Страна Лимония

— Бисьйо-о-ор хуб аст (очень хорошо)! Як ДеШеКа-мешека хароб шод (один ДШК повреждён), сиздах нафар морд`е аст (тридцать человек погибли)...

— Американские мушаверы (советники) — марг или зендеги (убиты или живы)? — переходя на оперативный сленг, спросил Селиванов.

— Пакистан рафт`а (ушли в Пакистан)!

— Ну ладно, Валигуль, спасибо и до свиданья бом`оно худ`о! — попрощался покупатель.

— Худ`о хоф`ез! — ответил дуканщик, забираясь в свой тёплый угол.

Герману не терпелось узнать, зачем Юрка спрашивал какого-то дуканщика о результатах вчерашней операции, но он, опережая вопрос, бросил: «Валигуль — известный агент ХАДа».

— Что значит «известный»? — не понял Герман. — Он же агент!

— Все знают, что Валигуль агент. Он работает на нас, на «духов», на «паков» (пакистанцев), на американцев и даже на французов.

— Ни хрена себе, агент! — подивился Герман. — И как его только не убьют?

— А за что его убивать? Он всем пользу приносит. Вот видишь, зато сегодня будет что в вечернюю сводку вставить.

— Да-а-а! Ну и дела! — продолжал поражаться молодой оперработник.

Так за разговорами о специфике афганской разведки и контрразведки офицеры дошли до следующего дукана. Его хозяин, издали заметив покупателей, выскочил из своей мазанки и, на ходу раскрывая зонтик, бросился навстречу.

Началась длинная церемония взаимного приветствия: «...четурасти, дажандурости, байхейрасти... дурасти, глупасти, шиздюрасти...» В завершение высокие договаривающиеся стороны заключили друг друга в жаркие объятия и долго выбивали пыль из одежд.

— Может, хватит? — не выдержал Олег, промокший под дождём.

— Молчи, — вполголоса прошипел Юрка, — мне у него гарнитур женский купить надо.

Покупатели зашли под навес и принялись разглядывать товары. «Всё для женщин», — прокомментировал капитан Репа. На многочисленных вешалках и крючках красовались женские трусы, полупрозрачные вышитые панталоны, атласные комбинации на тоненьких тесёмках и прочие атрибуты интимного женского гардероба. Герман, поддавшись минутному наваждению, сильно возбудился и, чтобы сохранить безмятежный вид, уставился на свои грязные калоши.

Дуканщик не мог усидеть на месте. Он, как взбесившаяся юла, вертелся и носился по узеньким проходам, заставленным товаром, и поминутно выбрасывал на прилавок очередной шедевр нижнего белья.

— Бисьёр кашаньг, о-о-очен карасива! Карашо! — тарахтел продавец.

— Уймись, Хамид! — прервал его танцы за прилавком Селиванов. — Английские женские гарнитуры есть?

Дуканщик даже застонал от удовольствия:

— Ест, ест, мушавер-саиб! — и тут же веером выбросил целлофановые пакеты с пастельных цветов бельём.

Селиванов брезгливо двумя пальцами поднял один из них и посмотрел на свет.

— Пакистан!

Продавец закатил глаза и сделал вид, что он лишается чувств.

— Энглиз`и! Амрико`и! — и, наконец, изобразив полное отвращение, добавил: — Пакистон`и — нист!

Герману стало неудобно за сверх всякой меры услужливого продавца, и он уставился на дешёвую бижутерию. А дуканщик всё вертелся, заламывал руки, прыгал через прилавок и, наконец, очередной раз перелетая через груду товаров, со всего маху врезал сконфузившемуся покупателю рукой по физиономии. В глазах у Германа пожухло, потом поплыли какие-то жёлтые круги, которые тут же сменили фиолетовые пятна. Каскадовец без сил сполз на грязный пол.

— Гера, ты жив? — склонился к пострадавшему Селиванов.

Герман открыл глаза. Кроме Юрки на него смотрели две пары глаз и одна — с крепко зажмуренными веками. Раненый с плохими предчувствиями двумя пальцами коснулся своего носа. Вулканического прыща не было. С носа капала кровь, но Герман чувствовал огромное облегчение: «Теперь не надо будет ничего выдавливать!»

Дуканщик открыл глаза. В них отчётливо запечатлелись страх и ужас.

— Ты ранил моего товарища! — закричал Селиванов. — Ты чуть его не убил!

