Пепел и алмаз

— Какая еще справедливость! Уж не собираетесь ли вы искать правду в этом балагане? К чему вам это?

— Дорогой мой, человек должен во что-то верить.

— Все это вздор. И тоже пустые слова. Должен! А почему, собственно, должен? Я предпочитаю смотреть на вещи трезво. И так я уже несколько раз свалял дурака — поверил в так называемую высшую справедливость. Но теперь сыт по горло. Хватит с меня, благодарю покорно. Не желаю еще раз обжигаться. Кому мало, — пожалуйста, на здоровье. Все, пан адвокат, брешут. Санация брехала, подполье — тоже, а теперь просто пластинку сменили. Все это один обман. Каждому хочется только до власти дорваться. А слова, лозунги, так называемые идеи — знаем мы им цену…

Крашеная блондинка не сводила огромных, с поволокой глаз с красавца доктора. Его крупная, круглая голова в черном шлеме блестящих волос, смуглое лицо с массивным подбородком, густо поросшие волосами руки — все это в ее разыгравшемся, разгоряченном вином воображении делало его идеалом современного мужчины. И каждое сказанное им слово, звук голоса только усиливали производимое его внешностью впечатление.

Остальное общество, окружив мило щебечущую Ганку Левицкую, не интересовалось их разговором. У Краевского был утомленный вид. Сняв очки в толстой роговой оправе, он медленно протирал их носовым платком, глядя прямо перед собой тусклыми близорукими глазами навыкате.

Дроздовский посмотрел на него с нескрываемой жалостью.

— Так-то, дорогой пан адвокат. Это надо ясно себе представлять. Война убила веру в высокие идеалы. Слишком много мы видели. Шулеры и обманщики раскрыли свои карты. Теперь нас не проведешь.

Адвокат продолжал протирать очки.

— Что же, по-вашему, в таком случае остается делать?

— Очень много, пан адвокат. Жить.

— Ах, вот что! Полнота жизни, динамизм. Опять èlan vital [4]?

— При чем тут èlan vital? Разве нельзя обойтись без этих формул, эпитетов и красивых фраз. Просто жить, без всякой определенной цели.

— Но все-таки?

— Ну, если вам так хочется, само отрицание цели — уже цель.

— Браво! Прекрасно сказано! — воскликнула блондинка.

Адвокат продолжал протирать очки.

— А я вам скажу, что это такое.

Он стукнул пальцем по столу.

— Нигилизм? — засмеялся доктор.

— Хуже. Смерть. Да, да, не смейтесь, пожалуйста. Это даже не болезнь уже, а смерть.

— Но, пан адвокат…— хотела возразить блондинка.

Краевский нетерпеливо передернул плечами.

— Смерть, смерть, — с ударением повторил он и всем телом навалился на стол, словно подкрепляя этим справедливость и незыблемость своего приговора.

Но на Дроздовского его слова не произвели никакого впечатления.

— Мне очень жаль, пан адвокат, но я отнюдь не чувствую себя мертвецом. Просто я хочу сохранить трезвость суждений и не смотреть на мир через розовые очки. Жизнь надо принимать такой, какова она есть. И делать для себя из этого определенные выводы.

— Воображаю, что это за выводы, — буркнул адвокат.

— Очень простые. Вы, если не ошибаюсь, католик?

— Да.

— Ну вот! Значит, вам, наверно, небезразлично, где вы окажетесь после смерти — в раю или в аду?

Адвокат поправил очки.

— Дорогой мой, зачем так упрощать, ведь мы живем не в средние века. Конечно, я верю в высшую справедливость…

— А я вот не верю. Я об этом ровно ничего не знаю, а главное — знать не хочу. Точно так же нет мне никакого дела до всех этих так называемых идей. Я хочу просто пожить в свое удовольствие, только и всего. Но о чем мы, собственно, спорим, пан адвокат? Разве вы, между нами говоря, не хотите того же?

Адвокат не успел ответить, так как к их столику подошел Котович. Ему тотчас же освободили место.

Он сел, отирая платком высокий, красивый лоб.

— Вы не представляете себе, что они вытворяют — Сейферт и Коханская. Это что-то невероятное!

Он налил в бокал немного вина, разбавил содовой водой и стал медленными глотками пить шипучую смесь. Все с любопытством наклонились к нему.

