Пепел и алмаз

По соседству с этой большой, шумной компанией устроились чета Путятыцких, Станевич и Фред Тележинский. А дальше сидели чужие, незнакомые Сломке люди, — должно быть, приезжие, жившие в «Монополе».

Сломка с минуту колебался: подойти к столику Путятыцких или нет? Их никто не обслуживал. Официант, переброшенный в бар из ресторана, принимал заказ у Краевского. Но мешкать было нельзя, и Сломка незаметно, как свой человек, зашел за буфетную стойку.

Кристина едва поспевала обслуживать посетителей. Со всех сторон почти одновременно требовали водку: три рюмки, пять, опять три, две, и так без конца. Какой-то парень, вдрызг пьяный, навалился на стойку и упорно уговаривал ее выпить с ним. Заметив Сломку, он повернулся к нему.

— Иди сюда, толстяк! Выпьем. Я ставлю. Пани начальница, две большие чистой для меня и для этого гражданина.

Он еле стоял на ногах, кто-то из приятелей поддерживал его.

— Держись, Генек, черт возьми! Ты чего это?

Тот уже забыл о водке и забормотал что-то себе под нос.

— Панна Кристина, — просопел Сломка, — пришлите мне в комнату бутылку коньяку, только поскорее.

Сказав это, он исчез.

Между тем Тележинский безуспешно делал знаки Кристине, чтобы она подошла к ним. Она заметила Фреда, но ни на минуту не могла отлучиться из буфета. Станевич была неприятно задета тем, что Анджей Косецкий, сидевший через несколько столиков, вместо того чтобы подойти к ним, ограничился поклоном. Ей хотелось сегодня веселиться напропалую, танцевать, чувствовать себя молодой, быть окруженной молодежью, а вечер с самого начала складывался неудачно, совсем не так, как ей хотелось. У Путятыцкого был усталый вид, он сидел на низком, мягком диване молчаливый и осоловевший. Его жена разглядывала в старомодный лорнет Кристину Розбицкую.

— А знаешь, девочка недурна собой, — наконец проговорила она, наклоняясь к мужу.

Пребывавший в прострации Путятыцкий не сразу сообразил, о ком идет речь.

— Кто?

— Розбицкая.

— А, Розбицкая! Дай-ка взглянуть. Да, ничего. Похожа на Ксаверия.

— На Ксаверия? Вот уж не нахожу.

— А я тебе говорю, что похожа. Фред, позови ее, мы должны с ней познакомиться.

— Разве ты не видишь, что там творится? — ответил Тележинский.

Пани Роза направила свой лорнет на молодежь, толпившуюся у буфетной стойки.

— Что за странное общество? Откуда только взялись эти люди! Какое ужасное занятие для такой молоденькой девушки. Представляю, как она, бедняжка, страдает.

Фред рассмеялся.

— Не расстраивайся, дорогая. Она отлично справляется. Уверяю тебя, женщины нашего круга как нельзя лучше подходят для такой работы.

— Какой ты противный! — возмутилась Путятыцкая. — Интересно, как бы ты заговорил, если бы твоя сестра вынуждена была таким образом зарабатывать на жизнь.

— А почему бы нет? Лишь бы заработок был приличный.

— Фред!

— Я не шучу. Пора выбросить из головы всю эту галиматью. Что было, то прошло. И я уже начинаю серьезно подумывать, стоит ли вообще уезжать за границу.

— Ты что, с ума сошел? — встрепенулся Путятыцкий.

— Ничего подобного. Просто мне предлагают хорошую работу.

— Тебе?

— Да, мне, к твоему сведению. Замечательное место. Я могу в любой момент стать шофером в горсовете.

За столиком воцарилась тишина. Ее нарушил смех Путятыцкого.

— Браво, браво! Что называется, взял нас на пушку! Отличная шутка.

Тележинский пожал плечами.

— Никакая это не шутка. Я недавно встретил Доминика Понинского. Знаете, что он мне сказал? Он только и ждет, когда приедут в Варшаву иностранные дипломаты, чтобы поступить шофером в американское или английское посольство. Здравая мысль. Доминик прекрасно водит машину. Я тоже.

Путятыцкий выпятил нижнюю губу.

— Ну, видишь ли, дорогой… прости меня, но возить английского посла или пана Осубку — это большая разница. Не нужно ударяться в крайности. Давайте здраво смотреть на вещи.

