Это было на Ульяновской

Коля глядел на мать темными отцовскими глазами и, как он, покачивал головой: когда уж у матери хлопот поубавится?

А она, чмокнув сына в щеку, убегала.

II

Долгие летние дни мальчишки Ульяновской улицы проводили во дворе Кизимов, где стараниями Марии Ивановны и с их помощью была построена беседка. Приходили из соседнего двора Витя Проценко, Яша Загребельный, Игорь Нейгоф. Подсаживался Ваня Зятев, который, хоть и был глухонемым от рождения, понимал все, о чем говорили ребята. Так, во всяком случае, им казалось.

Заглядывал сюда и Коля Петренко. Жил он на этой же улице, только ближе к Буденновскому, а в кизимовскую беседку привел его однажды вездесущий Толик.

— Вы тут о героях рассуждаете, — заявил он мальчишкам, — а не знаете, что на нашей улице тоже герой живет.

— Герой? — удивились ребята.

— Герой. Вот он — Коля Петренко.

— Ну что ты, какой я герой? Я ведь тебе просто так рассказал, а ты… Да вы ему не верьте, ребята!

— А мы и не верим, — откликнулся Яшка.

— А грамоту тебе за что дали? — не унимался Толик. — Там что написано? За поимку важного шпиона!

— Не за поимку, а за помощь в поимке, и не важного, а просто шпиона, — уточнил смутившийся мальчуган.

— А не важных шпионов не бывает, — горячился Толик.

— Погодите, ребята, — остановил их Коля Кизим. — Вы что, всерьез? Ну-ка, тезка, расскажи, как все было.

— Так это дело давнишнее, уже года три прошло, — неохотно начал мальчик и замолк: может, неинтересно, раз так давно?

Но ребята ждали продолжения.

— Мне тогда в санаторий путевку дали, на Черное море. Вот там было здорово! Купались каждый день, в горы ходили! У нас обезьянка жила — все понимала. Как человек. А шкода! Один раз…

— Ты нам про обезьянку в другой раз расскажешь, — перебил его Витя. — Про шпиона давай.

— А какие на Черном море шпионы? — вдруг засомневался Яшка.

— Как — какие? — живо обернулся к нему мальчуган. — Самые обыкновенные. Нас на первой же линейке предупредили: мы живем на границе, и в любой момент с моря может высадиться шпион.

— Это правда, — подтвердил Коля Кизим. — Нас в пионерском лагере тоже предупреждали. Мы даже засады устраивали, но так никого и не поймали.

— Мы тоже не поймали. Только помогли. Да и то нечаянно получилось. Под самый конец смены, когда мы про этих шпионов и думать забыли.

А было так. Подошли к нему, девятилетнему мальчугану Коле Петренко, двое ребят постарше. «Пошли, — говорят, — в пещеру». — «Так спать же после обеда положено», — отвечает Коля. А они смеются: «Спи, если за месяц не выспался. А мы не дураки — последние дни на сон тратить». — «А если попадет?» — поинтересовался мальчик. «Из санатория выпишут? — засмеялся Коля Приходько. — Вот уж не думал, что ты такой трусишка. А еще ростовчанин! Чего бояться? Все равно через два дня уезжать».

Петренко подумал и согласился.

Ту пещеру, глубокую, сырую, мрачную, ребята обнаружили во время похода в горы. Идти далековато, километра полтора, зато посидеть в ней знойным июльским днем сплошное удовольствие: такая там прохлада. Плохо только, что пробираться к ней надо по узкой тропке через заросли держи-дерева. Приходится идти осторожно, по одному, да еще на расстоянии, чтобы колючей веткой не хлестнуло.

Они были уже почти у входа в пещеру, когда шедший впереди Коля Приходько вдруг замер и, обернувшись, прижал палец к губам: тихо!

Из пещеры доносились странные звуки: «Пи-пи-пи…»

— Морзянка, — шепнул мальчик.

Они сошли с тропы, остановились в кустах. Совещание было коротким, решение единодушным: разыскать пограничников.

Бежали изо всех сил, не обращая внимания на колючки, рвавшие одежду. Выскочив на железнодорожное полотно, остановились: дальше — море. Справа — большой пляж. Если позвать, люди, конечно, кинутся ловить шпиона, но лучше бы найти пограничников. Уж от них-то не уйдет! Близко санаторий, можно попросить директора, и он позвонит на заставу, но, во-первых, это не так скоро, во-вторых, им влетит за то, что они бегают неизвестно где, нарушают режим. А медлить нельзя — шпион кончит передачу и уйдет. И тут рельсы, на которые присели ребята, чтобы перевести дыхание и подумать, дрогнули. Поезд?

