Транзит Сайгон – Алматы. Судьба вьетнамского партизана. Исторический роман (СИ)

Дядя Нам уже совсем выздоровел, и он то и дело тоже подбегал к окнам, чтобы отогнать нас и поглазеть наружу самому.

24.

В последующие дни атаки Вьетминя росли в геометрической прогрессии, впрочем, так же, как и его потери. Волны слепого и отчаянного героизма повстанцев разбивались о рифы отпора карателей, отлично вооружённых и подготовленных. Трижды коммунисты кидались на занятый вражескими «Спитфайрами» аэродром, на радиостанцию, портовые доки, электростанцию, точки системы водоснабжения, и трижды покрывали подступы к вражеским редутам своими телами и багровой кровью. Первыми под пули зачастую шли японцы, освобождённые с той и дезертировавшие с другой стороны. Осознавая тщетность попыток сломить интервентов голыми руками и энтузиазмом, командиры Вьетминя, наконец, отдали приказ отступить и сосредоточиться на блокаде города. Тогда Грейси возобновил попытки прорвать окружение. На сайгонских окраинах, на самых подступах к «красному поясу» индусы и гурки по приказу английских офицеров дотла сожгли несколько трущобных районов из соломенных хижин и глиняного самостроя, в которых, по их мнению, могли укрываться коммунисты. Уцелевшие семьи, бежавшие из охваченных огнём гетто, побросав свои убогие жилища и нехитрый скарб, были интернированы под дулами винтовок для последующей отправки на каторжные работы в дальние лагеря.

Когда британцы были уже близки к завершению грязной работы, в Сайгон с помпой прибыл голлистский генерал Леклерк. По Катина триумфально залязгали французские танки и броневики, торжественно встреченные лояльной публикой, ну ни дать ни взять «Тигры» и «Пантеры» на Елисейских полях! Когда французская бронетехника форсировала переправу в Шолон, и сэр Грейси бросил на зачистку района отряды верных гурок, пираты из «Комитета налётчиков» взорвали на прощание столбы телеграфной станции и рассеялись в южном направлении, чтобы залечь на дно в сёлах, затерянных среди водных гладей Долины джонок. Точно так же, когда англо-индийские войска занимали после этого ключевой треугольник «красного пояса», партизанская основа беззвучно и бесследно растворилась в окружающих Сайгон густых джунглях с их буйным цветением жизни, никогда не сдающейся, неунывающей и непобедимой.

Наконец, когда на Северном направлении отступили воины из каодаистской секты, в изголодавшийся город хлынули щедрые потоки провианта. Французские войска, чиновники, служащие тем временем продолжали прибывать и прибывать – по морю, по воздуху, по суше. Сэр Грейси, передав Леклерку соответствующие полномочия, вылетел в Лондон с чувством выполненного долга. Недолго спустя, вслед за ним отбыли верные гурки. Французские колониальные войска, между тем, продолжили беспрепятственно занимать территории Кошиншины, углубляясь всё дальше на Север, вплоть до лаосской границы и курортного Ньячанга, где отсиживался на своей вилле бывший император Бао Дай, ныне ставший простым гражданином. Леклерк телеграфировал де Голлю с тонкинской границы. Но великому Шарлю было уже не до того.

Лидеры Сопротивления, а за ними и французский народ, ещё не догадываясь о том, что Франция – это и есть де Голль, всё настырнее противоречили ему на каждом шагу. Сначала всенародный референдум, а за ним и выборы в Учредительное собрание внезапно привели к временной власти левую Трёхпартийную коалицию, с подавляющим преобладанием марксистов. В соответствии с волеизъявлением французского народа, не желавшего иметь более ничего общего с позором Третьей республики, все три партии тогда уселись за разработку новой Конституции. Де Голль в тот раз подумал, что это будет потеха, и решил выждать. Но к его вящему раздражению проект, разработанный коалицией, метил явно в него самого, так как подразумевал ограниченную и формальную президентскую власть. По сути, лидеры Сопротивления предлагали ему представительские функции свадебного генерала. Более того, коммунисты настойчиво продвигали идею однопалатного парламента. Это было так похоже на них! Сама по себе эта концепция была вульгарным упрощением аппарата государственной власти. Без Сената, без Верхней палаты, без профессиональной, хирургической безжалостности институтов косвенного представительства, исчезала проверенная веками система сдержек и противовесов, позволявшая тормозить, запрещать и отклонять тысячи популистских поползновений, исходящих от неразумных масс. Взять хотя бы английских пэров!

