном стадионе Ханоя перед бушующей толпой протестующих крестьян, среди которых было немало ветеранов французской войны. Пользуясь карт-бланшем, выданным вождём, он торжественно пообещал восстановить справедливость и вернуть обездоленным землю и имущество, отобранные по произволу комитетами особистов. После этого он отправился по стране, чтобы лично контролировать меры по восстановлению попранной справедливости. Своими действиями он вернул мир в души десяти миллионов тонкинских крестьян, и это стало его очередной бескровной победой.

Что касается меня, то мне показалось, что светлое будущее начало наступать в тот день, когда мне было объявлено, что в числе других студентов отобранных по итогам конкурса меня посылают в Москву, в Институт народного хозяйства имени Плеханова на учёбу.

Отправили нас поездом, и путешествие заняло одиннадцать суток. С Ханойского вокзала мы отбыли по Юннаньской железной дороге до Куньмина, где пересели на пекинский состав. По прибытии в китайскую столицу наш вагон прицепили к транссибирскому экспрессу, и мы покатили по КВЖД через Маньчжурию, миновав Шэньян, Чанчунь и Харбин. В Советском Союзе нас встречали буквально как героев. Во Владивостоке, Хабаровске, Чите, Иркутске, Красноярске, Кемерово, Новосибирске, Омске, Уфе, Куйбышеве, Пензе, Рязани на вокзалах нас дожидалось местное население с музыкой и плясками. Играла гармонь, нам подносили караваи с солью, а где-то и командирские сто грамм, люди плясали, от души веселились. Вдоль вокзальных стен были вывешены красные кумачовые транспаранты: «Привет мужественным героям Национально-освободительной войны!». Это было очень трогательно.

Москва показалась мне огромной и величественной, но при этом её величие не подавляло, а, наоборот, придавало веры в могущество человеческого духа, в торжество идеалов доброты и справедливости. Когда мы шли по её широким проспектам, становилось понятно, что это не просто столица одной большой страны, пусть даже самой крупной на Земле. Нет, это была мировая столица всей прогрессивной половины человечества.

Это впечатление ещё более усилилось, когда мы заселились в общежитие. Здесь можно было встретить представителей самых разных стран и народов, которые собрались в Москве, с одной, единой целью – учиться, чтобы изменить человечество к лучшему, приложить все свои усилия к тому, чтобы совместно построить новый счастливый мир, в котором справедливость будет распространяться на каждого, а радость жизни будет доступна для всех. Особенно я сдружился здесь с моим соседом, с Маликом из Казахстана.

О счастливом будущем человечества много говорилось и на занятиях, во время учёбы. Об этом вещал герой другой революции, Фидель Кастро, приехавший в Москву специально, чтобы выступить перед нами на Красной площади. Вслед за своим другом Че Геварой, он повторял: «Нам нужно два, три, много Вьетнамов», и его пламенные речи порождали восторженное эхо в биении наших сердец. В тот период наша Республика очень заботилась о нас, кормила и одевала. Нам были выданы одинаковые костюмы и японские плащи. В принципе, мы неплохо выглядели, когда отправлялись на танцы. Именно в Москве на вечеринках международного студенчества я хорошо освоил твист. В этом мне помогли навыки фокстрота, которым я владел ещё с сайгонских времён. Летом мы ездили в Алушту, в Крым, где ласковое Чёрное море напоминало нам о далёкой Родине.

Уже во время учёбы я начал проходить практику в Московском Управлении материально-технического снабжения. По разнарядке я был направлен в отдел «Главэнерго», где начал обрабатывать заявки из регионов. Здесь, работая по линии Госснаба, я познакомился с Маратом, ещё одним молодым стажёром из Казахстана, откомандированным в Москву с очередной заявкой на электроснабжение. Именно после того вечера, когда я углубился в работу над расчётом потребностей его республики в киловаттах электроэнергии, забитых в заявку, всё вдруг начало стремительно меняться.