Но это была дрезина. И в ней, к несказанной радости ребят, сидели люди в зеленых фуражках. Пограничный патруль!

Шпион еще не закончил передачу, когда у входа в пещеру раздалось негромкое «руки вверх!».

А на следующий день в санатории была прощальная линейка. Ребята стояли грустные — никому не хотелось уезжать.

Вдруг на аллее показались пограничники.

Один из них подошел к директору санатория, пожал ему руку и повернулся к ребятам.

— Вы молодцы, — сказал он. — Настоящие пионеры. Трое из вас помогли нам поймать шпиона. Мы награждаем их Почетными грамотами…

Понятно, что после такого рассказа Коля стал в кизимовской беседке своим человеком.

О Коле Петренко рассказала мне Мария Ивановна. И посоветовала обязательно с ним познакомиться. Живет он теперь не на Ульяновской, но соседи, сроднившиеся в годы войны, знают новый адрес Николая Алексеевича.

— Кстати, — сказала Мария Ивановна, — когда будете в этом дворе, зайдите к Александру Семеновичу Пономаренко и к Юлии Афанасьевне Остапенко. Им есть что рассказать. А Яшу Загребельного не разыскали? Тут он где-то, в Ростове. Квартиру с удобствами получил. И Ксения Ивановна еще жива, мать Яши.

Делаю пометки в блокноте: Яков Власович Загребельный. Адресный стол. Найти обязательно.

А Николая Алексеевича Петренко и впрямь удалось разыскать без адресного стола. Юлия Афанасьевна Остапенко сказала, что проводит до самой двери — Коля живет совсем рядом, на улице Баумана.

— Очень он стеснительный, так вы уж его как следует допросите, — наставляла меня Юлия Афанасьевна. — Пусть все расскажет. И как командиров спасал — тоже. Они, эти командиры, после войны уже, в сорок шестом, когда с хлебом туго было, целую машину пшеницы во двор привезли. «Берите, — говорят, — люди, должники мы ваши на всю жизнь… А Колька наш где?» — спрашивают. А Коля стоит на крыльце и улыбается. В глазах слезы. Я ему кричу: «Ведро тащи!» А он ни с места. «Ты чего, — спрашиваю, — ревешь никак?» — «Нет, — говорит, — это я от радости, что они живыми с войны повертались…»

Николай Алексеевич и впрямь оказался не из разговорчивых, но это когда речь шла о нем. О своих товарищах он мог говорить часами. Хотя Коля Кизим, Яша, Витя были постарше, а Ваня совсем взрослым, они не гнали от себя ни Толика, ни Игорька, ни его, Колю Петренко. Собравшись в беседке, читали вслух. Про остров сокровищ, про путешествие к центру Земли, про благородного капитана Немо. А книгу о Робинзоне Крузо читали дважды, так понравилась. Подумать только — жить одному! Хорошо хоть Пятница человеком оказался.

Любили мальчишки книги Аркадия Гайдара. Особенно «Школу», «РВС», «Военную тайну». А когда «Пионерская правда» начала печатать повесть «Тимур и его команда», с нетерпением ожидали каждый номер.

— Вот это пацан! — восхищался Тимуром Витя.

— А из таких, как Мишка Квакин, получаются люди, вроде нашего Кости, — сурово сдвигал брови Коля Кизим, и его смуглое лицо темнело.

Костя, пьянчужка и хулиган, был уже совсем взрослый парень. Частенько он появлялся на улице нетрезвым, зло ругался последними словами, не стесняясь ни детей, ни женщин, грозился кого-то убить, кому-то отомстить.

— Шалапут, — коротко говорила Мария Ивановна. — Хоть говори ему, хоть нет — не понимает. Я уж замучилась с ним.

— И на что он тебе сдался? — искренне удивлялся Антон Никанорович. — Конченый он человек, пьяница, никакими речами его не проймешь.

— Да как же так! — волновалась Мария Ивановна. — Что ж у него, совести совсем нет?

Колина мама свято верила, что совесть есть у каждого. И сама старалась жить по совести, и детям наказывала. Коле иной раз приходилось с ней поспорить — не во всем соглашался он с матерью, особенно когда речь заходила о попадье. Поп, после того как в их дворе снесли церковь, запил и куда-то запропастился, попадья же так и осталась тут жить, жалуясь на судьбу, одиночество и болячки.