В окрестностях тайны

— Так точно, товарищ командующий.

— Пусть действуют все трое! — сказал член Военного совета, приподнимаясь с кресла.

— Я тоже так думаю, — поддержал генерал.

— Вы как, товарищ капитан?

Багрейчук поднялся и оказал, что он готов выполнять любое задание.

— Вы здоровы? — генерал подозрительно покосился на перевязанную шею капитана (кромка бинта выглядывала из-под воротника).

— Здоровья хватит, товарищ генерал.

— Так вот, — генерал посмотрел на часы, лицо его сделалось сосредоточенно-серьезным, — слушайте внимательно. Не сегодня-завтра как раз в этом районе по линии Будогощи — Пчевжы, возможно с охватом всего участка между Тихвином и Старой Руссой, мы нанесем врагу весьма сильный удар. Все готово. Удар этот будет много сильнее, чем когда-либо до сих пор. Он диктуется сложной стратегической целью. Но у вас троих будет только эта частная задача. Она трудна. Прислушайтесь внимательно к советам, которые вам даст начальник фронтовой разведки, — он сделал жест в сторону полковника и спросил, повернувшись к члену Военного совета:

— Вероятно, целесообразнее всего связать их с танкистами? Они первыми ворвутся в тыл противника. К тому же там есть и партизанские очаги. В случае каких-либо осложнений это может оказаться весьма кстати.

Член Военного совета одобрительно кивнул головой. Генерал поднялся, и все встали тоже.

— Так я и член Военного совета, и начальник разведки фронта надеемся, что вы справитесь с этой задачей. Обо всем, что будет нужно, договоритесь с полковником. Товарища Синцова мы все знаем давно. За вас, капитан, говорят ваши храбрые дела. Ну а вы, юноша, — он поднял обе руки и положил их на плечи Смолинцева. — На вас мы надеемся тоже. Вы единственный из наших людей, кто знает в лицо этого человека. Будьте внимательны и мужественны. Выполняйте свой долг, как солдат. Согласны? — спросил он вдруг и улыбнулся.

— Я выполню, — взволнованно сказал Смолинцев, — только… — голос его неожиданно дрогнул, м он замялся…

— В чем дело? — спросил генерал.

— Я еще не солдат, товарищ командующий, — Смолинцев тяжело вздохнул и низко опустил голову.

Генерал искоса посмотрел на члена Военного совета, и по лицу его прошла добрая понимающая улыбка. Должно быть, он знал, что творится в душе Смолинцева.

— Есть у вас текст военной присяги? — спросил он полковника.

— Я ее помню, товарищ командующий, — с готовностью, должно быть догадываясь в чем дело, вызвался Багрейчук.

— Вот и отлично. В таком случае, — генерал повернулся к Смолинцеву, — будешь повторять за капитаном.

— Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил… — начал капитан, и лицо его приобрело сурово-торжественное выражение.

— …вступая в ряды Вооруженных Сил, — повторял Смолинцев прерывающимся от волнения, но все более крепнущим голосом.

— …Принимаю присягу и торжественно клянусь, — продолжал капитан.

— …Принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников, — повторял Смолинцев.

Когда присяга была закончена, все пять командиров по очереди пожали ему руку.

— Отныне ты являешься бойцом нашей армии, — сказал генерал. Он на секунду остановился, потом вдруг отодвинул ящик своего стола и достал оттуда небольшой вороненый браунинг.

— Вот возьми от меня на память за то, что ты Доставил капитану этот пакет. Солдат тот, кто имеет оружие.

Он еще раз протянул руку и сильно сжал ладонь Смолинцева.

— От души желаю удачи! — сказал он.

СМЕРТЬ ДОКТОРА ТРОСТНИКОВА

— Эта фрау Клемме очень странная женщина, господин Грейвс, — сказал Кнюшке. — Если бы вы только видели ее вчера! Она была совершенно убита горем. Не замечала ничего вокруг и натыкалась на вещи, как слепая. Как она рыдала на могиле сына! Мы закаленные люди на этот счет, но, право, мне стало не по себе. А сегодня утром я слышал, как она тихо напевала, сидя на скамейке вон тут в саду. Я смотрел на нее из окна, но она не подозревала об этом, и я могу поручиться, что она улыбалась наедине с собой. Я даже подумал было: может, она тронулась? Но нет, тронувшиеся люди выглядят совсем иначе. А потом пришел этот доктор, и она опять сделалась так сурова…

Против обыкновения, Грейвс слушал очень внимательно и даже попросил кохменданта рассказать подробно об этих его наблюдениях.

