Одни сутки войны (сборник)

— Вариант возможный. Следовало бы только заранее выдвинуться вперед, замаскироваться и пропустить противника через себя.

— Думаете, это возможно?

— Я знаю эту лощину. Бурьян там высокий, кое-где есть кустарники… так что возможно, если… своя артиллерия не накроет.

— Может быть, вы сейчас съездите к лощине и подберете место?

— Опасно, товарищ полковник. Подходы неважные. Рисковать следует только один раз.

— Понятно. Вот к этой задаче вы лично готовы?

— К переходу — да. Думал. А какая задача на той стороне?

Петров замялся на мгновение: он не мог сказать младшему лейтенанту, что без командующего не имеет права уточнять задачу. А командующий еще не приезжал из штаба фронта. В иной обстановке, при другом стечении обстоятельств полковник никогда бы не позволил себе спешить. Но внезапно родившаяся идея перебросить своих разведчиков вместо немецких требовала быстрого решения. Петров понимал Матюхина — от задачи в тылу зависит и снаряжение, и тактика действий, и многое другое. Но ведь придет задача, придет… К вечеру все станет понятным. Как только вернется командарм…

Полковник встретился взглядом с Матюхиным. Пожалуй, ему понравился прямой взгляд темно-серых, маленьких, глубоко сидящих глаз младшего лейтенанта. Они не забегали, не уклонились. По-видимому, характер твердый и решительный. И лицо младшего лейтенанта тоже понравилось полковнику — худощавое, с крепкими скулами, прямым носом и нервными, тонкими ноздрями. Подбородок скорее квадратный, чем овальный, но нетяжелый. Обычно такие подбородки бывают у людей с сильной волей, но не упрямых, а гибких, умеющих изменять тактику в зависимости от обстоятельств.

— Задачу уточним к вечеру. Сейчас возьмите карту, посоветуйтесь с группой, а часа через… три явитесь ко мне.

— Слушаюсь! — Матюхин вскочил, взял карту и, уже направляясь к двери, подумал: «Что-то здесь не так… Несерьезно…»

Полковник посмотрел ему вслед и заметил, что младший лейтенант не слишком уверенно ставит ногу.

— Товарищ младший лейтенант! — Матюхин остановился и резко, по-уставному повернулся лицом к полковнику — среднего роста, с хорошо развитыми плечами, напряженно стройный и подтянутый. — Вы ведь были ранены?

— Так точно.

— Нога?

— И нога.

— Не будет ли вам… трудно? Переходы предстоят тяжелые.

— Не думаю, товарищ полковник. На занятиях проверил себя.

— Ну хорошо. Посмотрим. — Начальственный баритон полковника прозвучал на этот раз не так уверенно, как всегда. И это тоже не понравилось Матюхину. — Идите, — сказал полковник и задумался.

Младший лейтенант вызывал двойственное отношение. Самостоятельность? Да… Но не переходит ли она в самоуверенность? Да и молод… Очень молод. В то же время в его прямолинейности есть подкупающая откровенность. Честность юности.

Полковник Петров подумал, что в иной обстановке он, пожалуй, побеседовал бы и с другими кандидатами на этот необычный и достаточно рискованный переход линии фронта, но сегодня нет времени. Проверить другие разведгруппы поехал капитан Маракуша.

«Экая жалость, нет Лебедева…» — подумал Петров и привычным усилием переключился на другие дела.

10

Командарм приехал к обеду. Он знал, что его ждут, и, как опытный военачальник, понимал, что о предстоящих событиях, его отношении к ним будут судить не только по приказам и распоряжениям, но и по мельчайшим деталям его поведения.

Поэтому командарм сразу проехал в столовую, хотя чаще обедал дома, и попросил «перекусить». «Перекусывал» он не слишком плотно — окрошкой. Потом не поехал, а пошел к своему дому. Такое его поведение должно было показать, что у него, а значит, и в армии все в порядке. И хотя предстоит большая работа, однако не такая спешная, чтобы не позволить себе истратить несколько минут на прогулку после утомительной поездки.

