Голубые солдаты

— А где оперативный отдел, не знаешь? — спросил я.

— Прямо перед нами.

— Где стоят часовые?

— Двое у калитки, двое во дворе у крыльца и подвижной пост за домом.

Я взглянул на наручные часы. Светящиеся стрелки показывали десять минут двенадцатого.

К особняку подкатила легковая машина. При свете ее фар мы с трудом разглядели трех. офицеров, подошедших к калитке. Вспыхнули ручные фонарики часовых. Короткий разговор. Прибывшие офицеры вошли во двор. Снова, уже во дворе, зажглись два фонарика. Значит, Терешкин сказал правду: два часовых у калитки, два — у крыльца.

Много ли, мало ли людей находилось в эту позднюю пору в доме — никто из нас, разумеется, не знал. Возможно, там были одни дежурные, а возможно, все сотрудники отдела не прекращали работу и ночью. Ведь это был главный отдел штаба — оперативный.

Вместе с Якубовым я принял следующий план действий: бойцы-разведчики снимают часовых на улице и во дворе, становятся на их место и обеспечивают прикрытие моей группе, которая проникает в дом для захвата документов и «языка». Под грузовиками располагаются Якубов с Егоровым, Терешкиным и двумя бойцами, с тем чтобы обезопасить с улицы наши действия в доме. Операцию надлежало произвести бесшумно. Открывать огонь разрешалось только в самом крайнем случае, если гитлеровцы вдруг обнаружат и попытаются захватить нас.

Нам очень мешал шофер, торчавший у легковой машины. Он то болтал с часовыми, то, пытаясь согреться, прыгал, хлопал себя по бокам. К счастью, из штаба вскоре вышел какой-то офицер, сел в машину, и мы избавились от помехи.

Разведчики Якубова выполнили свою задачу блестяще. Перемахнув через забор, они подползли к часовым у калитки так тихо и так ловко, что те отправились к праотцам, даже не охнув. Затем были уничтожены часовые у крыльца и патрульные за домом.

Путь свободен!

Вся моя четверка поднялась на крыльцо особняка. Я взялся за дверную ручку. Что нас ждало там, за дверью: успех или смерть? Но раздумывать об этом было некогда.

В прихожей, освещенной светом электрической лампочки, за столом у телефона сидел пожилой ефрейтор. Увидев меня на пороге, он, вероятно, не сразу понял, кто скрывается под белым маскировочным халатом, и, только когда я направил на него автомат и тихо вымолвил: «Хэндэ хох!» [4] — он выпучил глаза, широко раскрыл рот, будто онемев от ужаса.

— Хэндэ! [5] — повторил я.

Ефрейтор поднял руки. Колесов и Бодюков проскользнули мимо меня в коридор.

— Смотри за этим! — сказал я Рязанову.

Он вскинул автомат, направив его на ефрейтора. Тот дрожал как осиновый лист на ветру.

Я последовал за друзьями.

Захват штаба был проведен быстро. Застигнутые врасплох гитлеровцы не оказали никакого сопротивления ни в одной из комнат. Отобрав у всех оружие, мы согнали их в подвал, за исключением высокого сухопарого майора, восседавшего в отдельном кабинете. Я заставил его одеться и в сопровождении Бодюкова отправил на улицу, к Якубову. Таким образом, половина задания уже была выполнена — «язык», притом, по всей видимости, солидный, находился в наших руках. Оставалось заполучить документы. Мы обшарили ящики всех столов и сейф, стоявший в кабинете майора. Брали все бумаги, папки и тетради без разбора, торопливо рассовывали их по рюкзакам и карманам.

Перед тем как покинуть штаб, мы задвинули тяжелый железный засов на подвальной двери и заложили три зажигательные мины с часовыми механизмами в кабинете начальника отдела, под одним из шкафов в коридоре и у входа в подвал. Мины должны были взорваться через пятнадцать минут.

И все же в самом конце так удачно проведенной операции, нам не повезло. Нежданно-негаданно к штабу подкатили два гусеничных вездехода с солдатами: это шла смена караулов.

