Испытание. По зову сердца

— Баскакова Юлия Петровна. Уроженка деревни Желание Знаменского района Смоленской области, беженка, безработная. Ищу работу. Вот удостоверение фюрера «Каффе-хауза» господина Гантмана, — положила она на стол справку. Офицер прочел, и глаза его подобрели:

— Вонзитц?

— Офицер спрашивает, где вы живете?

— Я? — Вера, не моргнув глазом, сказала: — Заозерье, третий дом от железной дороги. — Она давно приметила этот нежилой дом-развалюшку.

— Почему ее задержали? — спросил офицер.

— За ней с километр гнался Иван. Он мне сказал, что она его хорошая знакомая.

— Капитан вас спрашивает, — переводчик обратился к Вере, — вы действительно добрая знакомая Ивана Вольфа (Стропилкин здесь значился под этой фамилией)?

— А кто такой Вольф? — недоумевающе смотрела она то на переводчика, то на офицера.

— А вот тот молодой человек, который признал вас и потом шел за вами.

— Вольф? А я думала, что он просто нахал или бандит.

— Почему?

— Да по такой одежде иначе и не подумаешь. В вашем бушлате, кепи, а портки цивильные, в клеточку. Ни солдат, ни горожанин. Вот перепугалась и помчалась куда глаза глядят...

— У вас, фройлейн, с документами все в порядке. Но, как ни печально, до прихода Вольфа мы вынуждены вас задержать. — И как только Вера ни упрашивала офицера, тот был неумолим и отправил ее в камеру.

Проходя через двор, она тайком высматривала, как бы ей отсюда бежать. Но все это казалось несбыточным: камеры, как казематы, по-крепостному спрятаны в подвалах полуразрушенного мертвого здания, двор надежно обнесен дощатым забором, обтянутым поверху колючкой, а по углам его возвышались будки, где зловеще сверкали дула пулеметов и поблескивали котлообразные шлемы часовых.

«Неужели конец?» — Веру охватил озноб, когда она опустила ногу на первую ступеньку спуска в этот страшный подвал. И чем ниже спускалась, тем острее охватывала ее тревога провала. Вот она в камере, проскрипела дверь, проскрежетал засов, и тревога о товарищах еще сильнее охватила ее. В полумраке Вера наткнулась на топчан, опустилась на него.

А в комендатуре в присутствии капитана и переводчика перед комендантом уже объяснялся Стропилкин.

— Так кто ж твоя московская знакомая?

— Эта девушка, герр оберст-лейтенант, не она!

— Я не спрашиваю, кто эта девушка. Это я в ней из опроса знаю, — потряс офицер бумагой. — Кто твоя московская?

— Звать ее Вера, а фамилию запамятовал, никак не могу вспомнить. — Стропилкин понимал, к чему комендант его клонит.

— Не помнишь? Так я тебе напомню, — и, полистав досье Стропилкина, прочитал: — Железнова Вера Яковлевна. Вспомнил?

— Так точно, теперь вспомнил. Вера Яковлевна Железнова.

— Жалеешь? Спрашиваю, жалеешь ее, Веру Железнову?

— Никак нет, не жалею, — твердо ответил Стропилкин, зная, что по имеющимся в комендатуре приметам Вера не подходит.

— Она на Веру Железнову не похожа.

— А чем не похожа?

— Вот, например, волосами.

— Ну, положим, волосы можно выкрасить.

— Да вот и глазами тоже. У Железновой Веры — синие, а у этой карие. Глаза-то не выкрасишь?

— Да, глаза не выкрасишь, — насупился оберст-лейтенант. — С этим делом надо разобраться. — Обер-лейтенант вручил офицеру листки опроса Баскаковой и досье Стропилкина-Вольфа. — А когда все это прояснится, передать ее в абвер. Вольф, останьтесь! Садитесь, — показал он на стул против себя. — Вера Железнова опасная преступница. Поэтому во имя великих идей фюрера и победы Германии вас ничто не должно удерживать — ни совесть, ни жалость, ни любовь. Вы поняли?

От этих слов мороз пробежал по спине, но Стропилкин в знак согласия качнул головой:

— Понял. Во имя фюрера и победы Германии.

— Так вы сегодня вечером пойдете к ней и, если установите, что она действительно Вера Железнова, сейчас же, где бы я ни был, днем и ночью, доложите мне. И только мне. Поняли?

— Так точно, понял, — Стропилкин снова качнул головой.

— Тогда действуйте. Хайль Гитлер!»

