Бородинское поле

разделен на Запад и Восток. Это надо помнить.

- Есть еще север и юг, - не то всерьез, не то шутя заметил

Дэн, но Перес понял его по-своему, сказав небрежно:

- Страны "третьего мира" ничего не решают.

- Какая ирония судьбы! - с грустью сказал конгрессмен. -

Мы - запад, закат. Мы на пороге ночи. А перед ними новый

день. Да, ирония судьбы, они - восход.

- А вот это уже мистика, мистер Флеминг, - обрадовался

своей находчивости Перес. - Представьте себе, что будет, если

коммунисты придут к власти в Италии и Франции? Это же

революция! Конец свободной Европе.

- Вы имеете в виду радиостанцию "Свободная Европа"?

- сострил Дэн. Перес метнул на него быстрый уничтожающий

взгляд, но ответом не удостоил.

- Ты не прав, Майкл, - вмешался Оскар. - Некоторые

западные коммунисты революцию желают в теории. На

практике она им не нужна. Они ее боятся. В Италии

социалисты уже были у власти. Что изменилось? В некоторых

странах Запада социалисты и сейчас у власти. В Израиле у

власти рабочая партия, а ее лидер Голда Меир - вице-

президент социалистического интернационала. И этому надо

радоваться, когда социалисты у власти. Потому что никто так

не может скомпрометировать социализм, как сама социал-

демократия. Находясь у власти, она дискредитирует саму идею

социализма, разбивает в массах его притягательную силу.

- Ты говоришь о социалистах, разных там Миттеранах,

Ненни, а я говорю о коммунистах. Разница есть? - энергично

возразил генерал.

- Согласен, разница есть. Но и коммунисты, особенно их

лидеры, тоже не везде одинаковы. Есть и такие, с которыми

мы можем договориться и ладить. Нужно, чтоб у руководства

компартий стояли наши люди.

- Нет, Оскар, я не верю в хороших коммунистов, -

решительно отрезал генерал. - Для меня коммунист хорош,

когда он мертв.

- По-твоему, Майкл, война, никакой альтернативы? -

мягко, но настойчиво возразил Оскар. - Думаю, что Генри прав:

в войне с русскими мы не победим. Все погибнем. Мир

погибнет.

- Знаешь, отец, - по-петушиному вмешался Бен, - лучше

быть мертвым, чем красным.

- Я уже это слышал от одного сумасшедшего, - походя, не

взглянув на сына, обронил Оскар.

- Ерунда! - сказал генерал. - Наша океанская стратегия

создают необходимые предпосылки для победы. Мы укроем

свои ракеты в океане, где они будут недоступны для

контрудара.

- Но русские нанесут ответный ядерный удар по нашим

городам, промышленным объектам, по наземным гарнизонам.

Кто же и что уцелеет? Сотня подводных лодок? - не

соглашался Оскар, но и генерал не хотел уступать и даже

логике и здравому смыслу вопреки все же сказал:

- И они, эта сотня подводных лодок, окажутся в роли

ноева ковчега - начнут новую историю на Земле.

- Не начнут генерал: Земля будет надолго смертельно

опасной для всего живого, - сказал Дэн.

"Все-таки Нина права, - подумал Оскар о Пересе. - Майкл

безнадежно глуп и прямолинеен, потому опасен. Таких нельзя

допускать к решающим рычагам войны и мира. Слава богу, что

наша международная политика находится в руках такого

мудрого и осторожного дипломата, как Генри Киссинджер. Да и

новый министр обороны, Джеймс Шлессинджер, не сделает

безрассудного шага". Обоих этих деятелей Оскар хорошо знал.

Кадровым военным он не доверял, был о них невысокого

мнения, считал, что им не хватает политической гибкости и

широты мышления. Новый министр обороны - человек в

общем-то штатский, доктор экономических наук, так сказать

теоретик военно-промышленного комплекса, преуспевающий

представитель деловых кругов. В свои сорок лет он уже был

председателем комиссии по атомной энергии, а еще через два

года - директором ЦРУ, где не проработал и года, как получил

высокий пост министра обороны. Киссинджеру и

Шлессинджеру Оскар Раймон симпатизировал и возлагал на

них надежды. Он считал, что два деятеля, в руках которых

практически находятся главные рычаги администрации США,

едва ли разделяют "океанскую стратегию", в которую так верит

генерал Перес. Сейчас он подумал об иной стратегии, которую

считал в настоящее время самой универсальной и простой. Он

излагал ее уже и прежде в узком кругу друзей и решил сейчас

вновь повторить.

- Русских мы должны победить, но в другой -

идеологической войне. Надо понять, что в настоящее время

идеологическая битва будет решать гамлетовский вопрос:

быть или не быть. В этом отношении преимущества на нашей

стороне. У нас больше опыта, больше возможностей влиять

разлагающе на нашего противника, лишить его главного

оружия - идейной убежденности, нравственного превосходства.

Что ни говорите, а Гальвиц в этой части своей книги был

прав... Я, разумеется, не против стратегии устрашения. Мы

должны быть сильными в военном отношении. Русских нужно

измотать экономически. Пусть тратят больше на вооружение,

пусть затягивают потуже пояс. Их экономика не выдержит

соревнования с нами.

- Я думаю, ты переоцениваешь наши преимущества в

идеологической войне, - сказал конгрессмен, возражая Оскару.

- Наша система имеет столько изъянов, что никакая

пропагандистская завеса не может их скрыть от мировой

общественности, да и от рядовых американцев. Мы много

шумим о нашей демократии, свободе, о правах человека и в то

же время попираем эти права, душим свободу, как за

пределами своей страны, так и у себя дома. Во имя нашей

демократии мы жестоко расправляемся с инакомыслящими,

запросто убиваем своих президентов и борцов за гражданские

права. Вспомните майскую демонстрацию у Капитолия в

семьдесять первом году. За два дня было арестовано десять

тысяч человек по явно политическим мотивам.

- Они нарушали порядок, - нетерпеливо бросил реплику

генерал, но конгрессмен ее игнорировал.

- В СССР столько не было арестовано за все

послевоенные годы. Это факты. Семь миллионов безработных

- это факт, и он не в нашу пользу в идеологической войне. А

наше правосудие! Оно идеально для тех, кто имеет деньги,

положение и еще кое-что. А для бедняков, для расовых

меньшинств, для молодежи, которая бросает вызов

установленному порядку, существует другая правовая система,

действуют свои законы: превентивное задержание и

заключение под стражу, подслушивание и записи разговоров,

суровые приговоры на основании заведомо ложных обвинений

и показаний лжесвидетелей.

Слушая свата, Оскар недовольно морщился. Он понимал

справедливость слов конгрессмена, но его коробили

откровенность и прямота, да еще в присутствии Переса. Он

знал, что генерал уже кипит от ярости, и это не только не

останавливает Флеминга-старшего, но еще пуще разжигает в

нем страсть. Теперь их не остановишь.

- А из вас, мистер Флеминг, мог бы получиться

прекрасный коммунистический пропагандист, - процедил

генерал. - Я всегда считал, что наш конгресс, особенно палата

представителей, более чем наполовину состоит из "красных".

В конце концов этот факт может иметь для Америки

трагические последствия.

- Не волнуйтесь, генерал. Трагедию Америки таит в себе

иная сила, не призрачная, а вполне реальная, страшная сила -

политическое

лобби,

коалиция

национализма,

антикоммунизма и милитаризма. В нее входят в основном

реакционно настроенные джентльмены и частично честные,

но одураченные граждане. Движущая сила этой коалиции -