Якубов не стал дожидаться, пока разводящий обнаружит исчезновение часовых и поднимет тревогу. В вездеходы полетели гранаты, и их взрывы слились с дружной автоматной пальбой наших бойцов. Выскочив из штаба, моя четверка тоже открыла огонь и проскочила на противоположную сторону улицы.

Где-то вблизи надсадно взвыли сирены.

Караул, прибывший на вездеходах, был, очевидно, перебит нами полностью, но нам грозило окружение, и надо было уходить, не медля ни минуты… Стрельба нарастала, пули со свистом проносились над нашими головами, стучали о капоты и кузова грузовиков.

Если бы не пурга, мы, конечно, не смогли бы уйти. Но пурга и ночная темень мгновенно поглотили нас и прикрыли своей спасительной завесой.

Впереди шел Егоров.

За ним шагали Бодюков и Колесов, держа под руки Терешкина. Надо же было случиться так, что никто, кроме него, не пострадал. Одна из шальных пуль попала ему в ногу, вторая ранила в плечо.

На морозе он быстро терял кровь и слабел с каждым шагом.

— Бросайте меня, товарищи, — то и дело повторял он. — Зачем вам лишняя обуза?

— Тихо, Семен, — глухо покрикивал на него Колесов. — Все равно не бросим. Ты же вон какой здоровенный, выдюжишь…

И Терешкин, превозмогая боль и слабость, шел. Зато «язык» наш изматывал нам все силы. Он упирался, мычал, норовил выдернуть кляп изо рта. Пришлось связать его по рукам и ногам и тащить то волоком, то на плечах.

За озером мы перевязали раны Терешкина, затем с помощью рации передали на Большую землю рапорт об успешном завершении операции и просьбу встретить нас на пути следования.

К вечеру следующего дня мы уже были в штабе танкового дивизиона, машины которого были высланы нам навстречу. Оттуда нас доставили в штаб армии, где мы сдали «языка» и захваченные документы.

Терешкина не судили. Вскоре он выписался из госпиталя и был зачислен разведчиком во взвод Якубова, Не раз бывал он у нас в гостях и каждый раз клял своего дядьку, который толкнул его в ряды предателей.

Глава 7. ЧЕРЕЗ БОЛОТА

Наступило лето 1942 года.

Войска Западного фронта уже вели бои в Смоленской области, тесня противника на запад. Вместе с войсками перекочевывала и наша школа.

На передовых позициях стояло затишье. Днем изредка завязывались короткие перестрелки. Ночью, когда с обеих сторон начинали действовать разведчики, стрельба вспыхивала чаще и порой прокатывалась суматошно вдоль всего переднего края.

Участок, где моей группе предстояло перейти через линию фронта в тыл врага, находился среди болот, пересеченных узкими, извилистыми полосками суши. Кое-где над покрытой ряской, затхлой, застойной водой виднелись островки, густо ощетинившиеся осокой и камышом. Местные жители утверждали, что до войны на этих болотах водилось несчетное множество диких уток и гусей, теперь же, видимо напуганные грохотом пальбы, пернатые покинули родные гнездовья и перекочевали куда-то в более спокойные места. Остались лишь лягушки да пиявки. В жаркую пору дня лягушиное племя почти не проявляло признаков существования, но к вечеру, когда спадал зной, над болотами начинал звучать неумолчный разноголосый хор квакуш, слышный далеко окрест…

Первоначально полковник Теплов намечал перебросить мою группу в тыл противника на самолете, поближе к мосту, который нам надлежало взорвать, но оказалось, что в районе высадки стали сосредоточиваться крупные силы гитлеровцев, и полковник изменил свое решение. Ночи стояли лунные, безоблачные. Немцы без труда обнаружили бы наш самолет вблизи передовой и обязательно бы его сбили. Но даже в том случае, если бы нам удалось благополучно добраться на самолете до района высадки, прыгать с парашютами в такие светлые ночи в местах скопления вражеских войск было совершенно бессмысленно: нас или расстреляли бы в воздухе еще до приземления, или наверняка захватили бы в плен уже на земле…