Но самый болезненный личный выпад против национального лидера совершили социалисты, когда они выдвинули требование об урезании военных расходов на двадцать процентов в пользу мирного строительства. Де Голль картинно подал в отставку и воззвал к народу из Байё, того городка, где, как только его освободили англичане, генерал триумфально высадился на французскую землю во время войны. Лидер попытался объяснить своей наивной нации, зачем ей нужен Сенат и президент, то есть он сам. Потом он начал безнадёжно лавировать между тремя партиями, выбрав себе в естественные союзники христианских демократов, которые всё же вынудили марксистский блок пойти на новый референдум по принятию Конституции. При помощи этого маневра первый проект удалось отклонить, и партии вновь засели за работу. Генерал больше не усмехался и с растущей тревогой ждал результатов интеллектуальных усилий новоявленных законодателей. В итоге, на очередном референдуме народ утвердил второй проект с двухпалатным парламентом, но со слабой президентской властью. На национальный суверенитет прочно наложила свои лапы Всенародная ассамблея. Уязвлённый в самое сердце де Голль, воображая себя недопонятым Наполеоном, удалился в «изгнание» на шикарную виллу Буассери, окружённую двумя с половиной гектарами благодатных шампанских земель.

Вначале, после отставки де Голля, полнота исполнительной власти перешла к председателю первого Учредительного собрания, социалисту Феликсу Гуэну. Он и поручил Жану Сантени, своему старому товарищу по Сопротивлению, уладить конфликт с Индокитаем. Как только последний гурка покинул землю Кошиншины, Сантени от имени Временного правительства новой Франции заключил с Хошимином договор о признании независимости Северного Вьетнама и официально пригласил лидера коммунистов в Париж для дальнейших переговоров.

Конец I Части

II часть

Война

1.

В хрустящей белой рубашке и отутюженных чёрных брючках я торжественно шествовал по проспекту Катина, чувствуя себя самым настоящим солдатом любви и милосердия. Улыбчивые прохожие приветствовали меня, приподнимая шляпы, и солнце ярко светило над моей головой. Я получил первое причастие и конфирмацию в погожий пасхальный полдень, в Нотр-Даме, и дядя Нам обещал «достойно отпраздновать сие знаменательное событие».

Настроение мне, да и завсегдатаям открытых летних террас, слегка подпортили лишь двое десантников, которые с нарочито воинственным видом, с автоматическими винтовками наперевес, вели молодую хрупкую француженку в сторону жёлтого здания с наглухо закрытыми ставнями. Её каштановые волосы, аккуратно подстриженные под каре, трепал нежный ветерок, а тяжёлые очки в роговой оправе были не в силах скрыть очарование наивной и искренней молодости. С её изящной длинной шеи свисала табличка с надписью «Я подписывала марксистскую петицию». Имелась в виду петиция французских марксистов Сайгона о предоставлении Индокитаю национального суверенитета. Колониальное военное командование, лояльное де Голлю, видимо, совсем уже не считаясь с собственным правительством и дожидаясь когда пробьёт их собственный час, вводило собственные порядки.

Я вышел к дальнему концу проспекта Нородома Сианука, где открывался вид на один из каналов широкого и синего Сайгона. Заприметив плескавшихся в воде Рене с Софи и несколькими другими ребятами из нашей школы, я шустро скинул под деревом рубашку, туфли, брючки, вскарабкался на дуб и с одной из его мощных ветвей ласточкой прыгнул в реку, обрызгав ребят и заставив завизжать девчонок. Рене плеснул в меня горстью воды. Я крикнул: «Наперегонки?!», и мы поплыли до противоположного берега и обратно. Софи хлопала в ладоши и болела за Рене, но я пришёл первым. В послеобеденные часы накупаться было сложно, уроки с катехизисом потом приходилось доделывать поздно вечером, в полусонном состоянии. Когда со стороны проспекта показался торговец рисовыми блинчиками, фаршированными свининой, грибами и креветками, со своей полевой печуркой на повозке, мы так же быстро, наперегонки, поплыли к берегу. После купания и плавания аппетит разыгрался безумный.