В доме командарма ждали начальник штаба и генерал Добровольский. Вскоре собрались и другие штабные офицеры. Работники оперативного отдела доложили несколько вариантов отражения вражеского вклинения, и командарм выслушал их с одинаковым вниманием. Стало жарко, командарм позволил себе маленькую вольность: расстегнул крючки и верхние пуговицы кителя. От этого он сделался доступнее — большой, с крутым высоким лбом и уже рыхловатым, нездоровым лицом с расширенными порами.

— Нуте-ка, повторите последний вариант, — попросил командарм и переглянулся с генералом Добровольским, приглашая его оценить предложение оперативников.

Начальник оперативного отдела — невзрачный полковник с грустными глазами — заговорил неожиданно глухим баском:

— Последний вариант, пожалуй, наиболее прост. Прежде всего никаких особых мер непосредственно на передовой не принимать — все оставить по-прежнему, чтобы не вспугнуть противника. Затем дать ему возможность втянуться в лощину и накрыть дивизионом «катюш». Последний необходимо выдвинуть вот на эту полянку. На случай, если атака противника окажется достаточно результативной, справа и слева от лощины сосредоточить пехотные резервы, чтобы они перекрыли распространение противника в глубину, а потом при поддержке подошедших танков контратаковали и отбросили противника…

— Не отбросили, а уничтожили, — жестко поправил командарм. — Сил для этого у нас достаточно.

— Так точно — уничтожили. Для того чтобы не позволить противнику распространиться, предусматривается артиллерийское окаймление лощины. Особого плана на этот случай не составляли, так как окаймление предусматривалось и прежде. Если залп «катюш» даст нужные результаты, восстановление положения возложить на стрелковые дивизии: у них на стыках есть резервы.

— Ну что ж, мне нравится. И не слишком шумно, и… солидно. Только вот что — предупредите артиллеристов, и особенно реактивщиков, насчет точности. Разброс снарядов должен быть исключен. Особенно в глубину. Не дальше пятидесяти метров за нашей обороной. Подчеркиваю, это особенно важно. И еще. Свяжитесь с авиацией. После залпа «катюш» они поднимут легкие бомбардировщики и нанесут удар по всем занятым противником деревням в этом районе. Артиллерии поставьте еще такую задачу: после залпа «катюш»… примерно минут через пятнадцать… как будто они только проснулись, произвести короткие перемежающиеся огневые налеты на передний край противника в районе лощины, но ни в коем случае не по самой лощине. Понятно? Сама лощина должна быть свободна от артогня.

— Чтобы дать противнику откатиться?

— Остаткам противника, я надеюсь. С ними справятся стрелковые дивизии — они же будут восстанавливать положение.

Начальник оперативного отдела критически осмотрел карту и словно нехотя согласился:

— Пожалуй… Усложнять задачу и, следовательно, управление не следует.

— Ну вот и заметано, — кивнул командарм и спросил: — Полковник Петров здесь?

— Так точно, — выдвинулся вперед Петров.

— Такой вариант устраивает?

— Так точно.

— Вызывай группу, ставь задачу… Нет. Задачу поставлю сам.

— Слушаюсь. — Петров козырнул и круто, может быть слишком бойко для своих лет и излишне плотной комплекции, повернулся. Он тоже все эти часы жил ожиданием особых событий и не мог позволить ослабить нервное напряжение: для него начинались самые горячие дни. А командарм, как назло, остановил его.

— Как с Лебедевым? Не поправился?

Полковник развернулся и доложил:

— Вместо майора Лебедева вызвал капитана Маракушу, который выехал в части для подготовки групп.

— Хорошо… А вот Лебедев… Трудно вам будет без него… Узнайте и доложите.

— Слушаюсь.

Командарм отдал еще несколько распоряжений, выслушал еще несколько докладов, а когда в комнате остались только генерал Добровольский и начальник штаба, сказал:

— Верховный приказал готовиться к наступлению. Фронту подбрасывают танки.

— Разбогатели, — усмехнулся Добровольский. — И на юге ведем наступление, и нам подбрасывают, а не берут, как раньше.

— Да. Возможно, подбросят авиации. Снаряды будут. Наш план утвержден, но приказано не зарываться: побаиваются эсэсовской дивизии. Это, как не крути, сила. Я ее тоже побаиваюсь.