Станевич решила обратить все в шутку.

— Какой вы противный! — воскликнула она и слегка ударила Фреда по руке. — Говорите, как капризный ребенок. Но я уж постараюсь, чтобы вы все-таки уехали и не сделались — постойте, как это называется? — горсоветовским шофером.

— А по-вашему, водить такси в Париже или Лондоне выгодней?

— Какого черта! — разозлился Путятыцкий. — Заладил одно. Ты что, больше ни на что не способен?

— Это единственное, что я умею делать, — резко ответил Фред. — Впрочем, могу быть еще сутенером.

— Любопытно, — насмешливо протянул Путятыцкий. — А еще кем?

— Боюсь, что это все. Так меня воспитали.

Он встал, извинился и отошел от столика. Станевич удивленно подняла брови.

— Что с ним?

— Сумасшедший! — Путятыцкий махнул рукой. — Тележинские все немного психи!

Фред подошел сзади к буфетной стойке. Кристина заметила его и кивнула. Через минуту она подбежала к нему.

— Как дела, Фред? Ты опять здесь? И до сих пор трезвый?

— Как видишь.

— А почему ты такой хмурый?

— Эх, осточертело мне все это!

— Что именно, Фред? Водка?

— Брось. Эта идиотская комедия, бесконечное ожидание неизвестно чего…

Она посмотрела на него внимательно и немного удивленно.

— Я не узнаю тебя, Фред.

Он взял ее за руку.

— Послушай, Кристина, ты умная девушка…

— Спасибо.

— Это не комплимент.

— Тем более спасибо.

— Как по-твоему, это очень глупо, только не смейся, если бы я, например…

— Я не думаю смеяться. Ну?…

— Если бы я стал шофером?

— Нисколько. Ведь ты прекрасно водишь машину.

Фред повеселел.

— Наконец-то услышал умное слово! Ты просто золото!

— Фред! — Она погрозила ему пальцем. — Смотри, опять напьешься, как вчера.

— Не исключено. А ты все-таки золото.

Галдеж у стойки усилился.

— К сожалению, я должна бежать, Фред.

— Подожди минутку. Я здесь со стариками Путятыцкими.

— Да?

— Ну, знаешь, из Хвалибоги.

— Догадываюсь. Настолько я еще ориентируюсь в высших сферах. Ну и что?

— Они очень хотят с тобой познакомиться. Доставь им это удовольствие. Они, конечно, порядочные зануды, но…

— Хорошо. Только немного попозже, ладно?

— Как хочешь.

— Вот Лилька Ганская придет…

— Отлично! Ты всю ночь работаешь?

Кристина замялась.

— Не знаю. Может, освобожусь пораньше.

— Только обязательно подойди к ним.

— Анджей, что это за субъект? — спросил Хелмицкий. — Вон тот, что идет по залу.

Анджей видел Тележинского сегодня впервые у Станевич и не запомнил его фамилии.

— Не знаю.

— Как? Он ведь сидит за одним столиком с твоими знакомыми.

— Да, но я понятия не имею, как его фамилия.

Он отодвинул тарелку с недоеденным бифштексом, допил вино и встал. Мацек недовольно посмотрел на него.

— Уходишь?

— Да, хорошенького понемножку. Ты остаешься?

— Остаюсь. Привет.

В холле была толчея и шум. Те, кто не хотел на всю ночь оставаться в «Монополе», торопились попасть домой до комендантского часа. Анджею пришлось немного подождать, прежде чем он получил на вешалке свое пальто. Вокруг толпились разгоряченные люди, от которых несло табаком и водкой. Когда он надел пальто и уже направился к двери, за его спиной послышался низкий женский голос:

— Уже уходите?

Он обернулся и, увидев Станевич, смутился.

— Да.

— Жаль. Вы даже не подошли к нам поздороваться.

— Мы с товарищем обсуждали разные дела, — неловко оправдывался он.

— Так долго? А вы говорили — пятнадцать минут…

Он промолчал. Станевич очаровательно улыбнулась и скользнула внимательным взглядом по его лицу. А он покраснел, как школьник.

— Какое ужасное столпотворение! — повернувшись к вешалке, сказала она. — Я забыла в пальто портсигар. Но не буду вас задерживать, вы, наверно, спешите?

— Нет, я еще успею.

— Правда?

— Конечно.

Станевич огляделась по сторонам.