— Что случилось? Кого убили?

— Ну, только этого не хватало, никто никого не убивал. Но сцена, говорю вам, потрясающая. Он — в чем мать родила, она — в вечернем туалете…

Ганка Левицкая широко открыла голубые наивные глаза.

— Как это, в чем мать родила? Что вы хотите этим сказать?

— То, что говорю, — засмеялся Котович. — Голый, в полном смысле этого слова. Замечательная сцена! Пожалуй, длинновата немного и утомительна, но посмотреть стоит.

— Но почему же голый? — не унималась Ганка Левицкая.

Вокруг засмеялись. Левицкая надулась.

— Чего вы смеетесь? По-моему, я не сказала ничего глупого. Какие вы все противные. Пан директор, дорогой, — обратилась она к Котовичу, — почему они надо мной смеются?

— Вы прелестны, — ответил он. — Очаровательны!

— Правда! А они этого не находят и все время смеются…

Крашеная блондинка наклонилась к своему соседу.

— Посмотрите, как она ломается.

Дроздовский с безразличным видом пожал плечами.

— Если ей это доставляет удовольствие…

— А вам нравится? Все в восторге.

Он ничего не ответил и только ближе придвинулся к ней. Она почувствовала на шее его горячее дыхание, запах никотина и винного перегара.

— Мы не одни…— шепнула она.

— Вас очень заботит мнение окружающих?

— Нет.

— Тогда в чем же дело?

— Это правда, что вы уезжаете на будущей неделе?

— Да.

— Бросаете больницу?

— Конечно. Мне здесь нечего делать.

— А куда вы собираетесь ехать?

— На запад. Нижняя Силезия, Вроцлав, Легница. Впрочем, на месте видно будет. Теперь самый подходящий момент. Неразбериха, земля ничья. Сейчас там можно раздобыть все, что угодно.

— Как я вам завидую, — вздохнула блондинка.

Он сжал ее ногу коленями.

— Ну, это дело поправимое.

— Вы думаете?

— Уверен.

— А муж?

— Ох, уж этот муж! Даже неизвестно, жив ли он.

— Не говорите так, пожалуйста.

— А если жив, то когда еще вернется, да и вернется ли вообще!

Котович подсел тем временем к Краевскому.

— Ну как? — спросил адвокат. — Есть?

Котович развел руками.

— Я просто в отчаянии. Ровно в половине десятого деньги должны были быть у меня. Вы ведь меня знаете, пан адвокат, еще не было случая, чтобы я кого-нибудь подвел. Если я назначил время, то тут хоть земля разверзнись…

— Но сейчас, кажется, не разверзлась.

Импресарио снова развел руками.

— Роковое недоразумение! Завтра в первой половине дня я сам принесу вам деньги. Можете на меня положиться.

Мимо, сопровождаемая Хелмицким, прошла улыбающаяся Станевич.

— Посмотрите, какого парня отхватила майорша!

— Полковница, — поправил Краевский. — Станевич получил у Андерса чин полковника.

— Что вы говорите? А я не знал. Она здесь одна?

— С Путятыцкими.

— Ну, конечно, она, как всегда, в высшем обществе.

Он незаметно обернулся. Станевич представляла Хелмицкого своим знакомым.

Лили Ганская явилась в десять часов. Она быстро прошла через бар, с улыбкой кивнула Кристине и исчезла в коридорчике за буфетом. Кристина проскользнула следом за ней. Лили снимала летнее спортивное пальто.

— Ну, как дела, дорогая? Много работы?

— Ужасно. Я уж боялась, что ты не придешь.

— Представь себе, я проспала, — засмеялась Лили. — Легла после обеда и, как сурок, проспала до вечера. Посмотри, у меня не опухло лицо?

— Нисколько. Ты прекрасно выглядишь.

Лили вынула из сумочки гребенку и стала расчесывать густые черные вихрастые, как у мальчишки, волосы.

— Послушай, дорогая…— сказала Кристина.

— Ну?

— Ты очень будешь сердиться, если я сегодня смотаюсь в одиннадцать?

— В субботу? Ты с ума сошла! Что случилось? Ты нездорова?

— Нет.

Лили внимательно посмотрела на нее.

— Так в чем же дело?