— Она имеет пропуск в прифронтовую зону сроком на три дня. Но она просила меня вчера вечером продлить этот срок, — сказал Кнюшке.

— Что вы на это ответили?

— Что это, вероятно, не в моей власти. Но что я узнаю подробно и постараюсь сделать все, что смогу. Меня, право, тронуло ее горе.

— Она спросила вас о докторе?

— Да, она удивилась, что его задержали, и спрашивала, надолго ли это. И что вообще может грозить доктору за то, что он отправился к больному ребенку.

— Пообещайте ей, что вы продлите пропуск, — сказал Грейвс, — и скажите, что мне необходимо поговорить с ней.

Фрау Клемме не заставила ждать себя. Она явилась немедленно и с прежним достоинством села в кресло, придвинутое ей Грейвсом.

— Я понимаю глубину вашего горя, — сказал Грейвс, — и не стану упрекать вас за то, что вы слишком доверяете этим русским. У них, как бы там ни было, свои интересы, а у нас с вами свои. Нам надо поговорить откровенно. Я приехал сюда с поручением предложить вашему сыну вернуться к научной работе. Вы, вероятно, знаете, что он попал в армию случайно, вследствие личной ссоры со своим шефом — профессором Орби. Наша вина, что мы не помешали этому своевременно. Теперь слишком поздно. Произошло худшее из того, что могло случиться. И, однако, у меня есть кое-какие надежды…

— Надежды? — переспросила женщина, комкая в руке крохотный носовой платок.

— Да, надежды, — твердо сказал Грейвс. — У меня есть сомнение, что ваш сын убит, — он пристально посмотрел ей в лицо.

— Да что вы! — испуганно сказала она. Заметно было, как она растерялась. — Как жестоко вы шутите, господин штурмбанфюрер! Я только что была на его могиле…

— Все бывает на свете, любезная фрау Клемме. Война хаотична по самой своей природе. Ошибки случаются здесь не реже, чем везде. Но бывают ведь и счастливые ошибки! Мать получает известие о гибели сына, а потом выясняется, что он жив…

— Но что вы хотите сказать? У вас есть какие-либо сведения, что мой сын жив? Где же он?!

Грейвс помолчал.

— Не все сразу, дорогая фрау. Сначала важно убедиться, что он ошибочно внесен в списки убитых.

Он опять внимательно посмотрел ей в лицо. Ему показалось, что она только очень озадачена его словами, но не больше.

— Вам никогда не приходилось присутствовать при опознании убитых? — спросил он.

— Нет! Нет! Только не это! — с выражением неподдельного ужаса она закрыла лицо руками.

Он уговаривал ее целый час, то успокаивая, то приводя разные доводы. В конце концов он даже упрекнул ее в том, что она из одного только страха или отвращения не хочет пролить свет на судьбу ее сына.

Но и этот довод не подействовал на нее сразу.

Наконец она как-то внезапно решилась.

— Пойдемте, — сказала она и торопливо встала…

Пока вскрывали могилу, она стояла в стороне, держась очень прямо, но была очень бледна.

Когда все было готово, Грейвс попросил ее подойти.

Она подошла. Тихо шагнула и откинула со лба косынку.

— Ах, это он! Это, конечно, он! — воскликнула она и отшатнулась.

— Но посмотрите внимательно, — твердо сказал Грейвс. — Сколько я знаю, ваш сын был другого роста.

— Нет, нет, уведите меня скорее! Не мучайте меня!

И она ушла, дрожа от нервных слез, сопровождаемая комендантом Кнюшке.

Грейвс долго стоял в задумчивости.

— Нет, все-таки я не верю ей, — проговорил он и крикнул солдатам, чтобы они не зарывали могилу слишком тщательно. — Мне еще придется вернуться сюда, — добавил он.