* * *

Степан в обед слетал в Тесы. Захар как раз был дома. По возбужденному лицу и по тому, как с оглядкой входил Степан в хату, Захар понял, что случилось что-то неладное.

— Юлия Петровна не приходила?

— Нет. Что-нибудь случилось? — Захар смотрел большими глазами на Степана.

— Значит, ее взяли.

— Взяли? — Захар опустился на лавку. — Раз так, то, Степан, больше ко мне не ходи. А я сейчас подамся в Рябцево и предупрежу Алеся.

В густые вечерние сумерки Алесь пришел к Захару. Все, что могло компрометировать Веру, забрал к себе и спрятал в свои тайники.

ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ

В маленьком оконце затухал день, и подвальная камера-одиночка погружалась во мрак, нагоняя на Веру безысходную тоску. Ее удручал не страх пыток, не даже смерть, а то, что остановилось ее дело. А чтобы наладить его, надо много времени. А тут, в тылу корпуса, две дивизии, да и третья обозначилась. Алесь это плохо знает, прозевает их выдвижение... А если они лесами скрытно подберутся, ударят на Лиозно и там повернут на Смоленск... Тогда — море крови и тысячи жизней. Неужели нет выхода? И она, сама не зная зачем, двинулась вдоль стены, постукивая косточкой пальца и прощупывая каждый кирпич. Наконец шатающийся кирпич ее остановил. Она вцепилась в него, вытащила и тут же загорелась наивной мыслью проковырять здесь дыру... Но тут звякнул засов, противно проскрипела дверь, и в камеру кто-то вошел. Он стоял, как призрак, у самой двери. Вере чудилось, что этот призрак смотрит на нее страшными, звериными глазами. Пятясь, она подошла к топчану, забралась на него и села в самый угол.

— Вера Яковлевна, не пугайтесь. Это я, Иван Севостьянович. Где вы? Со света не вижу. Отзовитесь. — И его рука зашуршала по топчану. Вера сжалась в комок, готовая броситься на этого ненавистного человека.

— Дайте свет! — что есть силы закричала она. — Свет дайте!

Дверь распахнулась, и солдат по-немецки спросил Стропилкина, что нужно.

— Свет!

— А может, без света лучше? — хихикнул солдат.

— Свет давай! — раздраженно гаркнул Стропилкин.

Не прошло и минуты, и в нише, вырубленной в стене выше двери, замаячил фитилек светильника.

— Вера Яковлевна, — так же тихо начал Стропилкин-Вольф.

Вера его оборвала:

— Я уже говорила вам, что я не та, за которую вы меня принимаете.

— Нет, Вера, вы та. Я вас узнал. В вас все то, что было и раньше...

— Вы ошибаетесь, господин Вольф. Я совсем не Вера, и, пожалуйста, отстаньте от меня. Вас подослали, чтобы выпытать у меня признание. Так знайте же, что вы ничего от меня не добьетесь.

— Вера Яковлевна, дорогая, — Стропилкин подвинулся ближе, — послушайте меня...

— Господин Вольф! Отодвиньтесь, не то я ударю!

— Не смейте меня так называть, — прохрипел Стропилкин. — Для вас я тот же, прежний Иван Севостьянович.

— Вы, Стропилкин, — предатель и уже никак не можете быть прежним Иваном Севостьяновичем. Так что уходите, пока я вам вот этим, — Вера взмахнула кирпичом, — физиономию не расквасила.

— Вера Яковлевна, послушайте...

Но Вера так сильно толкнула его в грудь, что он грохнулся на пол.

— Если я уйду, — настойчиво шептал Стропилкин, — не убедившись, что вы Вера Железнова, вас отправят в абвер. А там страшными пытками вырвут признание, размотают всю вашу сеть и расстреляют. Вера, вы не знаете абвер. Это учреждение ужаса и смерти. Они пытками затравили Юру. Он, спасая вас, все наврал. Они приняли за правду и все же расстреляли его. В случае вашего непризнания, я доподлинно знаю, вас отправят в абвер.

— Никакой сети у меня нет, и ничего они не размотают. Но что же вы все-таки предлагаете? Назваться Верой Железновой и этим ускорить мне более легкую смерть?

— Нет. Спасти вас.

— Спасти? Как?

— Хотя вы поколебали во мне веру, что вы есть та самая, которую я до сего времени ношу в груди своей, все же еще раз прошу, признайтесь, что вы Вера Яковлевна, и я вас спасу.