«Мессер» – меч небесный. Из Люфтваффе в штрафбат

* * *

Судьба заглянула в стальные глаза Германа Вольфа жуткими черными зрачками дульных срезов. Более он ничего не мог сделать — лишь умереть достойно.

Офицер, который был при солдатах расстрельной команды, бросил под ноги приговоренному пачку папирос и спички. Герман Вольф прикурил и жадно затянулся. Последняя радость — последнее, что ему осталось… Герман вдруг усмехнулся. По злой иронии судьбы пачка сигарет оказалась из серии «Die Helden an der Luftwaffe» — «Герои Люфтваффе». На этой был изображен покойный ныне Эрнст Удет. «Скоро я присоединюсь к нему», — подумал приговоренный к смерти летчик.

Герман Вольф отказался от повязки на глаза и теперь стоял возле кирпичной стенки, покрытой пулевыми выбоинами, и смотрел прямо вперед — на отделение солдат с винтовками «Маузер-98К».

Появился капеллан, но Герман отрицательно мотнул головой. Священник лишь вздохнул и, молча осенив приговоренного крестным знамением, удалился.

Офицер встал рядом со своими солдатами.

— Achtung! ^[59]

Расстрельная команда щелкнула каблуками начищенных сапог.

— Nach laden! ^[60]

Солдаты синхронно лязгнули затворами винтовок.

— Zielen auf! ^[61]

Также синхронно винтовки вскинули к плечу.

— Feuer! ^[62]

Герман Вольф постарался не зажмуриться, когда грянул слитный залп восьми стволов. Этот миг просто выпал из сознания бывшего майора Люфтваффе.

Прошла долгая, тягучая, секунда, шевелившая «ветерком смерти» волосы на посеребренном войной виске…

Офицер достал из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок и, развернув его, начал читать:

— Преступник и трус Герман Вольф! Наш милостивый фюрер дарует тебе жизнь и возможность смыть свою тяжкую вину кровью! Ты направляешься в пехотный штрафной батальон, чтобы сражаться не во славу Рейха, ибо этого ты недостоин. А за свое жалкое существование — это тебе ближе и понятнее!.. Любое неповиновение карается расстрелом на месте!

Глава 14

Strafbataillon ^[63]

Герман Вольф, майор, разжалованный в штрафники, смотрел на свое новое подразделение — штрафной стрелковый батальон. Здесь был построен весь личный состав с личным вооружением.

Разжалованный майор при виде разношерстного воинства со споротым имперским орлом на мундирах ^[64]испытал чувство отвращения, но внешне сохранял абсолютное спокойствие и хладнокровие.

Солдаты этого презираемого в Вермахте подразделения, конечно же, не были теми бравыми парнями, которые маршируют по Александрплац под бравурные марши на кадрах кинохроники.

Это были «чернорабочие войны», если так можно выразиться. Общим для них было одно: выражение глаз, в котором смешались противоречивые чувства. В них читались покорность и дерзость, смелость и нежелание рисковать. Они и так уже были «вторым сортом» Вермахта. И это накладывало отпечаток на их манеру держаться даже перед лицом смерти или — того хуже — перед лицом сурового и беспощадного начальства.

Кто-то попал сюда из строевых частей за дезертирство, кто-то — за нарушение субординации, драку или пьянку. Были среди немецких штрафников и те, кто прошел ад концлагерей. «Политически неблагонадежных» «помиловали» и отправили из ада Аушвитца, Маутхаузена и Дахау умирать на Восточный фронт, на штыки русских.

Бывший майор Герман Вольф исподлобья глянул на стоящего перед строем гауптштурмфюрера ^[65]СС. Тому, естественно, нужно было сразу показать им, что командует теперь этим сбродом настоящий офицер!

Прежнего, как узнал Герман Вольф из «Latrinenparole» — «Сортирной болтовни», немецкие штрафники расстреляли сами.

— Солдаты! Если вы думаете, что вы будете у меня прохлаждаться, то вы жестоко ошибаетесь! Вы здесь, чтобы сражаться и чтобы умирать! Те из вас, кто выживет, обретут славу и, возможно, милость командования — вернуться и воевать в рядах Вермахта. Я буду безжалостен к себе, безжалостен к вам и безжалостен к противнику! Хайль Гитлер!

