Бородинское поле

- Куда столько? - проговорил Игорь. - Целый магазин

"Овощи-фрукты". Я еще не съел те, что мама привезла. А

сегодня Валентина Ивановна пополнила мои запасы. И

вообще скажите там всем, чтоб приезжали ко мне порожняком.

И пореже. Зачем лишние хлопоты, беспокойство? Добираться

далеко, время терять.

- Ты на чем ехала? - спросил Олег Валю.

- На электричке, а от вокзала пешочком.

Олег это знал, но вопрос был задан неспроста, скорее

для Игоря, для большей убедительности, что встреча его с

Валей случайна.

- Вот не знал - я б тебя захватил. Я на машине.

- Я могу надеяться на обратном пути воспользоваться

вашим личным транспортом? - шутя сказала Валя.

- Вполне, - ответил Олег.

Итак, из больницы они вышли вместе. В машине Валя,

возбужденная и счастливая, дотронулась до его руки и сказала

ласково и нежно:

- Ты ненормальный. Ты совсем мальчишка, беспечный,

сумасбродный.

- Прости, но я не мог больше, я должен был увидеть

тебя. У меня было такое состояние, что я не мог с собой

совладать.

- Было бы хуже, если б я приехал к тебе домой.

- Ни в коем случае! Галя, кажется, и так что-то

подозревает. Но ты не должен был сюда сегодня ехать. И

никакого партсобрания у тебя в четверг нет, все это ты

придумал для Игоря и Варвары Трофимовны. Родной ты мой

безумец! Ты думаешь, мне не хотелось видеть тебя? Я места

себе не находила. Прости, мы куда едем?

- В гостиницу, в наше "Золотое кольцо". Пообедаем,

посидим в твоем ресторане. Я так соскучился по тебе. Нет, ты

не в состоянии этого понять.

- Да где уж мне понять! Я же сельпо. А ты мосторг, -

безобидно шутила она, и радостная улыбка не сходила с ее

порозовевшего лица.

В уютном зале ресторана они облюбовали свободный

столик, приютившийся у глухой стены. Не виделись всего

полмесяца, а им казалось, что с последней встречи прошел

год. Смотрели друг на друга тающими глазами, говорили какие-

то незначительные, неважные слова, не соответствующие их

взглядам. Валя достала из сумки томик Пушкина и подала

Олегу:- Чтоб не забыть. Это ваш, Галинка брала у Варвары

Трофимовны для Игоря.

Олег взял книгу, открыл с загнутым уголком страницу -

обратил внимание на пометку у стихотворения "Элегия",

прочитал его вслух, признался:

- Удивительно, странно - не помню я этих строк. А

возможно, и не знал. Невежды мы. А ведь это меня касается,

лично, персонально и конкретно: "Порой опять гармонией

упьюсь, над вымыслом слезами обольюсь..." Сколько раз я

упивался гармонией в архитектуре, в творениях великих

зодчих. Именно ее, гармонию, я ставил превыше всего, за что

награждался всевозможными пакостными ярлыками, вроде

"ретрограда", "консерватора". Гармония – душа прекрасного.

Там, где нет гармонии, там не ищите красоты. Не пугайся,

пожалуйста, этого слова - красота. Противники гармонии

осмеяли его, опошлили. Прекрасное всегда было, есть и будет

вершиной человеческого духа.

- "Над вымыслом слезами обольюсь..." - перебила его

Валя. - Сказано просто, изящно и правдиво. Меня касается, как

ты говоришь, персонально. Сколько раз плакала и в театре, и в

кино, и за чтением интересной книги.

- А вот это касается нас обоих: "И может быть - на мой

закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной".

Что-то грустное и светлое сверкнуло в глазах Олега и в

тот же миг отразилось на лице Вали. Он знал, что для него это

последняя любовь, трудная, необыкновенно сложная, со

многими "но". Для него... А для Вали? Для нее, возможно, и не

последняя, хотя сама она так не думает, и тоже трудная и

светлая.