Продавец, схватив с прилавка грязную тряпку, пытался ею утереть нос Германа.

— Уйди, скотина! — заорала жертва маркетинга.

— Бакшиш давай! — не позволяя ситуации рассосаться, заревел Юрка, наседая на дуканщика.

Афганец заверещал, как заяц, попавшийся в капкан. Вокруг стали собираться люди.

— Б`ороу, б`ороу отсель, шайтаны! — крикнул в толпу Селиванов и, обернувшись к виновнику инцидента, принялся за своё. — Бакш`иш давай, компенсацию! Понял?

Афганец всё понял и тут же притащил комплект женских трусов «неделька».

— Ты что мне это дерьмо суёшь, — возмутился Юрка, но тут ожил поверженный Герман.

— Вот это давай! — указал он на приёмник, висевший в одиночестве при входе в магазин. Бедный продавец, поминутно апеллируя то к Аллаху, то к Саурской революции, пытался откупиться, поочерёдно предлагая духи «Кобра», пакеты женских гигиенических прокладок и, наконец, блок презервативов.

— Бери! — не вытерпел Селиванов.

— Вот это! — настаивал утирающий кровавые сопли Герман.

Впавший в отчаяние негоциант, терзаемый страхом и жадностью одновременно, вдруг принялся поливать своих клиентов из пульверизатора пахучим до омерзения одеколоном. Но Герман был неумолим. Тогда суетливый афганец, на секунду вперив взгляд в жертву своей неосторожности, указал пальцем на тёщины полусапожки.

Герман гневно отверг предложение: «Да я за польские сапоги весь твой дукан куплю!»

— На хэйр (нет)!

— Что значит «на хер»! — искренне возмутился раненый.

— Туфля нист! Калоша лоз`ем аст (калоши нужны)!

— Так бы и сказал, — согласился всё более оживающий покупатель.

Герман снял калоши, а дуканщик — приёмник. Обмен дарами происходил под бурные аплодисменты собравшихся. Покупатель сиял от счастья: обменять калоши на японский приёмник — это высший пилотаж, да ещё за здорово живёшь провести ювелирную косметическую операцию — вот они, уроки Станиславского!

Из дукана «каскадёры» выходили в самом хорошем расположении духа. Герман косил глазом на белый лейкопластырь, прилепленный дуканщиком к его носу, и с наслаждением прижимал к груди вожделенный трофей.

Ложь в эфире

Весь вечер Герман крутил ручки приёмника. Это был настоящий подарок судьбы. Четыре — коротковолновых, два — средневолновых и один — длинноволновый диапазон. Дома друзья-чекисты обзавидуются. Из трофейного динамика неслись то «Сельский час», то сводки с трудового фронта. Наконец в приёмнике ожил голос ведущего из русской службы BBC: «...жена академика Сахарова Елена Боннер...» — «Бьёт своего мужа столовой ложкой по голове...» — вслух дополнил английского ньюсмейкера информированный Герман.

«Задолбали они уже этим Сахаровым, — подумал он, вспоминая материалы наблюдательного дела, которые в начале службы давал ему на ознакомление любезнейший Михаил Иванович. — Не такие вы простые, господа Сахаровы», — по-чекистски прищурившись, вполголоса спорил с диктором радиослушатель из Самархеля.

«...вчера утром, — продолжил голос из приёмника, — был нанесён массированный бомбоштурмовой удар советскими военно-воздушными силами в провинции Нангархар в Афганистане...» Герман обратился в слух. «В результате удара вблизи кишлака Джан... Джанбаз...» Ведущий на секунду запнулся. — «Извините, — Джанбазхейль. Итак, в результате массированного налёта имеются многочисленные жертвы среди мирного населения...» Герман аж подпрыгнул от удивления.

— Мужики, мужики! По Би-Би-Си про нас говорят! — с этими словами он вывернул громкость на полную мощность.

«Повстанцы сбили два вертолёта противника...»

— Что за чушь! Что он несёт! — возмутился радиослушатель.

«...в этих условиях падение марионеточного просоветского режима Бабрака Кармаля неизбежно...»

— Ну, скотина, ну, урод! — не переставал возмущаться Герман до конца новостей.

— Гера, а ты бы сходил к дедушке, рассказал, что про нас «голоса» передают, — подал здравую мысль лежащий на кровати Малышкин. Он закрыл томик Стивена Кинга и вытащил из-под подушки свой заветный портсигар. — Иди, Николаич, иди. Уважь начальство.