В третьей шеренге рядом стояли трое штрафников. Сюда они были сосланы за то, что не смогли остановить прорвавшиеся русские танки. Выходившие из окружения Т-34 буквально смели их заслон и прошлись по тыловым частям огненной метлой пушечного и пулеметного огня. Немецкие противотанковые ружья «Панцерблиц-39» и 37-миллиметровые пушки оказались не способны пробить броню русских бронированных монстров. По сравнению с Pz-II и даже с «Тройками» Т-34 выглядели стальными титанами, хорошо защищенными и вооруженными достаточно мощными 76-миллиметровыми пушками. Бронебойные пули и малокалиберные снаряды отлетали от их наклонных бронелистов, как горох. За считаные минуты боя от и так потрепанной противотанковой роты осталось пять человек.

Трое из них сейчас стояли в одном строю. После пережитого им было просто наплевать, где и как умирать: они умерли там — вместе со своими товарищами под широкими гусеницами русских танков.

— Как думаешь, Карл, этот новенький командир долго у нас протянет, пока не пустит пулю себе в висок?

— Посмотрим… Это ведь эсэсовец, а он все-таки покрепче будут, — неопределенно ответил его товарищ. — Но если что, мы ему сами поможем отправиться в мир иной.

Бывший командир штрафного батальона, лейтенант Клаус Дитрих, был изрядной сволочью, жизнь солдат ничего для него не стоила. Он делал все, чтобы выслужиться перед начальством, устилая себе путь к Рыцарскому кресту трупами штрафников. В итоге он получил крест — осиновый. В одной из атак лейтенант Дитрих «геройски погиб во славу Рейха» от полудюжины пуль в спину.

— Хайль! — нестройно прокричали штрафники в ответ на жесткую речь нового командира батальона.

— Мои эсэсманы будут позади вас, с пулеметами, на случай, если вы, трусливые собаки, вздумаете бежать с поля боя! А сейчас — разойтись! Готовьте ваше оружие к бою.

* * *

Поначалу пребывание в штрафном батальоне шокировало бывшего майора Люфтваффе. Грязь, пыль и пот были спутниками простых солдат Вермахта, которые и выносили на своем горбу всю тяжесть «Блицкрига». Немецкий солдат благодаря своеобразному складу характера, подкрепленному нечеловеческой муштрой, был стойким и храбрым. Но солдат — все равно живой человек, со своими слабостями и радостями.

Немецкие летчики-истребители, да и не только, были сильно обособлены друг от друга в силу снобизма, присущего их профессии. Герман Вольф, к примеру, гораздо больше беспокоился о собственном «Мессершмитте-109», чем о своих коллегах-летчиках. Пилоты были индивидуалистами и в воздушном бою полагались лишь на собственное мастерство, ну и на напарника.

На земле все было иначе. В одиночку здесь было не выжить. В бою нужно было полагаться на плечо боевого товарища и самому быть опорой для других. Герман Вольф понемногу стал менять отношение к окружающим его солдатам. Уже наученный горьким опытом войны, бывший летчик быстро осознал, что под маской грубости у этих штрафников скрывается обычная человеческая душа.

В штрафном батальоне были всякие: и настоящие герои, и отпетые негодяи. И те, кто попал сюда по ошибке, и те, по ком откровенно плакала веревка… Но не нужно думать, что ко всем этим человеколюбивым выводам Герман Вольф пришел путем абстрактных созерцательных размышлений о добре и зле и личности немецкого солдата. Муштра! Вот то, что делало из немецких солдат страшных противников для любого врага.

* * *

Тупая прусская солдафонщина и изнуряющая, порой бессмысленная муштра изматывали тело и душу. Даже здесь, на передовой, унтер-офицеры находили время, чтобы поиздеваться над бесправными и покорными всему штрафниками.

— Verfluhtische Schwein! — Проклятые свиньи! Я покажу вам, как немецкому солдату следует окапываться! — надрывался их взводный обер-фельдфебель Гвидо Кнопп. — Копайте, сукины дети! Вы хуже тех сраных азиатов Сталина, которых мы прихлопнем на Волге! Хуже унтерменшен! Копайте, мать вашу!!!