- "Прощальной"? - как-то встрепенувшись, тихо

переспросила она. - Зачем "закат"? И почему "печальный"? Я

не хочу - ты слышишь? Не хочу ни заката, ни печали, ни

прощальной. "Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать".

Эта внезапная искренняя вспышка глубоко тронула

Олега, и ответ на нее она прочла в его молчаливом

очарованном взгляде, выражавшем и радость, и полное

согласие с ней. Ему захотелось прильнуть губами к ее

родниковым глазам, и, подавив это немыслимое желание, он

сказал:

- Завтра встретимся у меня в мастерской. Хорошо? Ты

придешь?

Она кивнула, прикрыв глаза веками, и шепотом

сладостно и проникновенно произнесла:

- "И ведаю, мне будут наслажденья меж горестей, забот и

треволненья".

А он, машинально перебирая рассыпанные страницы

книги, остановил свой взгляд на двух строчках и затем, словно

в ответ на какие-то свои мысли, вслух прочитал:

Служенье муз не терпит суеты.

Прекрасное должно быть величаво.

- Ты слышишь, художник-творец, это опять же касается,

нас с тобой персонально. То, о чем мы только что говорили,

вспомнив Пушкина. Выходит, мы с ним заодно. Мы и Игорь.

Это его пометки: стало быть, легло на душу. Меня это радует.

"Прекрасное должно быть величаво"!

3

В каждой семье свои проблемы, свои радости и беды,

удачи и огорчения. Исключения бывают редки. Даже

благополучные семьи иной раз жизнь берет в такой переплет,

что только держись, чтоб устоять и не упасть, когда

заколышется почва под ногами и начинает рушиться годами

создаваемое и, казалось, незыблемое, такое уютное, обжитое

семейное гнездо. Так было и у Орловых: все шло гладко и

безоблачно, жизнь казалась широкой маршевой лестницей,

устланной мягким дорогим ковром, и лестница эта вела к

блистательной вершине, с которой во все стороны

открывалась необозримая ширь горизонта, заполненная

довольством и благоденствием. На работе у Александра

Кирилловича и Людмилы Борисовны никаких осложнений. Он -

доктор наук, профессор - по совместительству имел полставки

в институте помимо своей основной служебной деятельности -

не работы, а именно деятельности, так как Орлов причислял

себя к деятелям всесоюзного масштаба и надеялся в

недалеком будущем занять пост заместителя председателя.

Его супруга - кандидат наук - возглавляла отдел в НИИ и

мечтала о должности директора, хотя понимала, что шансы у

нее на этот счет невелики: не хватало не столько знаний и

опыта, в изобилии которых Людмила Борисовна не

сомневалась, сколько докторской степени и профессорского

звания. У Андрея все было более или менее: он переживал

период становления, в котором неизбежны всевозможные

осложнения, недоразумения, которые следует считать как

издержки возраста. Недаром же в народе говорят: маленькие

детки - маленькие бедки, взрослые дети - большие беды. Это

известно с сотворения мира. Впрочем, слово "беды" супруги

Орловы небрежно отметали: оно их не касалось. Нельзя же

считать бедой давнишний, первых студенческих шагов,

инцидент из-за Насера и Даяна, связанный с мальчишеским

кровопусканием. Он не имел никаких последствий, был

благополучно улажен и забыт как правыми, так и виноватыми.

Что же касается ранения Игоря, то это была беда для

Остаповых и никак не для Орловых.

Андрей собирался жениться, а это означало, что период

становления в общем-то подходил к концу. Уверенность в этом

вселяла симпатичная, серьезная, во всех отношениях

положительная девушка Оля из благородной семьи: родитель

ее - известный ученый, лауреат и вообще человек достойный и

уважаемый. В принципе вопрос о женитьбе Андрея и Оли был

решен, оставалось уточнить кое-какие организационные

детали, сущие мелочи, пустяки, такие, например, как выбор